Лестница Шильда, роман - Грег Иган

― Хорошая сказочка, — одобрила она, — мне нравится. Но метафора не лучшая. Бомбы упали на землю, и все. Конец. А мы ведь не перед таким смертельно опасным выбором. Тысячи планет потеряны, это так. Но момент, когда все будет отыграно назад или навеки утрачено, еще не настал. Пока Барьер не увеличивает скорость, мы можем тут провисеть хоть тысячу лет, изучая все, что пожелаем исследовать.

― Если только мы не проиграем Защитникам все, что у нас есть.

Расма пожала плечами, как будто он констатировал нечто самоочевидное. Чикайя не осмелился рассказать ей об ультиматуме Мариамы. Слова, услышанные им от нее, были сформулированы столь расплывчато, что большинству они показались бы ничем иным, как еще одним намеком на общеизвестное обстоятельство

 Защитники ведут разработку планковских червей. Он по-прежнему надеялся, что будет найден способ заморозить границу нововакуума, но не видел, как бы этого можно было достигнуть. Случайное закрепление динамики им тут не поможет. Нужно было копать глубже и узнавать больше.

Он проговорил:

― Ты не сомневалась, что этот миг настанет.

― Никогда в жизни. Ни на секунду. — Она рассмеялась. — Ты бы видел свою физиономию, Чикайя. Я же выросла у самого Барьера, ты еще помнишь? Родители часто выводили меня ночью под звездное небо и показывали смутное световое пятнышко в точке, где некогда была ярчайшая звезда небосклона. Через шестьдесят лет это пятнышко накрыло все небо. Я в жизни не чувствовала такого гнева, как в день эвакуации. Не просто потому, что я теряла все, к чему привыкла на Медере. Мне было отвратительно бежать от этой штуки.[89]

― Ты бы осталась? И ринулась в битву?

― Я хотела остаться и понять, что это такое. Я бы и на «Риндлер» еще в самом начале отправилась, если бы вовремя узнала о его постройке. Вместо этого я погналась за многообещающими слухами о другом проекте. Он провалился. Мне понадобились века, чтобы добраться сюда. Но я всегда знала, что мы найдем путь сквозь Барьер. В ту ночь, перед отлетом с Медера, я вышла на крышу дома и пообещала себе: в следующий раз, когда я увижу Барьер так близко, это не будет так, как если бы я могла до него дотянуться и просунуть руку на Ту Сторону. Нет. Я сделаю это возможным. Я добьюсь этого.

Чикайя легко себе вообразил эту сцену.

― Ты заставляешь меня чувствовать себя старым и нерешительным, — пожаловался он.

― Извини, — усмехнулась она, — но это горькая правда.

Консоль вежливо попросила:

― Уберите задницу, пожалуйста.

Чикайя слез с консоли, и через ту ее область, на которой он сидел, хлынули потоки данных.

На сей раз он постарался приложить все усилия, чтобы его не оттеснили от Расмы. Он заглядывал ей через плечо, следя, как на консоли вырисовывается профиль эхо-импульса, а затем и его интерференционная картина.

Усовершенствования Бранко принесли плоды: новая порция картинок показывала граф в динамике. И вновь следовало напоминать себе, что это всего-навсего усреднение по пройденному пути, а не какая-то особо выделенная область Той Стороны, но даже так они содержали не меньше информации, чем выборка изображений сходных ландшафтов с миллиона разных планет земной величины за множество эпох. Не нужно изучать всю историю того или иного мира, чтобы уловить качественный характер изменений.

Расма закольцевала набор изображений, и в Синей Комнате воцарилась тишина. Сложные волны заузленных линий, проносившиеся через граф, зачаровывали. Анимация самых обыденных процессов физики элементарных частиц тоже может поразить своей красотой. Наблюдая рождение пары электрона и позитрона, глядя, как зеркально симметричные узоры подграфов, соответствующих этим частицам, возникают из родительских фотонов и путешествуют сквозь вакуум, нельзя не восхититься элегантной симметрией процесса. Это было тысячекратно сложнее и притом лишено какого бы то ни было беспорядка или случайности. Неподвижное изображение напомнило Чикайе неуклюжую скульптурную группу, но лишь потому, что в его представлении все фрагменты по отдельности продолжали играть старые, вакуумные роли. Пронаблюдав его как единое целое в действии, он отринул это впечатление. Уж скорее старые узоры и взаимодействия, продиктованные правилами Сарумпета, походили на неуклюжую, уродливую попытку раз за разом имитировать мельчайший фрагмент этой картины — будто бесталанный копиист отрезал его от целого полотна и использовал как декоративный мотив, чтобы замостить прямоугольную сетку тысячу раз в каждом направлении.

Физика Этой Стороны позволяла достичь сопоставимого уровня сложности, но не в таких масштабах — на двадцать порядков меньше размеров протона. Требовалось подняться как минимум до атомного уровня, и даже тогда богатство обычной химии бледнело и грубело в сопоставлении с этим. Когда связи между атомами разрываются и образуются вновь, процесс этот носит существенно стохастический характер, управляется тепловыми столкновениями или в лучшем случае шаперонами [90] ферментов и наномашин. Эти же полимерные цепи с неразделимыми узлами и ребрами сплетались и расплетались так стремительно и точно, что самые сложные молекулярные фабрикаторы рядом с ними выглядели, будто грубо слепленные детишками снежные бабы.

Чикайя слышал, как кто-то прочистил пересохшую глотку. Нервически, однако осторожно, чтобы не разрушить подчинившее всех очарование. Он отвернулся от консоли, заинтригованный и слегка оскорбленный, удивляясь, как вообще кому-то достало смелости словесно комментировать это удивительное зрелище. Толпа, впрочем, одобрительно расступилась, освобождая место оратору.

Это был Умрао, недавно прибывший с Намбу.[91] Чикайя только однажды с ним встречался. Новичок застенчиво огляделся. Казалось, что нервы у него окончательно сдали, стоило ему привлечь всеобщее внимание.