Девушка из цветочной лодки - Ларри Фейн

хочет знать о госпоже, что командует слонами! — Аннамец схватил большую тыкву из корзины и поставил передо мной. — Вот госпожа-генерал. — Он занес над тыквой ногу и пояснил, похлопав себя по ляжке: — Слон.

Затем он с силой опустил ногу. Тыква лопнула с тихим хлопком. Долговязый растоптал ее пяткой в мягкую оранжевую кашицу, а зрители смеялись и улюлюкали. Я попятилась, чтобы не испачкаться.

Жена лавочника ткнула Ченг Ята в грудь.

— У китайцев нет денег, китайцы прочь! Нет больше Тэйшон. Нет больше флота. Нет больше Аннам! Новая страна сейчас. Называется Юэ…

— Вьетнам, — поправил ее муж.

— Пора вам, китайцы, прочь! — заявил палач, «казнивший» тыкву.

Женский голос в толпе повторил:

— Идите домой, китайцы! Прочь!

Толпа сжималась вокруг нас, скандируя:

— Вьетнам! Китайцы вон! Вьетнам! Китайцы вон!

В такт своим крикам они били в горшки. Какой-то парень размахивал рыбацким ножом. Я сжала руку Ченг Ята: нельзя, чтобы из-за его гнева мы оказались в заведомо проигрышной ситуации. Он обнял меня и повел вместе с остальными сквозь толпу.

— Вьетнам! Китайцы вон! Вьетнам! Китайцы вон! — неслось нам вслед.

Что-то мягкое и гнилое ударило меня в шею. Когда мы бежали к пристани, какой-то продавец помахал нам рукой:

— Что-то покупаете?

Наконец-то показались знакомые зеленые острова. До Зянгбиня было рукой подать. Ветер трепал мне волосы; впервые за несколько месяцев с плеч упал тяжелый груз: я возвращалась домой.

Что бы ни творилось в мире, Зянгбинь оставался убежищем, перевалочным пунктом, не зависящим ни от какой власти. Мы могли бы начать все заново, став сильнее прежнего вместе с Ченг Ятом, играющим более активную роль; возможно, он даже перехватит бразды правления у своего брата. Я могла бы открыть собственное предприятие — мыловаренную мастерскую! — и пополнила бы ряды успешных участников этого необычного торгового общества. Моя подруга, жена Ченг Чхата, присоединилась бы ко мне, и две сильные женщины составили бы конкуренцию любому мужчине.

Такие мысли теснились у меня в голове, пока мы подплыли к грязевым отмелям в устье реки. По равнинам рыскали собаки; хижины стояли пустые, без людей. Я ощутила едкий запах дыма.

Мы сделали первый поворот. Почти мгновенно затрещали паруса. Горячий ветер пронесся по палубе, обжигая глаза. Песок заскрипел на зубах. Я вытерла лицо и обнаружила, что ладони у меня черные. Мы попали под дождь из пепла.

Набережная лежала в руинах. От огромного зала рыбного рынка остались только обугленные столбы, напоминающие темных часовых. Некогда знакомые склады превратились в угольные скелеты, ненадежно накренившиеся над водой.

Наш корабль пробирался мимо города-призрака через масляные пятна и обломки. Обвалившиеся крыши, разбитая черепица. В тех стенах, которые асе еще стояли, зияли дыры от пушечных ядер. Столбы дыма пересекались над склонами холмов. Городской канал, обычно забитый судами всех размеров и форм, превратился в кладбище разбитых, тлеющих корпусов и сожженных до черноты мачт. Некоторые казались почти знакомыми, как призраки прошлого.

Откуда-то с северной стороны раздался приглушенный взрыв, следом взметнулось белое облако дыма. Черепица с грохотом полетела на землю. Стена рухнула с почти человеческим стоном, хотя на улицах не появилось ни человека, ни даже собаки.

Мой дом, моя гавань — моя мечта! — исчезли в уродливом черном дыму. Куда теперь деваться? Что делать? Мне нужно было на что-то опереться, но глаза у меня щипало от слез и дыма. Я ничего не видела. Спотыкаясь, на ощупь нашла Ченг Ята: он облокотился на поручень, неподвижный, как идол, и сосредоточивший внимание на береговой линии. Я плюнула на пальцы и протерла глаза.

Главный храм лишился крыши; его внешние стены потрескались, но выстояли. Перед ним посреди площади одиноко высился деревянный столб наподобие тех, куда подвешивали хлопушки во время праздников, с развевающимся наверху знаменем и веревкой, хлопавшей по бревну.

Ченг Ят дал сигнал причалить. Корпус чиркнул по дереву и голым камням. Моряки стояли неподвижно, как скалы, держась за швартовы, но не пытались высадиться на берег.

Тошнота подступила к горлу.

То, что выглядело развевающимся на столбе знаменем, оказалось развернувшимся тюрбаном. Покачивающаяся внизу веревка обернулась мужской косой, свисающей с отрубленной головы — сморщенной и черной, но по-прежнему узнаваемой.

Ченг Чхат смотрел в пространство сквозь темные пустые глазницы.

Скрип корпуса, скребущего о причал, крики экипажа и, главное, трубный стон, напоминавший крик раненого быка, который вырвался из горла Ченг Ята, — все слилось в сплошной жгучий ужас. Мой взгляд метался вправо и влево, обыскивая улицы, переулки и дверные проемы в поисках еще одной головы, еще одного тела. Но моя подруга не имела значения для тех, кто оставил нам это ужасное послание.

— Вытащите нас отсюда! — крикнул Ченг Ят.

Ноги у меня словно бы растаяли. Колени коснулись слоя пепла на палубе. Завыли лебедки. Мужчины выкрикивали приказы, весла хлопали по воде. Я снова и снова билась головой об пол, пепел и желчь облепили мне язык, а горло сжалось так, что стало трудно дышать. Я старалась не думать о том, что повстанцы сделали с пленными женщинами, что они сделали бы с моей старшей сестрицей, будь она еще жива. Мне не хотелось вспоминать, какой я ее видела в последний раз: побагровевшее лицо, руки, хватающие воздух, перекошенные губы, умоляющие — точно так же, как теперь я молила в ответ, взывая к ней, к Зянгбиню, к мадам Ли, к продавцу мыла, к девушкам в красивых аозай и всем моим прекрасным мечтам:

— Не бросай меня!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ВОСЬМОЙ ГОД ПРАВЛЕНИЯ ПОД ДЕВИЗОМ ЦЗЯСИН

1803 ГОД

ГЛАВА 22

ЗАТОЧЕНИЕ

Мы снова стали пиратами. Ченг Ят возглавил разношерстную группу из пяти джонок — иногда количество доходило и до двенадцати, — дрейфующих вдоль побережья и судоходных путей в районе дельты Жемчужной реки. Один пиратский налет был похож на другой, и захваченные деревни ничем не отличались друг от друга. Я и оглянуться не успела, как прошел год с нашего бегства от руин Зянгбиня.

Со временем стало легче гнать от себя мысли, разве что во снах лица мертвых мерцали, как голубое пламя, которое нельзя было потушить, только залить вином. Я, как и прежде, заполняла свои дни тем, что обслуживала пушки, хотя у меня и не было настроения.

Нельзя плыть вспять. Так ведь говорила A-и? Лучше подходит выражение «плыть в никуда»: именно этим мы и занимались. Мне этого было достаточно. Вьетнам научил меня не предаваться тщетным мечтам о чем-то большем.