Серебряное небо - Мери Каммингс

Когда Лесли принялась укладывать трофейные патроны в пластиковую коробку, в которой обычно их держала, чернобородый снова подал голос:

— Эй, ты че творишь? Мужик, ну скажи ты ей!

Она предостерегающе взглянула на Джедая: «И думать не смей!» — и заметила, что он выглядит словно не в своей тарелке.

Присев на корточки, спиной к пленникам, спросила тихо:

— Ты чего? Ранен?

— Нет, — поморщившись, качнул он головой. — Чужие вещи… я понимаю — но неприятно как-то, — похоже, в нем некстати проснулось чистоплюйство.

— А ты думаешь, если бы по ихнему вышло, они бы нам что-то оставили? — жестко спросила Лесли.

Он снова болезненно поморщился.

— Я же говорю — я понимаю…

Медноволосый подошел, опасливо косясь на гревшихся на солнышке собак.

— Я… это… уже. Их тоже перевязать? — кивнул на остальных пленников.

— Обойдутся. Пойдем, я тебя снова свяжу.

В самом деле — если мужичонка с седой щетиной без перевязки мог истечь кровью, то простреленная нога и ножевая рана на плече у вожака, несколько засевших в руке дробин у хозяина рыжей кобылы и вывихнутая рука у мужчины в серой куртке вполне могли подождать до ночи.

В одной из фляг оказался самогон, в остальных — вода. Сами фляги были кожаные, препаршивой выделки — в таких вода быстро протухает. Поэтому Лесли брать их не стала, самогон же перелила в собственную флягу, сделанную из пластиковой бутылки.

Демонстративно напоила трофейной водой собак — налила им полную миску. Покосилась на пленников — они жадно смотрели, как собаки лакают, как отходят от миски с мокрыми мордами; чернобородый даже губы облизнул, но не сказал ни слова.

Снова он начал выступать, когда Лесли велела Джедаю перегрузить все мешки с волокуши на буланого, сама же расседлала кобылу, сложила в кучу два седла, седельные сумки и пустые фляги и обильно плеснула сверху самогоном.

— Эй, ты че? — спросил он почти испуганно.

Глядя ему в глаза, Лесли достала из кармана зажигалку, щелкнула ею и наклонилась.

— Ты че, гадина, творишь? — отчаянно заголосил чернобородый. — Совсем охуела?! Мужик, уйми ее, уйми по-хорошему! Ты че-о-о!

Голубой огонек пробежал по верхнему седлу, и через минуту оно уже горело, коробясь и испуская вонючий черный дым.

— Погаси, погаси! — продолжал орать вожак. — Сука рваная, гаси немедленно, а то я тебя… — и замолчал, поперхнувшись на полуслове, когда Лесли выпрямилась и неторопливой походкой двинулась к нему.

На ходу достала из-за пояса револьвер и перехватила за дуло; подойдя вплотную к чернобородому, смерила его взглядом и, презрительно бросив:

— Много болтаешь! — с размаху врезала ему рукояткой по лицу. Он взвыл от боли.

Отходя обратно к разгоравшемуся костру, Лесли продолжала слышать за спиной всхлипывающий вой — все более тонкий и беспомощный. Подумала, что этот звук долго будет единственным, что чернобородый сможет произнести — наверняка у него сломана челюсть.

— Теперь слушайте, — обернулась она к пленным. — Мы уходим. Если за нами еще кто-то погонится — убью. Всех.

Ездить верхом Джедай не умел — это было понятно и по тому, как он изо всех сил сжимал поводья, и по тому, как сидел, неумело растопырив ноги в стременах. К его седлу был привязан повод буланого, несшего на спине все их имущество, сама Лесли вела за собой рыжую кобылу и крупного гнедого коня вожака.

Отъехав от гранитной глыбы на четверть мили, она оглянулась — медноволосый, которому она перед отъездом развязала руки, уже освободился окончательно и теперь распутывал остальных. Долина впереди расширялась и плавно шла вниз — скоро площадка исчезнет за горизонтом…

— Как думаешь, будет еще погоня? — словно угадав ее мысли, спросил Джедай.

— Не, — мотнула головой Лесли. — Сейчас этот рыжий их развяжет, они немного побазарят и пошлют его за подмогой — у него единственного руки-ноги целы. Поселок маленький, сколько там еще мужчин наберется — человек семь, восемь? Пока то да се — думаю, к закату они сюда подъедут, но им не до погони будет — надо раненых в поселок везти, а лошадей мало осталось. Да и… кому теперь снова нарываться охота?..

— Ты потому всех лошадей и увела?

— Угу, — она тронула каблуками коня, посылая его вперед.

