Империя мертвецов - Ито Кэйкаку

Не знаю, почему не помню ничего до пробуждения: может быть, несовершенство процедуры или же это сон повредил мою память? Даже столетние изыскания пока не дали мне ответа на этот вопрос.

О дальнейшей истории Вы имеете общее представление из романа Мэри Шелли. Я дерзну уточнить только два момента.

Первое: обстоятельства, при которых я сбежал из лаборатории Виктора. Разумеется, вовсе я не заставал обитателей лаборатории врасплох своим неожиданным оживлением. Несколько недель после воскресения меня внимательно наблюдали. Научили самым простым словам. Мы по большей части неплохо ладили. По крайней мере до тех пор, пока Виктор не предложил уничтожить все лабораторные материалы… включая меня.

Второе: растреклятый кабинет на Оркнейских островах. Это правда, что я попросил для себя спутницу. Тогда еще я искренне верил, что медицина может порождать мне подобных. Буду откровенен. Мне кажется, что почти все мои дальнейшие мытарства так или иначе связаны с ней. Не думайте, что я пытался повторить эксперимент. Той личности больше нет и никогда не будет. Можно достаточно близко ее скопировать, но то будет не она. Не думаю, что она бы вернулась даже и в том случае, если бы я составил ее из прежних элементов. Полагаю, тут вопрос души, а не материи.

Я не буду распространяться о том, отчего сорвалась та, что рождена из моего ребра. Так или иначе, эксперимент провалился, она умерла. Последний удар, положивший конец ее безумию, я нанес собственными руками.

Именно тут иллюминаты и Лунное общество прекратили сотрудничество, а вместе с тем умерла моя робкая надежда обрести друга. Я проклял мир, возненавидел Виктора, который вернул меня в него, я убил его невесту, и тогда уже он бросился преследовать меня. Об этом эпизоде Вам тоже известно в подробностях.

На Северном полюсе я собирался умереть. Я не имел ни малейшего намерения перерождаться. Я в самом деле бросился в костер, чтобы оставить от себя лишь пепел. Меня вытащили посланные с особой миссией люди Уолсингема и причинили мне величайшее страдание, но обожженное тело не слушалось меня. Им потребовалось много времени, и они вылечили меня. Я копил силы, чтобы вновь свести счеты с жизнью, но по мере того, как плоть возвращалась на кости, моя решимость угасала, а волны времени разрушили берега моей воли. Чтобы вернуть твердое намерение, которое однажды ускользнуло из моего разума, нужна титаническая сила. Я не обрел ее и по сию пору.

После восстановления я попал в ведение Дарвинов и получил имя Чарльз. Так решило Лунное общество, но, как я потом узнал, по завету Эразма. Быть может, он раскаялся перед игрушкой, которую сам помогал оживить, но думаю, он полюбил меня как человека.

Оправляясь, я узнал, что набирает обороты некроинженерия. Это еще одно обстоятельство, которое отложило мою добровольную смерть. Не думайте, будто я почитал мертвецов за собратьев. У них нет воли, ими помыкают живые. Мое сердце наполнилось отвращением и любопытством. Я сразу понял, что во мне мало общего с этими созданиями, но все же они захватили мое воображение. Пусть мы не похожи, но они мне ближе людей. Естественно, я захотел, чтобы они меня поняли. Как, впрочем, я считаю, что и вы в состоянии понять меня.

Итак, мы с мертвецами различаемся разительно. Я обладаю свободой воли и способен ее отстаивать, у окружающих это не вызывает сомнений, мои движения не отличаются от человеческих. По своему функционалу я превосхожу мертвецов. Я с головой ушел в их изучение. Искал не поверхностных технологий, а хотел проникнуть в самую суть. Откуда в нас берется жизнь, откуда – сознание? Если мертвецы не обладают собственной волей, то почему она определяет мои поступки? Тончайшие различия в духовной эссенции определяют, кто и что почувствует. В чем же сущность мира? Движется ли он по законам материи – или подчиняется законам души?

Мое сердце трепетало от восторга, когда я читал записи об экспедициях Гумбольдта, меня очаровали “Основные начала геологии” Лайеля – у меня пытливое сердце, как у любого юноши. Я захотел повидать мир, и Уолсингем исполнил мое желание. Конечно, я остался, как и прежде, подопытным, но теперь меня оценили за талант некроинженера из секции Q. Можно сказать, что для меня настало спокойное время. Время, когда у меня еще оставалась гордость и достоинство. И разумеется, даже говорить не надо, что я согласился на работу шпиона.

