Девушка из цветочной лодки - Ларри Фейн

хотела крикнуть в ответ, что могу сама позаботиться о себе, но вместо этого торчала в каюте наедине со своими бешеными мыслями. Мне никак не удавалось осмыслить столь внезапные перемены, что произошли со мной. Я собиралась стать матерью.

Мать…

Кто-то будет так меня называть.

Мальчик или девочка. Старый знахарь так никому и не сказал пол ребенка, даже Ченг Яту. Меня бы уважали наравне с богами, роди я сына. Я наконец заслужила бы особое место в обществе морских разбойников, как мать драгоценного наследника мужского пола. А если нет? Достаточно вспомнить унижения, которые пережила моя мать, чтобы понять: для такого человека, как Ченг Ят, солнце и луна столкнутся и испепелят мир, если я не рожу мальчика. Причем виновата буду только я, недостойная жена, нарушившая правило трех послушаний: женщина до брака слушается отца, после свадьбы — мужа, а после смерти мужа — сына.

Как будто смерть мужа предопределена. Как будто мужчины к любой момент могут продать и похитить меня, надpyгаться надо мной, а потом еще и умереть на мне.

Я шлепнула себя по животу, словно давая пощечину ребенку: «Я не хочу тебя! Я не хочу тебя! Я не хочу тебя!»

Мальчиков вырывали из рук, бросали в бой — если они не бежали туда по собственной воле, — чтобы материнское сердце обезумело.

«Я не хочу тебя!»

Мальчики превращались в мужчин, которые дрались и пили, продавали девушек и воровали женщин.

Кулак вонзился в живот: «Я не хочу тебя!»

Но тут я перехватила собственное запястье и приказала себе остановиться. У меня все плыло перед глазами, хотя корабль не двигался. Я тяжело дышала, глубоко вдыхая и с шумом выдыхая, пока буря в голове не утихла.

Хотела бы я тебя, будь ты девочкой?

Дочь никогда не отнимут у меня, ни за какие деньги мира, не заставят выйти замуж против ее или моей воли. Моя дочь научится обращаться с ружьями и мечами, а если мне не удастся найти слона, куплю ей лошадь или осла.

Я откинулась назад и погладила того, кто поселился внутри: «Если тебе всенепременно нужно выползти у меня между ног в этот ужасный мир, пусть хотя бы боги сделают тебя девочкой».

Однажды утром я проснулась поздно; разум был ясным, как осенний воздух. Болезненные ощущения ушли. Только когда я встала и потянулась, легкая боль в ногах напомнила мне, что я ношу ребенка. Меня влекло к свету, свежему воздуху и еде. Я была голодна как собака.

Похоже, мы стояли на якоре у необитаемого скалистого берега, но кораблей было слишком много — видимо, не только наша эскадра. Кок сунул мне в руки миску с кашей, но я оттолкнула ее.

— Опять вяленая рыба? Каждый день одна бесконечная рыба. У нас остались креветки?

Кок улыбнулся в ответ.

— Ах, Ченг Ят-соу, тебе стало лучше, поздравляю! Но ты же понимаешь, что тебе нельзя…

— Мне все равно, что можно и чего нельзя! Если ребенок родится с румянцем из-за того, что я ела креветки, — кстати, я в такое не верю! — это жертва, которую дитя сочтет за честь принести во имя своей матери. Заодно добавь черного кунжута!

— У нас нет черного кунжута, и тебе нельзя…

— Думаешь, я ничего не знаю? О том, чем ты занимаешься! Так что давай сюда чертову кашу с рыбой!

Я вела себя грубо, но у меня было оправдание: я слабая будущая мать, слегка обезумевшая от беременности. Пусть окружающие страдают.

Единственным человеком, с кем можно было поговорить по душам, оставалась А-и. Я нашла ее у борта рядом с кучей обрезков ткани после изготовления тапочек.

Старуха узнала меня по тени. Взглянув на выкройку, она заявила:

— Ах! Наконец-то встала. Вовремя. Давай. — Она протянула мне разделочный нож и провела пальцем по свиной шкуре, на которой уже сделала грубую насечку по форме подошвы обуви. — Руки судорогой сводит. Ты пока закончи, а я сейчас дам тебе кое-что.

Я не стала, как обычно, придумывать отговорки, а просто подождала, пока старуха осознает свою ошибку, что не заняло много времени. А-и в ужасе выхватила у меня нож:

— Ай-я! Тебе ведь нельзя трогать лезвия! — Она залезла в свою сумку и выложила мне на колени пару крошечных туфелек-пинеток. — Если сочтешь их слишком простыми, можно дополнить вышивку вот тут и рядом с пяткой.

Туфельки вовсе не выглядели простыми: алый вьетнамский шелк — значит, А-и тоже делала покупки в Зянгбине! — с желтой каймой вокруг подошвы Замысловатые линии вышивки тянулись от пятки к мыску, превращаясь на пальцах в смеющиеся тигриные пасти. Я прижала руку по рту, пораженная не только красотой обуви: мне вдруг явственно представились брыкающиеся крошечные ножки моего ребенка в этих пинетках.

— Это… настоящее сокровище, — пробормотала я.

— Ха! Готова признать, что они слишком милы, чтобы отказаться от такого подарка. Ай-я! Твоя каша сейчас остынет и превратится в клей. Ешь!

Я сунула в карман жилетки пинетки — такие драгоценные, что мне казалось, будто я их украла, — а затем набросилась на комковатую кашу и отсыревшую рыбу. А-и продолжила вырезать подошвы, на этот раз для взрослой обуви.

— Чей там флот? — спросила я. — Вряд ли все это наши корабли.

— Ой, и не говори. Но ты встретишь командующего раньше, чем захочешь, и пожалеешь об этом.

— Тогда подготовь меня.

— Не говори, что я тебя не предупреждал. Это старый козел, генерал Поу.

— Пожалуйста, больше никаких генералов!

А-и разжевывала край свежесрезанной свиной кожи, процедив что-то сквозь зубы.

— Ни слова не поняла, — пожаловалась я. — Можешь перестать работать хоть на минутку и нормально ответить?

— Я говорю, что это один из тех бесполезных титулов, которые раздавал Тэйшон. Нет, он не плавал с нами — участвовал только в первой кампании, еще до тебя. Но старый козел приходит в ярость, если забыть прибавить к его имени «генерал». Называет твоего мужа адмиралом, чтобы заставить Ченг Ята поддержать его игру.

— Теперь ты беспокоишь меня. Какаю игру?

— Не о чем беспокоиться. Они говорили о совместной поездке. Передай мне вон тот деревянный брусок.

Я выполнила просьбу.

— Полагаю, это означает налет.

A-и постучала по краю подошвы, затем проткнула носок иголкой с ниткой.

— Если тебе интересно мое мнение, то нам пригодилась бы награбленная добыча, а то дела совсем плохи.

Она не знала, насколько права. Прошлый год пролетел словно во сне, но теперь я не могла больше сидеть взаперти в грязном трюме, как курица на яйцах. Я и так стану рабыней, как только родится ребенок.

Каким бы ни