Разговаривать не хотелось; в другое время она бы рыкнула на Джедая, чтобы отстал — но уж больно хорошо он показал себя: и из дробовика вовремя пальнул, не дав парню на рыжей кобыле выхватить револьвер, и мужик в серой куртке — целиком его заслуга. Поэтому, когда через пару минут он догнал ее, Лесли с улыбкой похлопала его по локтю:

— Ты сегодня хорошо дрался. Не будь тебя, мне бы туго пришлось.

…В самом деле, если бы они не пришибли ее до того, пришлось бы убить всех пятерых, а потом уходить прямиком через горы, не жалея лошадей — на тот случай, если остальные посельчане решили бы отомстить за своих мертвецов…

— Скажи, а с тобой такое уже бывало? — ободренный похвалой, спросил Джедай. — Ну, чтобы в поселке все нормально вроде, а потом они погнались и…

— Да, — коротко ответила Лесли.

— И? — видя, что она молчит, уточнил: — Как же ты справилась? Сколько их было?

«Хоть бы раз он сумел понять, когда следует остановиться с вопросами!» — подумала она. Перед тем, как ответить, на секунду закрыла глаза и вздохнула.

— Пятеро. Как сегодня.

— Как же ты отбилась?!

— А кто тебе сказал, что я отбилась? — Лесли попыталась усмехнуться, но получилось плохо.

— Но… — начал Джедай и запнулся.

Не глядя на него, она сухо объяснила:

— Они мною попользовались, избили и бросили умирать. Ну и отобрали все до нитки, — не выдержала и все же взглянула ему в глаза — то, что просматривалось в их глубине, с пол-оборота привело ее в бешенство. — И не смей на меня так смотреть!

— Как?!

— С ужасом! С жалостью этой твоей поганой! — все-таки достал, заставил рявкнуть! — Я выжила — понимаешь, выжила! И это самое главное, и обо всем остальном я думать больше не хочу! — стиснув зубы, с остервенением пнула каблуками коня, так что он рванул в галоп, и снова перешла на рысь лишь через сотню ярдов.

На сей раз Джедай догнал ее не скоро. Поравнялся, тронул за колено.

— Лесли…

Изданное ею в ответ рычание было достаточно выразительным — рука сразу же убралась.

— Скажи, а когда я к тебе прикасаюсь, тебе это бывает неприятно? — осторожно спросил он.

— Было б неприятно, руки бы давно переломала, — огрызнулась Лесли. — Ну, чего тебе?

— Я просто хотел сказать, что теперь мне многое понятно.

— Что тебе понятно?

— Почему ты иногда бываешь такой… словно всему миру и себе самой стремишься показать, какая ты жесткая и безжалостная. Хотя на самом деле ты добрая — я-то знаю.

— Ну уж прям! — примирительно буркнула Лесли. Ладно, хочется ему в это верить — пусть верит.

Кобылу и гнедого Лесли отпустила на следующее утро, предварительно вытащив из-под рыжей шкуры засевшую там дробинку и смазав рану бальзамом из сосновой смолы с кукурузным маслом. Помазала и порез от мачете на боку гнедого — конь не виноват, что ему достался такой хозяин.

Сняла уздечки, хлопнула гнедого по заду — лошади затрусили вверх по склону. Найдут ли они дорогу домой, забредут ли в другой поселок или прибьются к диким мустангам — это уж теперь как судьба решит.

Остальных коней она отпустила тем же вечером. Поначалу хотела подождать до завтра, но, спешившись после целого дня в седле и с трудом, враскоряку сделав несколько шагов, Джедай взвыл:

— Не, ну это не жизнь! Может, ну их к черту, этих лошадей — пошли пешком, как раньше?!

У Лесли тоже с отвычки болели все кости, но было очевидно, что ему досталось куда хуже, поэтому спорить и возражать она не стала.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

К океану они вышли в июле. Сначала издали, с хребта увидели ослепительно отблескивающую в лучах заката бескрайнюю водную гладь, а через день вышли и к самому берегу.

Лесли океан не понравился — не понравился ни его запах, ни соленая вода, от которой все тело казалось грязным и липким. Зато Джедай был в восторге и вел себя как мальчишка — подпрыгивал в пене прибоя, кружился с покрытым солеными брызгами лицом и кричал: «Добрались, добрались! Ты чувствуешь, как пахнет морем?!»

По мнению Лесли, пахло гнилыми водорослями, но портить ему настроение она не стала — как могла, улыбалась. В конце концов, они действительно добрались.

Дальше они двигались по вылизанной волнами полосе вдоль воды. Джедай по несколько раз в день купался, звал с собой и Лесли, но она отказывалась. Искупавшись, валялся на песке и носился босиком по мелководью в компании восторженного Дураша. Голенастый, тощий и внешне неказистый, в такие минуты песик преображался, становясь воплощением изящества. Казалось, он летит над землей, едва касаясь ее кончиками лап.