Лестница Шильда, роман - Грег Иган

Чикайя это уже слышал не один раз. То ли потому, что им первым довелось сорваться с обжитых мест, а то ли по каким-то иным причинам, коренившимся в исходной культуре, беженцев с Виро всегда больше занимал новый дом, нежели утраченный старый. Бираго толком и не помнил Виро — он был еще ребенком, когда грянула катастрофа, и сменил дюжину миров, — но если семья и преподала ему хоть какое-то понятие о постоянстве, о принадлежности к какому-то миру, то привязан он был этим якорем не к прошлому, а к будущему.

― Сейчас у тебя есть веский повод для оптимизма, — заметил Чикайя. Он ничего секретного не выдавал этим заявлением: Защитники и без того понимали, пускай даже в общих чертах, что другой фракции удалось добиться существенных успехов. Понимание истинного положения дел должно было нарастать в их среде, точно снежный ком. Пройдет еще немного времени — и конкретный план урегулирования противоречий приведет обе фракции к устойчивому компромиссу.

Бираго рассмеялся.

― Надежда — это для тех, у кого больше ничего не осталось. Когда я был маленьким, никому и в голову не приходило разглагольствовать, глядя на Барьер: «Он-де слишком огромен. Мы-де опоздали. Он-де неостановим». Планов у нас не было. Не было и средств. Но мы твердо решили сражаться до конца. Похвальная решимость… хотя, конечно, длиться вечно она не могла. Рано или поздно надежда должна преобразовываться в нечто ощутимое и конкретное.

― Медок или холодок.

― Что? А, да. Ох уж вы, странники-всезнайки.

Бираго улыбнулся, но в его голосе прозвучали резковатые нотки. Ввернуть к месту несколько идиом еще не значит всему научиться.

― Скоро мы с тобой оба обретем такую уверенность, — настаивал Чикайя. — Я не думаю, что ждать осталось так уж долго.

― Мы? А что бы придало уверенность тебе?

― Я хотел бы увериться, что Та Сторона в безопасности.

Неприятно пораженный Бираго воззрился на собеседника.

― И ты всерьез думаешь, будто мы разделим с вами такую уверенность?

По спине у Чикайи пробежал холодок боязливого разочарования, но он настаивал:

― Не вижу, почему бы и нет. Как только мы исследуем точную природу нововакуума, мы сможем судить, в чем он безопасен, а в чем небезопасен. Никто же не странствует меж обычных звезд, трясясь от ужаса, как бы часом вблизи не вспыхнула сверхновая.

Бираго взмахнул правой рукой, указывая на звезды.

― Там сотни миллиардов звезд, которые можно, как ты выражаешься, исследовать.

Он показал левой рукой на Барьер.

― А вот там — только одна Мимоза.

― Это не означает, что тайна останется непоколебимой вовеки.

― Нет, не означает. Но терпение тоже не вечно. И, как мне кажется, я точно знаю, в чем преимущества разумных сомнений.

В Синюю Комнату Чикайя припозднился и пропустил начало эксперимента Сульджана. На сей раз там было попросторнее, поскольку многие Добытчики предпочли остаться у себя в каютах и наблюдать за происходящим по дальнесвязи. Даже немного места для мебели осталось.

Когда Чикайя вошел, Янн, Расма и Умрао сидели на столике неподалеку от контрольной панели. Расма заканчивала начатую фразу:

― Я не испытываю особого оптимизма на предмет результатов. Едва ли мы найдем что-то новенькое при столь малой глубине проникновения. Если приповерхностная популяция вендеков преобразует наш вакуум с наивысшей достижимой для них скоростью, за барьером могут быть световые годы этих существ.

― «Световые годы»? — повторил Янн недоуменно, как если бы собеседница допустила категориальную ошибку: завела речь о литрах энергии или килограммах пространства. Обычная геометрическая трактовка квантового графа была неразрывно связана с присутствием в нем частиц. К тому же ни о каком вразумительном потустороннем аналоге такого понятия, как «расстояние», говорить не представлялось возможным.

― Ты понимаешь, о чем я, — сказала Расма раздраженно. — Десять в пятидесятой степени узлов, или около того.

Умрао сказал:

― Труднее всего мне постичь полнейшее отсутствие лоренцевой инвариантности. Если представить себе историю графа в пенном виде — ребра преобразуются в поверхности, узлы расширяются до границ ячеек, — то в зависимости от метода нарезки пены на ячейки мы будем наблюдать различные популяции вендеков!

Чикайя скорчил гримасу.

― Ну и что? Разве это не означает попросту, что там существует выделенная система отсчета? Разве нельзя, наблюдая за вен деками, из которых ты состоишь, разработать такую систему и назначить себя воплощенным понятием абсолютной скорости?

Умрао всплеснул руками; этот жест Посредник Чикайи интерпретировал как отрицание.

-  В отсутствие внешних побудительных факторов способ раскроя пены у вас всегда будет одним и тем же. Вы неизменно будете наблюдать в себе те же самые популяции вендеков. Другие существа, перемещаясь мимо вас, увидят, как ваши составляющие меняются, но и вы сможете высказать аналогичное мнение о них самих. И каждая сторона может с равным успехом заявлять, что лучше знает, как сама устроена.

Чикайя подумал.

― И что же, нам ничего не остается, как построить всю теорию на зыбком основании массы покоя? Как если бы, проносясь мимо электрона на достаточно высокой скорости, мы могли увидеть его состоящим из частиц любых сортов, но в своей собственной системе отсчета он оставался электроном и ничем иным?

― Да.

Сульджан торжествующе выкрикнул:

― Есть эхо!

Чикайя обернулся к экрану. На нем высветился простой блип — график вернувшегося импульса. Разрешающая способность метода Сульджана уступала таковой для методики Янна и Бранко, но именно это и позволяло сульджановым импульсам проникать глубже. Сигнал не отражался от срединных слоев моря вендеков, где монотонно воспроизводилось одно и то же соотношение популяций, и сам факт его прихода означал, что зарегистрированы перемены в этом соотношении на более глубоком уровне. Хайяси уже была рядом с Сульджаном, у консоли.