Если только ты - Хлоя Лиезе

ужасно и чувствующим себя ужасно. Она помогла мне обеими руками потянуться к лучшему будущему. Мы покупали продукты, занимались йогой, делили объятия, приёмы пищи и молочные коктейли. Мы пререкались и говорили. То ли это просто хорошая дружба, то ли то Зигги улучшает нашу дружбу, но я знаю, что прежде у меня такого не было. Я знаю, что это нечто хорошее — нет, лучшее — и я это ни на что не променяю.

— Да, — говорю я Фрэнки. — Мы друзья.

Фрэнки на мгновение притихает, глядя на меня, пока Рен устраивается на своём месте по другую сторону от неё и тянется мимо неё, сжимая моё плечо в знак приветствия. Я киваю ему, но удерживаю взгляд Фрэнки в безмолвном поединке в гляделки через солнцезащитные очки.

— По какой-то ослиной причине, — бормочет она, — и вопреки здравому смыслу, я, кажется, реально верю тебе.

Я удерживаю её глаза.

— Если поверишь во что-то, поверь в это: я хочу исключительно как лучше для неё.

Фрэнки снова на мгновение притихает, затем медленно кивает.

— Хорошо.

Внезапно вокруг нас раздаётся шум, заглушающий гул зрителей стадиона до внушительной стадии. У матча чертовски хорошая посещаемость для вида спорта, которому в этой стране недостаёт поддержки, особенно в женской лиге. Я поднимаю глаза и чувствую, как моё сердце ухает в пятки.

— О Господи.

Поток очень высоких, очень бергмановских людей шагает в нашу сторону.

Фрэнки широко улыбается.

— Крещение огнём, Готье. Готовься.

— Простите, извините, простите, — Вигго, которого я узнаю, когда он подходит ближе с его длинными конечностями, густой каштановой бородой и растрёпанными волосами, слегка вьющимися под бейсболкой, проворно обходит Фрэнки и её трость, но умудряется заехать мне коленом по бедру и отдавить мою заживающую ступню.

Я стону, закрыв глаза, пока он плюхается рядом со мной и протягивает руку.

— Себ, рад снова видеть тебя.

Я протягиваю свою руку, зная, что будет дальше. Жёсткое, сокрушающее кости пожатие.

— Взаимно, — я сжимаю в ответ, чтобы уменьшить вполне реальный шанс того, что он сломает мою ведущую руку.

Улыбка Вигго сменяется гримасой, когда он осознаёт, что я делаю.

— Между нами всё хорошо? — спрашиваю я.

— Великолепно, — отвечает он, когда мы обоюдно молча соглашаемся прекратить попытки сломать друг другу пальцы и отпускаем. Один из других братьев Зигги, Оливер, и мужчина, которого я помню как его партнёра и вышедшего в отставку легендарного футболиста Гэвина Хейза, проходят мимо нас следующими. Оливер вежливо улыбается мне; Гэвин отрывисто кивает из-за тёмных солнцезащитных очков Ray-Bans.

— Хейз.

— Готье, — буркает он.

Они садятся возле Вигго, после чего Оливер наклоняется и протягивает руку.

— На свадьбе нас было много, так что я просто представлюсь заново. Оливер Бергман.

— Не волнуйся, — бормочет Фрэнки по другую сторону от меня. — Олли слишком хороший, чтобы пытаться сломать тебе руку.

— Рад снова видеть тебя, Оливер, — я пожимаю руку Оливера, с облегчением обнаруживая, что Фрэнки говорила правду.

— Это изначально не должно быть проблемой, — вклинивается Рен, бросая на Вигго многозначительный взгляд. — Ни у кого нет причин ломать моему другу руку.

Вигго недовольно сползает по своему креслу и низко натягивает бейсболку на лоб.

— За исключением того, что он теперь, видимо, ещё и друг Зигги.

— И что? — спрашиваю я.

Вигго бросает на меня быстрый взгляд искоса.

— Это не вяжется. Что тип вроде тебя может захотеть от кого-то вроде неё?

Оливер по другую сторону от него стонет и запрокидывает голову.

— Не уверен, что понимаю, что ты имеешь в виду, — говорю я ему.

Вигго закатывает глаза.

— Да брось. Ты классический повеса. А она классическая желтофиоль. Повеса всегда имеет свои мотивы, когда якшается с желтофиолью.

— Чего это я стал садовым инструментом? И что такое желтофиоль, чёрт возьми? Растение? Если это метафора, то явно хреновая.

(Себастьян думает, что Вигго назвал его граблями, потому что rake — это и повеса, и грабли, — прим.)

Он устало вздыхает.

— Кто-то не читает исторические романы.

Я таращусь на него, слегка поражённый тем, что он вообще посчитал необходимым это озвучить.

— Очевидно.

— Это очень очевидно. Если не считать сомнительных вкусов в книгах, я пришёл дать тебе знать, что слежу за тобой. Она невинная и добрая, а ты терзаемый кутёжник, и пусть этот троп весьма мил в книгах, в реальности это совсем не мило, когда на кону стоит сердце моей сестры, а она слишком наивна, чтобы увидеть, что происходит на самом деле.

Во мне вспыхивает свирепая, рефлекторная злость. Да как он смеет так думать о Зигги, и тем более говорить это вслух? Он снисходительно инфантилизирует её. Это всё то, что она так чертовски усердно пытается оставить в прошлом и двинуться дальше. А он тут просто… упивается этим.

— То, что ты только что сказал, — говорю я ему, опираясь локтями на колени и подаваясь вперёд; мой голос звучит холодно и жёстко, — как ты её охарактеризовал — ты как будто её вообще не видишь. Более того, именно в этом и заключается твоя проблема. Ты не доверяешь ей в том, что она способна быть взрослой женщиной. Зигги не «невинная», хоть она и добра. У неё здравомыслящая голова на плечах и большое сердце. Она не какая-то легкомысленная оптимистка. Она выбирает видеть в людях лучшее, прекрасно зная, что они могут разочаровать её или доказать обратное. Но она всё равно верит в них и даёт им шанс. Она сочувствующая и милосердная к людям, которые откровенно этого не заслуживают, и да, и я отношу себя к числу этих везунчиков, но не смей ни на одну чёртову минуту ошибочно выдавать это за наивность. Она знает, что делает, чёрт возьми. И я тоже. Она мой бл*дский друг, и всё тут, понял меня?

У Оливера отвисает челюсть.

Брови Гэвина взлетают выше его солнцезащитных очков.

Вигго пристально смотрит на меня, прищурив глаза. И после нескольких напряжённых безмолвных секунд происходит страннейшая вещь на свете. Уголки его