Путешествие на “Бигле” раскрыло предо мной весь мир. Не только в пространственном, но и во временном отношении. До сих пор то плавание украдкой всплывает пред моим мысленным взором. Плимут, Тенерифе, Кабо-Верде, Баия, Рио-де-Жанейро, Монтевидео, Фолклендские острова, Вальпараисо, Кальяо, Лима, Галапагос, Новая Зеландия, Сидней, залив Короля Георга, Кокосовые острова, Маврикий, Кейптаун.

Разрушающиеся ледники, обращенные к морю, вулканы, бесконечно извергающие в небо огонь и лаву. Я видел мир, который движется со скоростью минералов, в масштабах, далеко превышающие рамки людского сознания. Дива дивные. Весь разум человеческий пред ними ничтожен. Пред нашими глазами на Вивальдию – это в Чили – обрушилось землетрясение и страшный морской вал. Люди, эти самодовольные создания, копошатся лишь на тонкой поверхности Земли. Вьюрки на Галапагосе! Киви Новой Зеландии! Австралийские сумчатые. Я увлеченно собирал окаменелости, флору, минералы, птиц и животных – и думал, думал. Кто мы такие? Способны ли осмыслить время в геологических масштабах? Думаю, то была самая мирная и счастливая пора, что выпала на мою долю.

Жизненные формы изменяются очень медленно. Малейшее продвижение ледника – и вот уже по поверхности океана плывут гигантские льдины. Пройдут десятки тысяч лет, и нагромождения земли и песка отложатся в геологический слой. Дно морское вздыбится и станет горами, земная же твердь тихо раскрошится. Возможно, эта сила движет даже континенты. Птицы разлетаются от острова к острову, заселяют океан, и постепенно вид их меняется. По волнам несутся семена, которые прорастут и распустятся в виде немного других цветов, которые в свою очередь начнут плодоносить.

Наш мир создан с иной мерой времени, слишком долгой для человеческого века, а изменения эти слишком малы для людского глаза. Все – живые существа, всё живое равно. Но только я начал постигать эту мысль, как уперся в проблему мертвецов.

Почему-то из всех созданий на земле только люди обладают душой. Некроинженерия оживляет только их, а прочим животным воскрешение недоступно. И этот неоспоримый факт наполнял мое сердце болью. Ведь люди также лишь физический объект, а потому должны подчиняться законам природы – и я не мог поверить, что у них есть монополия на душу. По миру разлетелась теория эволюции Уоллеса, и примечательна она тем, что человек из этой системы исключен. В этом аспекте его теории не хватает последовательности. Поэтому как гипотеза она несовершенна. Нам необходимо разобраться с истинной природой души. Если бессмертие выгодно для сохранения вида, то оно бы обязательно распространилось на другие жизненные формы. Если нет, значит, человечество свернуло в эволюционный тупик. А значит, скоро оно исчезнет. Бессмертие его погубит. Не знаю, сколько тысяч лет на это уйдет, но как по мне – может хватить и ближайшей сотни.

Все живое постоянно меняется. Люди не созданы по образу и подобию Бога – они лишь промежуточное звено эволюции. Или, быть может, меняются вместе с Господом. Просто сначала одни животные залезли на деревья и стали обезьянами, а потом спустились обратно и пошли на двух ногах. Но омертвить не удается даже обезьян. Почему? Потому что в них нет души. Так что же тогда такое эта душа?

Когда я сошел с “Бигля”, то простился с Уолсингемом. Они помешались на новых некроинженерных возможностях и политических интригах, а моим вопросам так и не вняли. Возвели в абсолют догму: мол, душа присуща человеку как отличительная черта. Она-де отвечает за наше мировосприятие, она источник разума и моральный светоч.

Люди словом своим поднимают мертвых. Силой заклинаний, выбитых на каких-то перфокартах! Душа понимает слова. Когда я высказал предположение, что мы не можем омертвлять других животных потому, что не разумеем языка, на котором говорят их души, меня подняли на смех. Я стал искать некий язык, некролингву, который бы понимали все мертвецы на свете. Речь души, которой, как я полагаю, не может не быть у других живых существ. Мне казалось очевидно, что душа – это универсальное явление. А чтобы это доказать, мне надо было просто омертвить любое другое животное.