Джек и Джилл - Олкотт Луиза Мэй

Дверь распахнулась, и в комнату вошел Эд, державший в руках коробку едва ли не с себя ростом. Могло сложиться впечатление, будто он целый год только и делал, что собирал цветы, готовясь к кануну майских праздников.

— Глазам своим не могу поверить! Это наверняка розыгрыш! — с ноткой ревности в голосе воскликнула Джилл, прижимая к груди собственные цветы.

— Даже смотреть не стану, — фыркнула Молли, по-прежнему пытавшаяся придать симпатичный вид своим искусственным розам.

— А я знаю, что это такое. Ой, как мило! — принюхалась Мэри.

— Ты увидишь первой. Да воздастся тебе по вере твоей! [88]

Эд поднял крышку, и всех семерых ребят прямо-таки сразил доносившийся из коробки дивный аромат. Внутри оказалось множество веток декоративного боярышника, сплошь усеянных мелкими розовыми цветами.

— Как же они прекрасны! — Молли смотрела на боярышник с таким видом, словно вдруг случайно повстречала на улице своих любимых кузенов.

Молли, чувствуя себя посрамленной перед лицом этих восхитительных созданий природы, отложила в сторону свои искусственные гирлянды, с которыми совершенно напрасно провозилась столько времени.

— Дайте же, дайте мне скорее понюхать хотя бы один цветок, — забыв о своем недавнем скепсисе, с мольбой потянулась к коробке Джилл. — Какие же они замечательные! И как они волшебно пахнут лесом!

— Пожалуйста. Здесь всем хватит, — протянул ей самую пышную ветку Эд. — Доставлено прямиком из Плимута, от отцов-пилигримов. [89] Один из наших ребят там живет. Вот я и попросил его привезти мне как можно больше боярышника. И он, молодчина, справился с этим. Так что все эти ветки — вам, делайте с ними все, что хотите.

— Нечего даже пытаться соперничать с Эдом по части добрых дел. Он всегда поспевает с ними в самый нужный момент и любого из нас опередит в этом на целую голову. Надеюсь, у нас хотя бы найдутся для него первоклассные корзинки? — спросил Гас, освежая свой джордж-вашингтонский нос ароматом розовых цветков.

— Ну разумеется, мы о нем не забудем, — заверила Молли, и все рассмеялись, зная, как сильно девушки Хармони-Виллидж обожают Эда. Уж его-то входная дверь нынешней ночью наверняка превратится в огромную цветочную клумбу.

— А теперь нам надо поторопиться и как можно скорее наполнить корзины, — скомандовала Джилл. — Мальчики, разбирайте зелень и передавайте нам те цветы, которые мы попросим. Потом будем решать, какие из корзин кому предназначены, и вы разнесете их по адресам. Право выбрать свои корзины первым предоставляется Эду. Вот эти — наши, — указала она на несколько, которые стояли чуть в стороне от остальных. — А эти, — перевела она взгляд на основной массив, — в полном твоем распоряжении.

Эд выбрал голубую, и Мэри, поняв, что посылка предназначается Мейбл, заполнила ее самым ярким боярышником. Чуть погодя все корзинки уже были разобраны и заполнены. Теперь их требовалось снабдить записками, после чего корзинки могли отправляться по адресатам.

— У нас нет полевых цветов, так давайте напишем стихи про них, — предложила Джилл, обожавшая писать стихотворные послания.

Остальные ребята тоже давно уже поднаторели в искусстве написания стихов на игровых вечеринках, и потому предложение Джилл было незамедлительно принято. Вскоре в Птичьей комнате повисла сосредоточенная тишина, которую нарушал лишь шорох карандашей по бумаге да реплики сочинителей.

— Вот мучение! Не могу подобрать рифму к слову «герань», — простонала Молли, дергая себя за косу, словно за рукоять водяного насоса, — видимо, таким образом она надеялась выкачать из головы нужное слово.

— Черепом стань, — подсказал Фрэнк, бившийся в это время над строками: «Аннет — фиалок цвет».

