Студенты и совсем взрослые люди - Дмитрий Конаныхин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оттягивать дальше переезд школы было невозможно.
Так и случилось.
В дело впрягся весь город.
Собрали коллектив преподавателей музыкалки, обрадовали, нагрузили комсомольцев ответственностью и поручили «соответствовать моменту», химзавод помог стройматериалами и рабочими руками, автоколонна выделила грузовики, стройконтора прислала лучших каменщиков и плотников, даже местный райотдел милиции помог «пятнадцатисуточниками». Впрочем, те – тунеядцы и алкоголики – особенно и не брыкались. То ли школьники под присмотром тунеядцев и алкоголиков, то ли тунеядцы и алкоголики под присмотром школьников вычистили парк, посадили новую аллею, пионеры прошли маршем, а выпускники заложили капсулу с посланием коммунистическим потомкам.
К сентябрю 1964 года необъятная финская кирха была вылизана, в ней были устроены классы и большой концертный зал, в котором можно было проводить новогодние вечера, заседания, конференции и, что было совершенно великолепно, учить балету талантливых девочек грациозной Ангелины Леопольдовны Зиновьевой-Штраух, а всех остальных, вроде подопечных Марка Антоновича Вертышкина, – народным танцам.
Григорий Фёдорович Жадов, как самый молодой, был «нагружен» кружком ложкарей. «Барабанил? Ложки проще барабанов? Ну вот!» Логика была железобетонной. Гришка поначалу кручинился, матерился и даже напивался. Чуть не повырывал отращённые по последней таллинской моде кудри до плеч. Но потом, на новогоднем концерте-66, совершенно неожиданно для всех его ложкари устроили такой аттракцион, переходя с камаринской на нечто невообразимое («Ага! Сейчас! Буду я им объяснять синкопы “Индейского Буги”!»), а потом на «Барыню», оттуда – к «Ихтиандру» и «Цыганочке», что собравшаяся публика топала ногами и даже непривычно кричала «бис!».
Однако Гришка, как и было положено самому младшему «жидёнышу», совсем потерял совесть и приволок в музыкальную школу две гитары и кое-какие (да-да, те самые, ещё Фимкины, со слуха сделанные) ноты. Сакс и ударная установка были на месте. Притворно возмущаясь невозможным расписанием кружка, он устроил так, что ложкари собирались позже всех. Так оно и получилось, что к ложкарям зачастил Володька Трефилов, лучший саксофонист, примерный мальчик из 10-го «А» и два девятиклассника из школы № 2 – Андрюшка Зотов и Колька Иванов. За возможность поиграть на электрогитарах они были готовы душу продать.
Поздними вечерами, когда самые упорные ложкари отправлялись рассекать по местному проспекту, к музыкальной школе подтягивались странные тени. И за закрытыми дверями лабали всё, что хотели – «Бабу Лину», «Твистачу», «Айношэру», «Кэнбаймилав» и даже пытались что-то из чудовищного старья – вроде Бункер Хилла или Литтл Ричарда. Потом, куда же без них, появились совершенно самостоятельные и взрослые девушки из 9-х и 10-х классов. Конечно, все, кому было положено, прекрасно были осведомлены об этом безобразии, но не был решен один деликатный вопрос: что делать с Женечкой Старостиной, которая, кстати, тоже ходила на эти вечера.
«Лучше пусть они секретно танцуют, чем по шалманам ходят, – заключил полковник Садыков. – Там видно будет, перебесятся, как всегда».
Умный дядька был.
Жаль было его, нет слов.
Никак старый полковник не мог забыть своего Жорку.
Все эти секретности были прекрасно известны уютному и тихому городку. И конечно же, Лида Тимофеева знала, что Гришка Жадов самозабвенно стучит на барабанах. Она помнила, кто его за эти барабаны засадил ужас сколько лет назад, поэтому Гришка был у Лиды в любимчиках.
