Ковчег для Кареглазки (СИ) - Наседкин Евгений
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь все мы были слепы. И теперь поиски Ковчега стали еще важнее — нужен был хоть какой-то козырь, способный преломить ход событий.
Мы расходились, и Кареглазка была озадачена необходимостью экспедиции в Новониколаевск — она растерялась, когда я приобнял ее за талию и прижался к бедрам, пропуская в дверях. Затем улыбнулась и плавно, как расческой, прошла пальцами сквозь мою отрастающую шевелюру.
— Нам придется сотворить чудо, Гриша. Ты поможешь? — ее карие глаза проникли в меня, и я даже испугался, чтоб она не увидела там чего-то лишнего. — Ты будешь со мной?
— Несомненно — я с тобой до конца, — подмигнул я, имея в виду совсем другой конец.
****
Горину было тяжело и тоскливо. В один миг все стало рушиться, и он оказался к этому не готов. Все его потуги, старания, усилия — могли пойти прахом.
Полковник построил Крепость, спас и защитил сотни людей, дал им хлеб, кров и вообще, жизнь. Он стал для них новым Соломоном, разбирал споры, награждал достойных и наказывал грешных. Он спас Лену от Мечникова, и все эти годы помогал ей в безрезультатной работе по перегону воздушных масс из одного места в другое. Был любящим мужем и пытался стать хорошим отцом для Миланы.
Взамен он просил немного — лояльность и дисциплину, труд и дружбу. А от Лены — любовь, которая была ему обещана. Гибель Данила подкосила его, и он долго винил в этом именно молодую жену, которая не смогла или не захотела найти общий язык с его сыном. Однако их отношения снова получили шанс, когда она согласилась родить. Илья надеялся, что появление общего ребенка поможет ему справиться с ежедневной болью. Ежедневно он приходил в Данину комнату, садился на пустую кровать и мечтал, что скоро здесь снова зазвучит детский смех.
Теперь все это оказалось под угрозой. Он, конечно, и раньше осознавал, что их отношения трещат по швам. Не всегда они с женой понимали друг друга, ссорились — ну, с кем не бывает? Ссоры — это вообще неотъемлемый компонент человеческих взаимоотношений. И все же он надеялся, что супруга видит и ценит все то, что он для нее делает. А потому, когда Степа под синей елью сообщил, что видел изменяющую с выродком Елену Ивановну — Горин влепил лейтенанту в ухо. Он не мог в это поверить. Когда же он нашел свои цветы в собственном бачке…
Жена знала об этом, однозначно знала. И когда он метался по Крепости в поиске вандала, и когда скандалил дома — все это время она знала. Почему ничего не сказала? Как розы оказались в мусоре? Кто их принес? КОМУ? В душе он чувствовал неладное, но не хотел в это верить. Не хватало ясности в мыслях, слишком много гнева… 394-е утро без алкоголя — при этом, бренди не помешал бы. Бренди-бренди-бренди, — заело в голове. Он не алкоголик, а расслабиться сейчас, понять, что происходит — жизненно важно. Нужно во всем разобраться, отогнать ревность, хлюпнуть еще в стакан янтарно-карего напитка. Цвета Леночкиных глаз…
А потом он увидел, как жена шепчется с Менаевым, как задерживаются их ладони во время случайных, казалось бы, прикосновений… и Горин застрелил Агафона. Сбрендил. Излил гнев. Показал власть. Продемонстрировал проходимцу, кто в доме хозяин.
Остаток дня полковник все больше напивался. Его перестали интересовать бытовые вопросы и геополитические расклады, как например, падение форта Джефферсон. Ему нужно было расслабиться, и он занялся любимым делом — театром. А черномазый Томас стал целой находкой, позволившей воплотить в жизнь тему безудержной ярости и ревности, витавших в атмосфере. Горин достал из ящика новую бутыль. Молилась ли ты на ночь, Дездемона?!
****
Елена Ивановна рассчитывала отправиться в Биоген уже завтра.
— Время не терпит, — сказала она. — В этом году аномальное тепло, льды тают, и морфы собираются у буферной зоны. Если мы опоздаем, колонии в Арктике будут атакованы, и человечество лишится возможности победить фуремию.
