Всё возможно, детка - Бен Элтон

Меня все это просто убило. Давненько же я не слушал Радио-1 и даже не был в курсе того, насколько жлобским стал теперь этот канал.

– Да, кстати о сексе, - продолжал фонтанировать Чарли. - Скажите-ка мне, обожаемые слушатели, а вот вы когда впервые осознали свою сексуальность? Расскажите мне, например, о том, как вы первый раз в жизни трахались. Да, я знаю, что вы просто умираете от желания поговорить на эту тему. Давайте-давайте, колитесь, не бойтесь высокопарных слов. Земля уходила у вас из-под ног? Выкладывайте начистоту: кто из вас кончил первым? Вы, кстати, предохранялись, и если да, то как именно? А потом что было? Вы оба закурили? Или, может, просто лежали рядом, отмокая в ванне из собственного пота и прочих выделений? Вспомните все хорошенько и звоните нам. Мы ждем не дождемся ваших занимательных историй.

Мэтт повернулся ко мне и улыбнулся усталой, но довольной улыбкой тренера, любимый ученик которого только что установил мировой рекорд.

– Блестяще, правда?

– Да, очень хорошо, - заверил я его.

– Вот так-то, старина. Мы тут на радио тоже не лыком шиты, - продолжал Краули. - Главное уже сделано - я нашел этого парня и теперь хочу, чтобы вы правильно меня поняли. По должности я, конечно, числюсь вашим руководителем, контролируя работу всех редакторов на канале. Но настоящий ваш босс - это он, о'кей? Впрочем, я думаю, вы это и сами прекрасно понимаете. Утреннее шоу - флагман нашего канала. И это шоу - его шоу, его передача. И вы будете работать на него и для него. Он - гений радио, наша гордость, наша звезда, и ваша работа, я бы даже сказал - ваша первоочередная задача, лечь костьми, но не позволить какому-нибудь радио «Вёрджин» или «Кэпитал» переманить его у нас.

Позже, сидя в одиночестве в своем новом кабинете, я принял решение.

Решение важное и при этом, может быть, чудовищное и даже недостойное. Я готов возненавидеть себя за то, что вообще стал думать об этом, но… дело сделано. Хотя меня гнетет мысль, что я поступил неправильно, где-то в глубине моей души все-таки живет уверенность в том, что я прав.

Дорогая Пенни.

Взяла на работе недельный отпуск за свой счет. Пост того, как я опозорилась перед Карлом Фиппсом, мне хоть из дома не выходи. Господи, да что же он обо мне подумает? И каково было ему все это выслушивать? Он же ни в чем не виноват. Поцеловал девушку, она явно не отвергла его поцелуй, они самым милым образом прощаются, и следующее, что он от нее получает, - хамское сообщение на автоответчике о том, что она ему, извините за выражение, не даст, притом что он сам ее ни о чем таком и не просил! Господи, господи! Как вспомню об этом - так хоть вешайся. Как дальше жить - не представляю.

Что мне теперь делать? Рано или поздно мне придется выйти на работу, и там я неизбежно встречусь с ним. Может, мне уволиться по-тихому? Почему бы и нет? Сэма в конце концов не уволили, а просто перевели на радио (Сэм все твердит: «Какой позор, какой позор!», хотя я лично ничего против радио не имею - работа как работа, не хуже, чем у него была раньше), и, таким образом, предполагавшийся финансовый крах нашей семьи по крайней мере на некоторое время отодвигается. Вот не пойду больше в офис - и не нужно будет встречаться с Карлом. Заманчиво. Искушение, я бы сказала, очень даже сильное.

Да, кстати, Катберт вроде бы совсем выздоровел, и его выписали из больницы. По дороге домой Мелинда завезла его к нам, и он, едва его внесли в гостиную, тотчас же проблевался на мой любимый диванный плед. Мелинда мило улыбнулась и заверила меня, что беспокоиться нет причины. Доктора предупредили, что рвота в ближайшее время может наблюдаться у Катберта регуляр но, и это даже признак скорее выздоровления, чем болезни. Я, конечно, очень рада за нее и за Катберта, но и плед немножко жалко. Что же касается Мелинды и ее уверенности в том, что весь мир крутится вокруг них с ребенком, то - ничего не поделаешь. Эти мамаши, особенно молодые, совсем забывают, что у нас - не-мамаш - тоже есть какая-никакая жизнь. Нам даже бывает жалко заблеванного пусть и самым распрекрасным младенцем пледа. Впрочем, зря я так. Нельзя быть такой злой. Мелинда в последние дни столько пережила, так намучилась, что ей вполне простительно несколько преувеличивать значение Катберта в этом мире и недооценивать заботы и проблемы других людей.