Лида однажды пыталась выпытать у него, что и как с исчезнувшим Яктыком, но так ничего не добилась. Потом она как-то скоропостижно развелась и не менее стремительно вышла во второй раз замуж и погрузилась во вполне понятные заботы и хлопоты. Но с Гришкой дружила, любила поболтать, если встречала на улице, уважала за хитрость и, вообще, ожидала от него всего, чего угодно.
Но только не того, что она увидела перед собой.
Гришка сиял и сверкал.
Сиял в прямом смысле – как только может сиять тщательно набриолиненный кок. Длинные усы и знаменитые на весь Зареченск русые кудри Гришки валялись на полу, состриженные беспощадными ножницами Соньки. Сама же Сонечка Ласточкина порхала вокруг шикарного Гришки и любовалась делом рук своих – волосы клиента антрацитно отблескивали, виски были допотопно подстрижены, но (мамочка!), в дополнение ко всему, Гришка сам, своей рукой оставил тоненькие усики испанского сердцееда.
Он выглядел сногсшибательно.
Как чёрт.
Как точная копия покойного Джорджа Садыкова…
– Хай, Ли, – повторил Жорка, наслаждаясь ступором Лидии Владимировны.
– К-к. К-х, – с лёгким клацаньем она закрыла рот. – П-п-привет.
– Ну, ладно. Я пошёл, Сонечка, – от его ласкового голоса Сонька аж сомлела. – Ну, ты поняла. Да? – он просочился мимо Лиды и, на секунду задержавшись на входе, мурлыкнул. – Запомнила?
– Да, Жора. Запомнила.
Стукнула дверь.
Лидия Владимировна стояла дура дурой, хлопая ресницами.
– Ой, Лидочка, а что ж ты стоишь, ты хотела записаться? А я уходить собиралась. Хочешь, к Раечке тебя запишу? – затараторила Ласточкина.
– Соня. Сонька, кошёлка старая! (Соня была на пять лет младше Лиды.) Сонька! Что это было?!
– А что такое? Жора зашёл. Постригся.
– Но как? Волосы выкрасил?! Что с ним? Что это всё значит?
– Слушай, Лида, я сама ничего не знаю, – не краснея, стала врать Соня. – Понимаешь, пришёл сегодня ко мне домой, притащил сюда, сказал, что что-то срочное, ну вот. Короче, бежать мне пора, я и так маме обещала пораньше дома быть. Ты что-то хотела? Ах, да, записаться. Давай я тебя на субботу на следующую запишу? На два часа?
– Сонька! – рявкнула Лидия Владимировна, потом осеклась и, мгновенно сориентировавшись, тихо-тихо молвила: – Соня, ты, кажется, финское платье хотела. Какой у тебя размер? Сорок шестой?
– Сорок шестой, – как зачарованная, прошептала Соня, известная модница. – А что, Лида, что?
– Ну, Соня, я пойду тогда? На субботу так на субботу, – Лида подсекла жертву и повернулась было к выходу.
– Лида! – прошептала-простонала Сонечка Ласточкина. – Лидочка! Ну… я…
– Хорошо-хорошо, Сонечка. Я запомню. В субботу. В три, как всегда?
– Лида! Ну…
Лидия Владимировна развернулась и чётко, плавно покачивая бёдрами, подошла к Соне (откуда что вспомнилось!) и пристально заглянула в глаза.
– Ну?!
– Лида, я действительно ничего-ничего не знаю, слышала, что что-то будет в музыкальной школе, вроде какой-то вечер, вроде какой-то интернациональный.
– Что ты несёшь, Сонька? – брезгливо поморщила чудный ровненький носик Лида.
– Честно-честно. Какой-то даже джаз вроде привезут.
«Ага! – ёкнуло больное сердце Лиды. – Ага».
– Ну так что, Лидочка, что? – затараторила Соня, бессильно ходя кругами вокруг Лиды, словно на
