О завтрашнем дне не беспокойтесь - Николай Симонов

— Может, все-таки коллега? — поправил Алину проснувшийся Фишман.

— А я такая тупая, Аркадий Моисеевич, что для меня все равно: что коллега, что калека, что Вассерман, что басурман — ответила на его замечание Алина, и покинула купе, подчеркнуто вильнув бедрами.

— Вот, язва! — добродушно выругался Фишман и натянуто засмеялся.

— Мы уже в Сибири? — дала знать о себе Наденька, свесив голову с верхней полки.

— Давным-давно… — уныло отозвался Фишман.

— Сибирь, Сибирь! Как много в этом звуке для сердца русского слилось! — продекламировала проснувшаяся Мелисса. Однако Фишман не стал ее поправлять, в том смысле, что процитированные ею слова великого по-эта относятся более к Москве, нежели чем к Сибири. Павлов натянуто поздоровался со своими попутчиками, немало удивив их отсутствием бодрости духа.

— Дима, с тобой все в порядке? — озабоченно, поинтересовалась Мелисса.

— Всё хорошо, прекрасная маркиза. Дела идут и жизнь легка. Ни одного, печального сюрприза, за исключеньем пустяка — иронически отреагировал он на проявленную к нему заботу. Мелисса покраснела и хотела попросить у него прощения за то, что не выполнила своего вчерашнего обещания, но пресловутая женская гордость заставила ее промолчать и демонстративно повернуться к нему спиной, ну и, разумеется, попой. Пролежав в такой позе в течение минуты, Мелисса поняла, что совершила непростительную ошибку, из-за которой ей снова придется предлагать ему себя, как перезрелая невеста-бесприданница.

— Бессердечный шлемазл! — Мелисса незаметно окропила слезами плоскую пухово-перьевую подушку, которая перевезла на себе, наверное, уже не одну сотню пассажиров. Заправив постель, Павлов отправился, куда надо, для того чтобы подготовиться к встрече с Олениной: умылся, побрился, почистил зубы и т. п. Он даже подумал, не переодеться ли ему в костюм и не нацепить ли на шею шелковый галстук, но решил, что, в крайнем случае, за него это сделают другие. Оленина встретила его уже не так холодно, как в прошлый раз.

Почув-ствовав его болезненное состояние, она заставила его выпить какую-то таблетку, растворив ее в стакане с минеральной водой. А затем она дала ему полотенце и проводила до душевой кабины, которая являлась неотъемлемой частью удобств и комфорта, доступного только для пассажира второго вагона. После принятого лекарства, производимого в СССР в очень ограниченном количестве в специальном цехе одного московского НИИ по украденной у американцев рецептуре, которая была разработана для поддержа-ния боевого духа подразделений военно-морского спецназа («морские котики»), и контрастного душа Павлов снова почувствовал себя человеком. Вернувшись к Олениной, он обратил внимание на появившиеся ее купе новые вещи, — такие, как добротный кожаный мужской плащ и фетровая шляпа, которые свидетельствовали о том, что она едет не одна, а с каким-то мужчиной. Спросить ее об этом он постеснялся и, молча, пил предложенный ему хорошо заваренный зеленый чай. Оленина тоже молчала, но вовсе не потому, что ей не хотелось его докучать. Не прошло и пяти минут, как в подтверждение догадки Павлова о новом пассажире, в купе вошел невысокого роста, темноволосый и худощавый мужчина с монгольскими чертами лица. На нем был деловой костюм серого цвета, который смотрелся так, как будто он в этом костюме родился. С костюмом великолепно сочетались синяя сорочка, черные туфли и мужская кожаная сумка Dr.Koffer на плечевом ремне.

— Капитан госбезопасности Цибиков Юрий Николаевич — представился он и протянул Павлову руку.

— Старший лейтенант в запасе Павлов Дмитрий Васильевич.

Военно-учетная специальность № 191,— с достоинством, но не без иронии, представился Павлов и протянул руку в ответ, с удовлетворением отметив удивленное выражение лица Олениной.[10] После быстрого и крепкого рукопожатия Цибиков расположился на диване рядом с Олениной и продолжил знакомство, объяснив, что пришел из вагона-ресторана, где только что плотно позавтракал, так как не успел этого сделать в Тюмени. Затем он поставил его в известность о том, что он — тоже москвич, но в настоящее время находится в служебной командировке. В Тюмени же, по его словам, он пробыл почти трое суток, в связи с делом, по которому они сейчас втроем: он, Оленина и Павлов, — едут в Новосибирск.

— To say nothing about Fishman — кривенько усмехнулась Оленина.

— Да, если не считать Фишмана — согласился Цибиков и тяжело вздохнул. После этого капитан госбезопасности стал вводить Павлова в замысел предстоящей операции. В частности, он констатировал, что в настоящее время следствие по делу новосибирских ученых: Мерцалова и Фишмана, — располагает новыми данными, которые во многом проясняют общую картину событий, приведших к возбуждению против них уголовного дела по статьям о причинении ущерба здоровью, незаконному применению наркотических препаратов, шпионажу в пользу иностранного государства и клевете на советский строй. Вынув из своей сумки кассетный диктофон марки Sony, он попросил минуту внимания; убедившись, что Оленина и Павлов приготовились слушать, включил кнопку воспроизведения записи, и они услышали, как какой-то мужчина торопливо и взволнованно говорит:

«Земля, 2022 год. Летом на Северном полюсе нет льда. Льды Гренландии тают все быстрее. Поверхность всемирного океана увеличилась, и эта тенденция сохраняется. Побережье Средиземного моря из-за невыносимой жары, которая стоит летом, обезлюдело. Альпы лишились ледников и снега. Аграрное производство находится под угрозой, поскольку на регионы в Африке и Южной Азии обрушилась чудовищная засуха. Ситуация с водоснабжением в мире просто катастрофическая».

Цибиков выключил диктофон и объяснил удивленным коллегам (Олениной и Павлову), что то, что они услышали, это — последние слова, которые перед смертью сказал бывший аспирант профессора Мерцалова, принимавший непосредственное участие в его научном проекте и сеансах «прогрессивного гипноза». Или того, что органы поначалу считали гипнозом, а на самом деле являлось грубой манипуляцией сознания с использованием психоделических препаратов, типа ЛСД. Далее, он пояснил:

— У того парня, аспиранта профессора Мерцалова, после всех этих экспериментов крыша поехала, и он начал пророчествовать, как Исайя или Нострадамус, пугая всех бедами, которые вскоре обрушатся на весь мир и на нашу страну. Его сразу поместили в больницу для душевнобольных. Там, в Новосибирске. Но потом его родственники добились, чтобы его перевели Тюмень на излечение в их областной диспансер. В одной палате с ним случайно оказался свихнувшийся на уфологии журналист из местной областной газеты гражданин Малыгин и стал записывать на магнитофон все, о чем бредил наш несчастный Иван Бездомный.