В сладостном бреду - Айрис Джоансен

— Это сделает путь для нее более трудным.

Кадар хмыкнул.

— И для нас тоже.

Вэр не стал этого отрицать.

— Она станет счастливее, когда привыкнет к…

— Прибереги для нее свои доводы… и для себя тоже. — Кадар направился прочь. — Я скажу Абдулу, что мы отправляемся завтра. Полагаю, на этот раз мы возьмем его с собой?

Вэр кивнул.

— Нам могут понадобиться дополнительные силы для обходных маневров.

— Думаешь, Ваден следил за нами?

— Уверен в этом.

— Тогда он может последовать за нами снова. Как ты надеешься спрятать их втайне от него?

— Как только она окажется в безопасности, уже не будет иметь значения, узнает Ваден о том, где она или нет. То место более надежное, чем Дандрагон.

— Ты как-то сказал мне, что Ваден найдет способ проникнуть в любую крепость и что именно поэтому ты постоянно освещаешь Дандрагон факелами.

— Тогда я, значит, должен убедить его не трогать ее до тех пор, пока он не убьет меня. — Он сардонически улыбнулся. — И я уверен, что ты сразу же полетишь освобождать ее, подобно твоим соколам, если это случится.

— Если она когда-нибудь мне снова будет доверять.

— Тебе она сможет поверить.

А вот он навсегда лишится ее уважения и доверия.

— Не исключено, что ты проживешь дольше всех нас. Этот Ваден, возможно, вовсе не такой уж грозный, как ты говоришь.

— Да? Бьюсь об заклад, он может потягаться с твоим Старцем с гор.

— Надеюсь, что у тебя не будет возможности сравнивать. Старец не отличался радушием, когда ты пересек границы его владений. Я едва успел опередить его, утащив тебя. Он приказал своим ассаси-нам перерезать тебе глотку. — Кадар вздохнул. — Если бы я только мог предвидеть тогда, в какую проблему ты для меня превратишься.

— Ты всегда можешь вернуться к нему. Нет, правда, я думаю, что это прекрасная идея.

— Окружить меня стаей ассасинов вместо стены из солдат? — Кадар покачал головой. — Неужели ты никогда не оставишь этой мысли?

— Нет. — Он никогда не бросит попытки спасти их. Неважно, какой ценой, но они должны выжить. — Скажи Абдулу, пусть готовится к походу на рассвете.

— Просыпайся! Мы едем в Дамаск, Tea! — Селин бросилась на кровать и принялась подпрыгивать на ней. — Ты уже достаточно выспалась.

Tea открыла заспанные глаза.

— Дамаск?

— Лорд Вэр вернулся. Мы едем туда завтра утром. Нам следует собраться.

Ее взгляд метнулся к сложенному на столе знамени.

— Мы не можем ехать, я еще не закончила…

— Ты можешь доделать все позже и послать ему из Дамаска. — Лицо Селин светилось от радости. — Дамаск, Tea. Все начинается… Начинается наша новая жизнь!

Tea чувствовала себя так, словно ее окутали ватой. Она потрясла головой, пытаясь разогнать туман в мыслях и перед глазами.

— Что с тобой? Разве ты не рада?

— Конечно, я рада. Я просто еще не проснулась окончательно. — Она обняла сестру и села на кровати. Она чувствовала себя ужасно слабой. То ощущение пустоты, возникшее в ней сразу после окочания работы, не покинуло ее и сейчас. — Я сама не пойму, почему я все еще чувствую себя слабой, как после болезни.

Селин шмыгнула носом.

— Ты ведь не спала почти три недели. Я боялась, что ты сляжешь. — Она спрыгнула с постели и потянула за собой Tea, заставляя ее подняться. — Но тебе больше нельзя спать. Нам еще очень много надо сделать. С чего начнем?

— Пойди и скажи Жасмин, чтобы приготовила мне ванну. — Она попыталась думать. — И посмотри, достаточно ли у червей листьев для путешествия.

Селин кивнула и побежала выполнять распоряжения.

Возможно, у нее еще будет время закончить знамя сегодня ночью. Но нет, ей надо поговорить с Жасмин и Ташей и убедиться, что они не забыли, как ухаживать за деревьями. Селин права. Она пошлет Вэру знамя сразу, как только они устроятся в Дамаске.

Но она хотела его передать лично ему, чтобы увидеть выражение лица Вэра, когда он развернет вышитое ею знамя.

Эта работа для нее значила так же много, как и для него.

Как знамя овладело ею полностью, так же растворилась она в ласках Вэра. Она вдруг обрадовалась состоянию внутренней пустоты. Это делало разлуку с ним не такой болезненной.

Она откинула волосы с лица. Она не должна сейчас думать о Вэре. Иначе это благословенное оцепенение покинет ее. Она просто будет готовиться к путешествию, которое навсегда разлучит ее с ним.

— Боже, что ты с собой сделала? — грубо спросил Вэр, когда она на следующее утро спустилась по ступеням. — У тебя остались только кожа да кости.

— Я не очень похудела. Я работала.

— Это платье просто весит на тебе, а запястья… — Он обежал ее взглядом. — Я не желаю больше ничего слышать об этих глупостях.

— А вы больше ничего и не услышите. В конце концов, я буду в Дамаске, а вы останетесь здесь. И моя жизнь перестанет быть вашей заботой. — Она с усилием улыбнулась. — Так же, как, впрочем, и сейчас.

— Вы моя боль, постоянная боль. Я бы не захотел никакого знамени, если бы знал, что из-за него вы доведете себя до такого состояния.

— Это я хотела создать для вас знамя. И я вышила его для вас. — Она не могла отвести от него глаз. Вооруженный, в доспехах, он был прекрасен. Его ярко-голубые глаза сияли в свете свечей. Это тот же воин, которого она встретила в ту ночь в пустыне, когда восприняла его как грубое животное. Как же ошиблась она и как ей больно расставаться с ним.

— Селин сказала, вы спали достаточно много. — Он стоял, не отрывая от ее лица взгляда. — А вы… все в порядке? Я не…

— У меня все хорошо, — прервала она его, желая лишь, чтобы эта пытка смотреть друг на друга, испытывать страстное влечение и не сметь прикоснуться, скорее закончилась. — Я не беременна.

— Это хорошо. — Его лицо ничего не выражало в этот момент, но она слишком хорошо его знала, чтобы увидеть и понять его страдания. — Так безопаснее для вас.

А он потерял свою единственную надежду, что какая-то его частичка будет продолжать жить в его ребенке. Оцепенение, владевшее ею, таяло, пока она смотрела на него. Как бы ей хотелось в эту минуту протянуть к нему руки, обнять его, успокоить. Боже мой, неужели она всегда будет чувствовать к нему эту мучительную нежность. Как бы она хотела, чтобы между ними осталась только страсть, со своей мимолетностью, она легко отпускает, а вот нежность…

— О чем вы думаете? — внезапно спросил он.

Она проглотила комок, застрявший в горле.

— Я хотела бы пожелать вам всего самого лучшего. Вы были очень добры ко мне.

— В самом деле? — Он мрачно улыбнулся. — Видит Бог, вас легко ублажить. Я воспользовался вашим телом, исковеркал вашу жизнь, а сейчас еще собираюсь… — Он оборвал себя. — Пойдемте. Ваша сестра ожидает вас во дворе вместе с Кадаром. Если это можно так назвать. Она бегает, отдает приказания и все пытается устроить по своему вкусу. Можно подумать, что она не ребенок, а взрослая женщина.