Танец с чашами. Исход Благодати - О. Зеленжар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Их можно убить, – прошептал Эстев. – Их можно…
–Подними «аспид», – оборвал его солдат. – Мы теперь вдвоем, ты понял?
Соле судорожно кивнул, перехватив исправленное оружие, как палку, потом одумался и упер прикладом в плечо, как Марсэло. Как же там… Утрамбовать пулю шомполом, и… Он не успел подумать, что дальше, руки сами делали подсмотренные у других действия. Бах! – приклад с силой ударился о плечо, Эстев поморщился от гари, не веря, что он сейчас действительно стреляет. Он, трусливый, потный от нервозности тюфяк.
Бом! Бом! бом! – раздалось издали, словно набат. Может, это сам Благой со своею свитой зовет их в обитель тех, кто прожил честную жизнь? Нет, он теперь еретик, путь в мир праведных ему заказан.
Бом! Бом! Бом! – теперь все отчетливей слышался приближающийся звон колокола. Низкий металлический звук, словно где-то рядом зовут в церковь на ночное бдение, но здесь лишь грязные трущобы.
Бом! Бом! Боммм!!! – звон уже так близко, словно Эстев и правда стоял на пороге церкви. Он обернулся на звук и увидел, как в распахнувшиеся ворота, утыканные стрелами, въехала телега, очерченная белым кругом качающегося фонаря. В кузове лежал здоровый колокол прямо с хомутом, рядом с которым застыл Морок. Черные волосы растрепались по бледному лицу с безумными черными глазами, рубашка облепила худое жилистое тело. Он снова замахнулся молотом и приложился к колоколу. Боммм! – раскатилось по двору.
– Что встали? Тушите пожар! – крикнул вожак, замахиваясь в очередной раз, а возница и еще несколько человек в телеге присоединились к нему.
Эстев удивленно оглянулся по сторонам, как и другие стрелки. Боммм! – низко стонал колокол. Крики ужаса и выстрелы оборвались, а нападавшие бесследно растворились во мраке. Кто-то побежал к колодцу. Марсэло медленно опустил «аспид», хмуро оглядевшись. Следом за ним и Эстев осмелился отставить оружие. Сделав шаг к баррикаде, он наклонился к Рихарду:
– Эй, кажется, все закончилось…
Голубые глаза на бескровном лице конюха смотрели мимо Соле. На груди расплылось огромное пятно крови, а под ним – целый красный океан.
– Но это же была царапина… как же так… – шептал Эстев, протянув дрожащую ладонь к белой руке друга.
Боммм! – заунывно выл колокол, разрывая на части окровавленную ночь.
Глава 12
Семейная нора вибрировала от напряжения и разноголосых бормотаний, на все лады повторяющих одно и то же: «Мщение!». Кровь требует крови, все это знают. Там, где прольется капля, вскорости океан расцветает алым. Кровь множится, захлестывает, топит, а когда отхлынывает, словно утренний отлив, оставляет только самых сильных. Однако двуногие рыбы пролили отнюдь не каплю. Они открыли кровавые шлюзы, осквернив тела охотников, надругались над их сутью. Это было бормотание скорби, клокотание злости, словно кипящая вода, поднимающаяся из жерла подводной горы. Это была стихия, которую невозможно остановить. Остается только оседлать и попробовать не свалиться с пенного гребня.
Когда братья принесли в нору мешочки с зубами и скорбные вести, все побережье Акул всколыхнулось в едином порыве. Все семьи, что покинули Нерсо и остались на это проклятой земле, объединились под крышей одной норы, и только усилиями старейшин удалось немного усмирить вскипающий пыл. Резонный вопрос: «Кто виноват и кого убивать?», волнорезом разъединил мнения. Кровавой Платы не требовали уже несколько лет, негодование накопилось. Кто-то желал смерти каждому человеку, живущему на побережье, кто-то понимал, что люди непохожи на племя. Одна стая может быть непричастна к тому, что делает другая, а связки циклов, потраченные на освоение этой земли, не должны пропасть впустую. Так говорил Дельфин, и Ондатра отчасти соглашался с ним, вечерние разговоры с Итиар не прошли даром. Да, он желал вырезать всех причастных, но как же Итиар и Керо? Они тоже люди, они тоже живут на побережье Акул и они точно так же могли погибнуть в ходе того нападения.
Наконец здравый смысл возобладал над гневом, и было принято решение обратиться к Эсвину, старейшине стаи Поморников. Эти скользкие мурены прекрасно знали побережье и каждый кусочек двуногой падали на нем, к тому же сами пострадали от нападения. Эсвин разразился потоком непереводимых слов, а затем сказал следующее:
– Это был Кривой Шимс.
Это имя ничего не говорило Ондатре, но, к счастью, Эсвин поспешил добавить:
– Когда-то он был главным контрабандистом Ильфесы, да и за пределами тоже. Промышлял от Иллалика аж до Крейнира, – Эсвин оскалил кривые зубы. – А теперь ему приходится делиться со мной… и с вами, и эту дележку старая падаль проигрывает из года в год. Совсем, видать, обезумел от ненависти к вашей братии, раз открыл охоту.
Таким образом, ответ на вопрос: «Кого убивать?» был найден. Старейшины всех местных семей долго обсуждали полученную информацию и пришли к выводу, что поганую рыбу нужно выпотрошить. Уничтожить враждебную семью на корню. Единственным препятствием оставалось то, что базировались они за пределами обитаемой зоны племени, глубоко во владениях людей, обладающих огромными каменными гнездами и такой же ужасающей властью над этой землей. Пока лучшие воины племени обсуждали детали предстоящей вылазки, братья сидели поодаль, тихо переговариваясь между собой.
– Чую неладное, – сказал Дельфин, потирая ногу, перетянутую лечебными водорослями. – Стоит осторожней относиться к словам людей…
– Не ты ли восхищался ими? – язвительно процедил Буревестник. – А теперь разонравились?
– Восхищаться и бездумно доверять – не одно и то же. Люди меняют окраску, словно каракатицы. Эсвин мне не нравится. Больно мутная вокруг него вода.
«Крыса, что кинется прямо на лицо», – вспомнил Ондатра свое первое впечатление о нем, но все же сказал:
– Он тоже пострадал. Наверное, мы с ним ненавидим друг друга, но он не так глуп, чтобы пойти против всей мощи племени.
Дельфин промолчал, только кивнул в задумчивости, а Буревестник приобнял обоих за плечи, горестно вздохнув:
– Не о чем тут разговаривать, нам все равно не дано поучаствовать в Кровавой Плате, а лучшим воинам из нас твои, Дельфин, предостережения покажутся очередной отговоркой труса.
И он залился трелью смеха, в которой, однако, было больше горечи, чем веселья. Дельфин продолжал молчать, пребывая в океанах своих мыслей. За их движениями Ондатра и рад был уследить, но не мог. Собственные мысли возвращались к Итиар, ее перепуганным
