Степная дорога - Дарья Иволгина

– Я был глуп, слеп, глух… – сказал Соллий. – Благодарю тебя, Арих. Ты мудрее меня в тысячи раз.

– Это потому, что я был хааном, – просто отозвался Арих. – Да пребудут с тобой духи моего рода, Соллий! Больше я ничем не могу тебе помочь.

Но Арих ошибался. Ошибался он и в том, что Соллию предстояло умереть в тот же день, и в том, что теперь, после совершенных ошибок, Соллий не сможет больше провозглашать истинность своей веры в Богов-Близнецов.

Венуты оставили Соллия жить еще на несколько дней. Они хотели приурочить его смерть ко дню новолуния. Это были черные дни и мрачные ночи, когда Богиня Канна теряла своего ребенка.

Сказку о Канне (так некоторые степные народы называли Богиню Кан) рассказывала Ариху и Алахе их мать. Это было давным-давно, огромную жизнь назад…

Жила-была Богиня Канна, которая любила купаться в реке. Она часто ходила на эту реку одна-одинешенька, сбрасывала с себя одежду и бросалась в воду, где плавала, резвилась, ныряла, брызгалась водой и смотрела, как вспыхивают в каплях разноцветные огоньки.

Мать часто говорила Канне, чтобы та остерегалась и не ходила купаться одна, но юная Богиня не слушалась старой матери. Ей не нужны были сопровождающие с их постоянными советами и окриками.

Но однажды случилось то, чего так опасалась мать. Прекрасный юноша-воин подсмотрел, как купается Канна в реке, подстерег ее на берегу и овладел ею. От этого союза Канна понесла и спустя некоторое время родила луну.

Мать была опечалена позором, который постиг ее дочь. Она схватила луну и швырнула ее на небо. С тех пор луна так печально смотрит с небосклона на землю – она высматривает там, в темноте, свою мать, Богиню Канну…

Но это еще не конец сказке! Канна так тосковала по своему ребенку, по белой и круглой луне, что в один прекрасный день снова понесла во чреве. Никто не знает, как это случилось. Она все время находилась в своем шатре, под неусыпной стражей. Прекрасный юноша-воин не мог проникнуть к ней. Канна понесла сама, без юноши. И спустя некоторое время снова родила луну. Но, поскольку она зачала этот плод без участия юноши, то луна родилась ущербная…

Поэтому так печальны и бесплодны дни ущербной луны, верят в Степи.

Верят в это и венуты. В безлунные ночи, когда луна умирает окончательно, они приносят своим духам в жертву масло и мясо молодых бычков. Это помогает луне возродиться.

Нынешними же темными днями они желали накормить луну человеческой плотью.

Соллий ждал смерти. Солнце сушило его воспаленные губы. Один глаз заплыл и почти ничего не видел. Арих еще два раза приносил ему поесть и несколько раз поил тепловатой водой из плошки.

Дети венутов нашли себе новое развлечение: целыми днями, как назойливые злые мухи они кружили вокруг святотатца, плевали в него, бросались камнями и мусором, взбивали пыль ногами перед его лицом, обзывали разными обидными словами. Один камень угодил Соллию в губы и разбил ему лицо в кровь.

Когда Арих вечером заглянул проведать пленника (он и сам не понимал, отчего так печется об этом глупом чужаке), он увидел, что Соллий спит.

Рядом со спящим, на зеленой траве, темнели пятна крови.

Красное на зеленом. Меч и насилие, целебные травы и врачевание.

Соллий не стал больше проповедовать словами. Он ответил на все вопросы Ариха, оставив ему этот безмолвный знак своей непоколебимой веры.

Глава девятая

БЕЛЫЙ ТИГР РЫЧИТ, СИНИЙ ДРАКОН ПОЕТ

…На том самом месте, где перед Алахой и Салихом только что стоял маленький мальчик, теперь лежал огромный белый тигр и яростно хлестал себя по бокам длинным, похожим на кнут, хвостом.

Салих невольно попятился, закрывая собой Алаху. Рука его нащупала на поясе нож. В схватке с чудовищным зверем человеку, конечно, не выстоять: тигр – зверюга тяжелая, но быстрая и разворотливая. Хватит лапой один раз – вон какие лапы у него, тяжелые да когтистые! – и готово дело, полживота разворочено… Но покуда тигр управляется с одним человеком, второй может успеть – занятого борьбой зверя поразить ножом под левую лопатку.

…Впоследствии, вспоминая этот миг, Салих не раз еще подивится сам себе! Ведь никого он после того давнего отцова предательства не любил, ни о ком никогда не заботился. А Алаху закрыл собою – даже не успев понять до конца, что же делает.

Так мать, не раздумывая, ПРЕЖДЕ всякой осознанной мысли, подставляет себя под удар, грозящий ее дитяте. Не сказки это – про материнскую любовь, слепую, нерассуждающую, жертвенную. И про иную любовь – тоже.

Но жертвовать собой и не понадобилось. Тигр уселся на задние лапы, вызывающе зевнул, с наслаждением продемонстрировав все свои длинные, великолепные зубы, затем явственно ухмыльнулся и подошел поближе. Салих изумленно понял, что зверь подставляет им спину.

Алаха мрачно смотрела на это чудесное превращение. Потом неожиданно улыбнулась. При этом присохшая к щекам кровавая корка треснула, и по лицу девочки снова потекла кровь, однако вскоре кровотечение остановилось. Молодость брала свое: на Алахе заживало быстро. Может быть, даже и шрамов не останется, подумал Салих. Впрочем, ему было все равно. Он любил бы эту девушку и со шрамами, и с ожогами. И даже с отрезанным носом, если такое – не приведи, конечно, Боги! – когда-нибудь случится.

Алаха уселась на спину тигра-оборотня первая. Поерзала, устраиваясь поудобнее. Легла животом на зверя, потрепала его за уши. Он махнул в воздухе длинным шершавым языком – лизать не решился: язык у тигра такой шершавый, что вмиг сдерет с лица кожу, вздумай зверь понежничать подобным образом!

– Ну, – с недовольным видом обратилась Алаха к Салиху. – Что ты стоишь? Садись! Тебя пригласили!

– Это твой братец, – ответил Салих, – не мой. Кто знает, что взбредет ему в голову, пока он в таком обличьи?

Однако оставить Алаху наедине с духом не решился и, не без опаски, уселся за спиной у девочки.

Тигр встал, потянулся – негодник, едва не сбросив обоих седоков! – и вдруг взмыл в воздух, плавно и стремительно, как птица. Это было так неожиданно, что Салих опять едва не свалился.

– Держись крепче, – фыркнула Алаха. – И перестань бояться.

– Все-таки… это не симуран… – пробормотал Салих, понимая, что оправдание – более чем неубедительное.

Вокруг кипели белые густые облака. У Салиха отчаянно кружилась голова. Он слабо различал какие-то тени и фигуры, то и дело всплывавшие вокруг. Несколько раз его ослепляло золотое сияние. Неожиданно он понял, что это отливает золотым блеском: тот самый Великий Шест, Золотой Столб, на котором держатся все три мира: Верхний, Срединный и Подземный. У него захватило дух, и сильно заломило в груди.