Дело оставалось за малым: уговорить мужа на срочную экспедицию, и оставить с ним Милану, которая уже много ночей не засыпала под мамину колыбельную. А значит, мы с Кареглазкой сегодня больше не увидимся. Поэтому я позволил себе накатить настоянной календулы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Я расстроился, что не увижу Лену до завтрашнего утра. Хотя в сфере секса мы прогрессировали. Даже умудрились сделать это в Логосе. Моя Кареглазка оказалась агрессивной и напористой в этом плане — она активно вовлекла мою голову туда, куда я никогда принципиально не пристраивался. При этом, мы сделали это, когда она стояла, прислонившись к стене чулана, лишь приспустив колготы и нижнее белье.
Честно, я такие вещи не делал с универа, со времен Вероники. Потом я разочаровался в женском поле, а после Вспышки — во всем человечестве. А тут… такое. Мне понравилось. Ее аромат, нежность, бархат кожи… ее горячая женственная сущность была настолько близко, настолько осязаема, что еще ближе просто не могла быть. А она наслаждалась властью надо мной, и вела себя, как царица. Ох уж эти современные леди!
И меня это напугало — до чертиков прям. Может, она меня просто использует? Может, я не должен делать это? Она, значит, будет уговаривать мужа — знаю я, как жены уговаривают мужей! — а я потом буду ее целовать?! Это ведь демонстрация слабости с моей стороны? И почему это «вы не можете быть соперниками»? Я ведь трахаю чужую супругу — как это я не соперник для ее мужа? Или она имеет в виду, что у меня нет шансов против Горина? Что со мной — несерьезная интрижка?!
Я испугался, меня стало колбасить, и чем больше я погружался в алкогольную темень, тем больше меня охватывало отчаяние. Почему? Все просто — я не такой. Я не должен был заморачиваться несерьезностью намерений старшей замужней девушки, да еще и с «прицепом» в виде спиногрыза. Наоборот, это должно было меня обрадовать. Но — я почувствовал к Кареглазке странные чувства, сродни тем же, что испытывал к Веронике. Только еще сильнее и ярче. Я почувствовал, что она поселилась в моей голове, и даже когда я думаю о выпивке или баранине — огненно-карие очи тут как тут.
Это делало меня слабым. Это делало меня зависимым. Это погружало меня в хаос эмоциональности и соответствующих ошибок. Это делало меня рабом — в конце-то концов!
****
Горин подошел к жене, пошатываясь, и она отпрянула — от него несло, как от бочки с брагой.
— В чем проблема? — спросила она. — Два часа туда, два часа назад. И в Новониколаевске часов десять. Мы успеем узнать то же, что и Артур. Мы узнаем, что такое Ковчег. И, даст Бог, найдем его.
— Я сейчас не хочу говорить об этом. Я не в состоянии, — муж икнул. — Сначала — постель. Я соскучился.
— Илья, я устала, — Крылова сложила руки на животе. — Ты же знаешь, был тяжелый день.
— У меня тоже, — он навис над ней. — У меня есть для тебя кое-что, — в его руках появился золотой браслет, украшенный голубыми бриллиантами.
— Нет, нет… НЕТ! Я не хочу твоих подарков, — она пыталась отойти, а муж схватил, и не отпускал. — Илья, я плохо себя чувствую. Давай потом. Ты же все равно не сможешь.
— Не выдумывай.
— Или будешь всю ночь…
— По крайней мере, никто не скажет, что у меня жена голодная.
— Да не хочу я! Ты пьяный. Ты сегодня убил старика у всех на глазах. Думаешь, я сейчас хочу тебя?! — она вырвалась, оттолкнув его.
Он упал лицом на пол, и браслет выпал, закатившись под шкаф. Горин пролежал там почти минуту, а затем подорвался и бросился к Лене.
— Ты моя жена! Выполняй свой долг!
Он так больно сжал плечи, что они хрустнули, а затем его руки спустились на грудь, грубо переминая ее. Крылова завопила от боли, но не могла освободиться — муж зажал ее между кроватью и шифоньером. Большие сильные пальцы словно погружались в нее — то в грудь, то в бока, то в промежность, его рот вдавился в ее губы, обдирая лицо щетиной.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})Лена тарабанила по спине, но безуспешно. Тогда она заехала коленом в пах. Реакция Горина оказалась не такой, как она рассчитывала — он почувствовал боль, но не настолько сильно, как было нужно. Наоборот, он разозлился — лицо налилось пунцовым шаром, и тяжелая рука наотмашь рухнула на голову девушки, свалив ее, как молодую березу.