Уважаемый предатель.

Ну, вот и все. Дело сделано. То есть, конечно, не сделано, а только начато, но это уже детали. Взялся за гуж, назвался груздем, сказал «а» - и так далее. В общем, если Люси узнает о том, что я затеял (а рано или поздно это случится), я не берусь даже предположить, какова будет ее реакция и в какой именно форме она обрушит на меня свой гнев. Но делать нечего: ветер посеян, посмотрим теперь, какую бурю придется пожинать. Короче говоря, я забросил идею фильма о бездетной паре на Би-би-си - Джорджу и Тревору. Все понимаю: это жестоко и, главное, глупо - рисковать всем тем, что мне так дорого. Но ведь, черт возьми, писатель я или нет? А писатели всегда пишут про себя, как и художники, которые творят свои картины на основе собственного опыта и исходящих из этого опыта переживаний. В общем, это неотъемлемая часть любого творческого ремесла.

Перечитав этот кусок, я понял, что он выглядит как кассационная жалоба преступника, которому вынесен справедливый приговор. На самом же деле я поступаю честно. У Люси нет никакого права отрывать меня от источника вдохновения. Да, это ее боль и ее личная жизнь. Но, черт возьми, это и моя жизнь тоже. И потом, я же не идиот: кое- что творчески переработаю, а героям дам вымышленные имена. Так что не понимаю, с чего бы Люси так беситься по этому поводу.

Всю ночь провел за компьютером - писал синопсис[12]. Люси думала, что я изливаю душу в дневнике, и я готов был почувствовать себя виноватым… но ведь, с другой стороны, в некотором роде я делаю именно то, о чем мы с ней сговорились. Правда, несколько в иной форме. В любом случае могу заявить, что работа у меня, что называется, пошла, и мне, ей-богу, даже понравилось то, что я наскоро накропал. Будь я принимающим редактором, я бы непременно дал зеленый свет этому автору и заказал бы ему дальнейшую работу над сценарием, идею которого он мне предложил. Что меня больше всего злит в этой ситуации - так это тот неоспоримый факт, что всего несколько дней назад я и был этим самым принимающим редактором. С другой стороны, в сложившихся обстоятельствах я оказался избавлен от отдающей шизофренией необходимости рассматривать собственную заявку и принимать по ней решение.

Я умудрился обуздать лившийся из меня поток мыслей и образов и уложить все самое привлекательное из них буквально в тысячу слов. Даже чуть меньше - по моему опыту это как раз тот объем, который редактор способен осилить, не возненавидев поступившую заявку, и при этом будет готов дать ответ в ближайшее время. Обращаясь к человеку, от которого зависит, будете ли вы работать над своим детищем под конкретный заказ, ради реально снимающегося фильма или передачи, а главное - за реальные деньги, или продолжите писать в стол, радуя собственной гениальностью только себя самого, не стоит поражать его тем, что у вас уже готов многотомный роман, и лишь жесткие рамки телевизионного формата заставят вас поступиться парой-другой страниц. Господи, как вспомню, так вздрогну: приносят тебе заявку на сценарий объемом с телефонный справочник крупного города и всячески дают понять, что ждут от тебя ответа к концу рабочего дня. Ну, в крайнем случае, если уж ты так жаждешь познакомиться с шедевром поближе, - на следующее утро. Кроме того, с Тревором и Джорджем я на правах старого друга договорился о скорейшем предварительном рассмотрении моей заявки, и они вполне искренне выразили готовность не тянуть время и не мотать мне нервы понапрасну. Вот почему я уложился в минимальный объем предлагаемого на рассмотрение текста. Ну, не дам я своим приятелям отвертеться и не высказать своего мнения под тем благовидным предлогом, что они не успели подробно ознакомиться с содержанием свалившегося на их головы «кирпича». Саму заявку я отправил в их (бывший наш) отдел курьером с самого утра, как только пришел на работу. В обеденный перерыв мы уже встретились в «Кварке», и я впервые за долгие-долгие годы оказался за одним столом с Джорджем и Тревором не в качестве коллеги и приятеля, и не в качестве редактора, беседующего с пытающимся пробиться автором, а в качестве того самого униженного просителя, предлагающего свой шедевр наместникам Всевышнего на земле - их величествам принимающим редакторам.

Когда я пришел в ресторан, Тревор уже сидел за столиком, но Джорджа еще не было видно. Я не стал утруждать себя обычно полагающейся в таких случаях порцией светской болтовни и сразу же перешел к делу. В конце концов, я ведь Тревора сто лет знаю, к чему нам лишние церемонии.