Ургайя - Татьяна Николаевна Зубачева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Арга
Универсальный Оружейный завод Арронга Рола
572 год
Весна
2 декада
Весна — самое лучшее время года. Весной ждёшь обновления во всём, и в большом, и в малом, даже больше, чем в Новый год. Там обновление по календарю, а весной — во всём, в воздухе, в небе, в облаках.
Седой стоял посреди прогулочного двора, запрокинув голову и разглядывая блестящее ярко-голубое небо с пухлыми, как… взбитые сливки, облаками. И сам удивился внезапно выскочившему сравнению. Откуда оно? В последний раз он видел взбитые сливки… да, в честь его окончания начальной школы и перевода в класс повышенного уровня, тётя — мать младших сестёр — приготовила обед под девизом: «Только сладкое!». Пригласили его одноклассников, пришёл жених старшей сестры…
— Седой, ты чего?
Он вздрогнул и обернулся. Чеграш удивлённо и чуть встревожено смотрел на него.
— Ничего, — Седой улыбнулся. — На небо смотрю.
— И чего тама? — заинтересовался Чеграш. — Самолёт?
Сразу подошли, бросив «стыкалку» остальные.
— Нет, просто небо, — рассмеялся Седой. — Идите, не мешайте думать.
Парни понимающе переглянулись и вернулись к игре. День хороший, солнечный, но ночная смена ещё отсыпается, дневная на работе, парням и повалтузить некого, только вот друг друга.
Интересно, конечно, почему их сегодня оставили внизу. Комиссия какая-то? Ну, так их мастерская закрыта, без разрешения никто не зайдёт. Или — Седой снова, уже не так весело усмехнулся — или это такая комиссия, которая разрешения ни у кого не спрашивает. Во всяком случае — внеплановый день отдыха всегда хорошо, а с тех пор, как им сделали отдельный прогулочный двор с круглосуточным свободным выходом, стало просто великолепно! И что решётки спален теперь на ночь не задвигаются, и что надзиратели теперь практически к ним не заходят, и что вместо порок всё больше штрафы… и всё укладывается в намеченную им тогда тенденцию. Конечно, сроки могли быть и поменьше, а изменения поощутимее, хотя… хотя и так «внушаить», как говорит Лопотун из второго сборочного. Оченно даже внушаить! Теперь бы ещё газеты и журналы в их ларёк, и разрешение на письменные принадлежности и книги в казарме, чтобы у Лутошки учёба не прерывалась, да и ещё многих можно было бы подучить и просто научить, и возможность заочного обучения для парней, и… и пора бы очнуться и осадить полёт мысли. Кто слишком многого хочет, тот не получает и малого.
Седой тряхнул головой, словно просыпаясь, и отошёл к сколоченной из ящичных досок скамье возле обрезанной наполовину и наполненной песком железной бочки — положенному месту для курения. Парни, увидев, что он достаёт сигареты, бросили игру — в самом деле, кто чего стоит давно известно, чего впустую «стыкаться» — и подошли. Дружно достали сигареты и закурили. И Чалый сразу завёл о своём — любимом и заветном — о математике. И Седой с радостью снова ощутил, что его знаний начинает не хватать, что Чалый вот-вот обгонит его, уже обгоняет. И с шутливой строгостью стал его «осаживать», чтоб о практическом применении не забывал. Держат-то их не за полёт мысли в заоблачных теориях, а как практиков-умельцев. Этот разговор парни охотно поддержали, тут они все могут своё и по делу сказать.
— Эй, — позвал их дневальный. — Лопать не будете что ли ча?
— Обед?! — сразу встрепенулись парни и вперегонки побежали к ведущей в их подвал двери.
А навстречу им выбегали пришедшие со смены и желавшие быстренько выкурить свою «дообеденную» сигарету. Возникла лёгкая свалка, которую тут же разогнали дневальные.
— Седой, а апосля обеда в мастерскую пойдём? — спросил уже за столом Чалый.
— Если позовут, — пожал плечами Седой.
— Не позовут, а прикажут, — тут же поправил его сидевший напротив недавно купленный в инструменталку наладчик.
Под короткой густой чёлкой у него было такое же, как у Седого, клеймо: трёхлучевая звезда в круге. Может, потому его и приняли спокойно, хотя сразу прозвали Хмурым, даже не спросив о прежнем прозвище. Держался он отстранённо и даже чуть надменно, разговаривая только с Седым, а остальным лишь отвечая на вопросы, но мастером тоже сразу себя показал, подлянок никому не строил… так что пусть живёт, неклеймёный, что ли ча? Никто на его слова не отозвался, будто не слышали, продолжая болтать о своём. Промолчал и Седой. Хотя царапнуло, конечно. Но слегка. Ну, напомнили тебе о твоём клейме и ошейнике, ну так что? А ничего. А вот Зима быстро искоса глянул на Седого и незаметно подтолкнул Чалого. Тот кивнул, подчёркнуто равнодушно рассматривая сидящего как раз напротив него Хмурого.
— Уймись, — негромко бросил ему Седой, заметивший этот безмолвный диалог.
Хмурый настороженно оглядел их и уткнулся в свою миску.
После обеда подвал заметно опустел. Чтобы не мешать дневальным, они впятером снова поднялись в прогулочный двор.
— Чем так болтаться, подмогли бы, — окликнул их один из дневальных.
— А чего надоть? — обернулся Гиря.
— А сугробы развалите, чтоб стаяли побыстрее.
— И то, — сразу кивнул Чалый. — Лом только дай, а то смёрзлись.
Разобрав лопаты и лом, парни азартно вгрызались в заледеневшие снежные валы вдоль стен. Весне подмогнуть — святое дело! Чтоб к весеннему празднику двор чистым был. А если ещё комендант как в новогодье обмолвился, когда в первый раз их на двор выпускал, слово своё сдержит, даст земли и семян и разрешит ящики с цветами поставить, так совсем здоровско будет. А если ещё…
Седой не мешал им фантазировать и предвкушать будущие удовольствия. Ведь и в самом деле, даже если с прошлым годом сравнить, то правы говорящие: «Прежнего прижима куда как нет!» Что же всё-таки происходит в «большом мире»?
Студия Орната Ардина
572 год
Весна
3 декада
Всё-таки он добрался до Ригана. Хотя бы для того, чтобы не ощущать себя трусом. Да и хотелось позлорадствовать, хотя бы мысленно, сохраняя на лице приличествующее ситуации скорбно-сочувствующее выражение. Но злорадства не получилось. Племянник был совершенно счастлив.
Орнат Ардин отставил чашку с кофе и подошёл к мольберту. Сколько лет уже красуется здесь этот недописанный натюрморт? Надо бы обновить? Снять и поставить в угол к стопке таких же незаконченных, слегка начатых, разочаровавших в самом начале работ. Да, он — не художник, он и не спорит. Но не творец? Вот уж нет. Каждая его картина — это знак, вот она — его летопись, знаки битв, побед, поражений, компромиссов, временных отступлений и заделов на будущее. Да, он