— Черепом стань? — задумчиво повторила Молли. — А что, очень даже здорово. Мне подходит. Спасибо. — И карандаш ее заскользил по бумаге, а на губах заиграла улыбка.

— Как правильно написать «анемоли»? — чуть погодя задала вопрос Джилл. — Ну, в смысле, такой дикий цветок, — пояснила она, сочиняя послание к своей лучшей корзине и с каждой новой строкой все сильнее убеждаясь: носить любовь и признательность в сердце гораздо легче, чем пытаться выразить их в стихотворной форме.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Не «анемоли», а «анемоны», пиши правильно, иначе над тобой станут смеяться, — хмуро поправил ее Гас, бившийся над своим посланием, в котором стремился выразить всю пылкость собственных чувств к той, для кого готовил корзину, но сделать это так, чтобы не вышло слюняво.

— Смеяться? Ну нет, — убежденно проговорила Джилл. — Человек, которому я пишу, никогда не смеется над ошибками других людей.

Джек грыз в тоске карандаш, у него вовсе ничего не сочинялось. Эд, наоборот, писал быстро, ни на мгновение не останавливаясь: похоже, стихи уже сложились у него в голове — и теперь ему оставалось лишь зафиксировать их на бумаге. Сидевшая рядом с ним Мэри улыбалась, пока писала дружеские строки, адресованные Ральфу; она беспокоилась, что того обойдут вниманием, а ведь доброту Ральф ценил даже выше, чем красоту.

— Ну а теперь давайте почитаем, что у нас вышло, — предложила Молли, заметив, что все уже отложили карандаши и готовы от души посмеяться как над своими, так и над чужими посланиями.

Мальчики тут же вежливо отказались, быстренько распихав собственные шедевры стихосложения от греха подальше в выбранные ими корзины.

— Давайте тогда я начну. — И, развернув свой листок, Джилл прочла:

Миссис Мино посвящается В полях цветов покуда нет, Листвой деревья не покрылись. Где сладких анемонов цвет? Увы, еще не распустились! И чтоб любовь к Вам доказать, Корзинку я наполнить рада Тем, что могла сейчас собрать С окна, из собственного сада.

— Ужасно мило и трогательно, — похвалила Молли. — У меня вышло совсем по-другому. Вы же знаете: я люблю, чтобы получалось смешно.

Гриф, дорогой, нюхни-ка герань, Весь заколдобься и черепом стань. Пусть этой розой твой дом провоняет, Стебель которой аж к небу взлетает. А как взберешься на небо по ней, Нос задирать ты, поганец, не смей. Живи, целый год обо мне вспоминая, До нового славного первого мая.

— Ну, Молли, если ты и впрямь пошлешь свое стихотворение, Гриф запомнит его на всю жизнь, а не то что до следующего первого мая, — сказала Джилл, после того как хохот мальчиков, единодушно признавших стихи «потрясающими», наконец стих.

— Вот и хорошо, — со смешком ответила ее подруга. — Кроме стихов, я ему приготовила еще один милый сюрпризик. Как только он начнет нюхать боярышник, сразу уколется о булавку. Это ему в ответ за кнопку, которую он засунул мне в резиновый сапог. Не сомневаюсь, он сегодня тоже для меня что-нибудь симпатичное приготовит, вот и хочу упредить удар, — объяснила она, оборачивая венком из искусственных цветов свою корзинку в форме каноэ. [90]

— Теперь твоя очередь, — обратилась к Мэри Джилл, готовясь услышать что-нибудь очень сентиментальное.

— Вообще-то, в основном я писала только для тех, кто получит мои корзинки, — отозвалась она. — Но вот это маленькое стихотворение все же могу прочесть. Оно посвящено Ральфу. Он сказал, что одну из корзин собирается подарить своей бабушке, и это так мило с его стороны… Вот я и решила, что он обязательно должен тоже получить цветы. Ральф ведь всегда так добр к нам. — Все это Мэри проговорила с таким простодушно-невинным выражение лица, что никто из ребят даже и не подумал смеяться над ней.