Свинцовый хеппи-энд - Сергей Рокотов

- Он мертв, - произнес один, глядя на посиневшего, с вывалившимся языком и выпученными глазами Павла Дорофеевича, лежащего на перроне.

- Да и этот, кажется, тоже, - с изумлением произнес другой, глядя на Климова, упавшего своей непокрытой седой головой на промерзший перрон. Екатерина Марковна! - крикнул он. - Они оба мертвы!

Марина, услышав это, бросилась к Усатому и наклонилась над ним.

Он лежал на спине на обледенелом перроне без движения.

- Помогите ему! - крикнула она. - Помогите кто-нибудь! Врачей! Сюда надо врачей!

И, словно бы услышав на пороге жизни и смерти этот родной голос, Усатый приоткрыл глаза.

- Марина? - прошептал он. - С тобой все в порядке?

- Все, все в порядке. А вы!.. Что с вами?

- Я немного устал, дышать трудно, - попытался улыбнуться он. - Сама видела... Пришлось немного потрудиться.

- Откуда же вы на этот раз взялись? Свалились с неба?

- Нет, девочка, все гораздо проще, - произнес он дрожащими губами. - Я ехал в этом поезде из Тулы.

- Держитесь... Сейчас вам помогут.

- Я... Все... Все в порядке... - шептал Усатый. - Я сделал, что нужно. Надька видит меня... Она гордится мной. Прости меня и ее за все...

Подошла и Екатерина Марковна. Кто-то побежал за врачом.

- Вы... Мама? - спросил Климов. Катя молча кивнула.

- Простите нас... - совсем беззвучно прошептал он, делая попытку улыбнуться. - Меня и покойную Надежду. Возвращаю вам дочь...

И закрыл глаза.

- Он умер, - прошептала Марина, беспомощно огляделась и бросилась на шею к матери.

И тут, наконец, сказалось все жуткое напряжение, в котором она пребывала и которого даже не ощущала. Она разразилась отчаянными рыданиями, которые никак не могли прекратиться. Зарыдала и Катя, тоже дав волю накопившимся за последние дни эмоциям. И стоящие вокруг видавшие виды могучие телохранители тоже едва сдерживали слезы.

Мать и дочь сидели на заднем сиденье "Мерседеса", мчавшего их домой. За рулем сидел Генрих Цандер. Он думал о своем. Теперь он может выполнить обещание, данное самому себе, и вернуться в Германию, где его уже отчаялись ждать родители...

А Катя дрожащими пальцами набирала номер телефона Владимира.

- Ну что?!!! - услышала она в трубке взволнованный голос мужа.

- Володя... Володенька... - сквозь рыдания повторяла Катя. - Она здесь, наша Варенька здесь, со мной, я обнимаю ее. Вот она, она снова с нами. Вот она, я дотрагиваюсь до нее, я целую ее. Только... Только... Мы чуть снова не потеряли ее... Там, на вокзале... Не могу, не могу... Потом все расскажу... Володенька... Вот она... Вот она рядом со мной... Девочка моя дорогая... Я обнимаю ее, я целую ее... Доченька наша...

Владимир молчал, не в состоянии произнести ни слова.

- Ты где, Володя, ты где? - спрашивала Катя, не вытирая слез, обильно текущих по щекам.

- Подъезжаем к кольцевой дороге... - наконец сумел произнести он.

- Давай встретимся у поста ГАИ на Рублевском шоссе, - произнесла сквозь душившие ее рыдания Катя. - И вместе поедем домой...

- Договорились! - воскликнул Владимир.

- Это папа? - спросила Марина, прижимаясь к матери. Она вглядывалась в ее лицо и словно пыталась что-то припомнить, что-то далекое и давно забытое.

- Да, это он... Скоро ты увидишь его.

- Мама, я видела тебя сегодня ночью во сне, - шептала Марина. - И ты знаешь, я представляла тебя именно такой, какая ты есть.

Катя была очень бледна, щеки были испачканы черной тушью от слез. Она никак не могла поверить в то, что ее дочь, ее Варенька сидит рядом с ней, что она живая, теплая, что ее можно потрогать и поцеловать.

- Господи, - произнесла Катя, вспоминая произошедшее на вокзале. Господи, когда я думаю о том, что могло произойти, я теряю сознание от ужаса. Откуда мог взяться на вокзале этот Кузьмичев?! Вот эта страшная опасность, которую я все время предчувствовала.

- Это наш недогляд, Екатерина Марковна, - нарушил молчание Генрих. Полагаю, что он следил за нами от дома.

- Георгий Антонович второй раз спас меня, - произнесла Марина. - Спас меня и отомстил Кузьмичеву.

- Не выдержало сердце, - вздохнула Катя.

- Да, он был очень болен. Поэтому я и провела с ним некоторое время в Крыму. Я не могла оставить его. К тому же он постоянно боялся опасности со стороны Кузьмичева. И как же он оказался прав. Царство ему небесное. Мама, меня мучает только одна мысль, мне срочно нужно найти Сережу. Я же ничего не знаю о нем. В последний раз его видели в ночь с девяносто третьего на девяносто четвертый год в Ялте. Как раз тогда покончила с собой Надежда Климова. И все, больше никаких сведений...

В зеркале заднего вида Марина увидела сдержанную улыбку Генриха.

- Вы что-то о нем знаете?! - с надеждой спросила Марина.

- Неужели ты ничего не знаешь? - улыбнулась сквозь слезы Катя, понемногу начиная приходить в себя.

- А что я могу знать? Откуда?

- Но ведь с вами в Турции был этот... Султан Гараев, который вместе с нами был в Абхазии, когда мы в очередной раз потеряли тебя. Он что, ничего тебе не говорил?

- Он вообще не говорил со мной. Со мной говорил только Кузьмичев. Но он о Сергее тоже ничего не сказал.

- Тогда жди... Тебя ждет сюрприз.

-Когда?!!!

- Когда? Полагаю, минут через двадцать - двадцать пять, не более...

- Расскажи, мама, - прижалась к матери Марина.

- Нет, - твердо ответила Катя. - Ничего я тебе не скажу. Слишком много радостных впечатлений за такой короткий промежуток времени. Надо немного передохнуть.

- Вы нашли его?!!! - поняла Марина.

- Жди... Скоро ты все узнаешь.

Больше Марина ничего не спрашивала. Она глядела в окно машины, видела пушистые хлопья снега, видела зимнюю Москву, в которой она так давно не была. Ей вспоминалась вся ее жизнь, даже то, чего она вообще не могла помнить. Она словно бы видела воочию летний день семьдесят второго года, коляску около магазина, молодую маму, забежавшую купить ей пакет молока, затем Надежду Климову, вытащившую ее из коляски и быстрыми шагами направившуюся к машине, в которой ждал ее раздраженный и недовольный Георгий. Она видела и другой летний день, когда крепко, словно за спасательный круг в море зла и беспредела, держась за руку Сергея, она вышла из метро и ступила на московский тротуар, видела квартиру на проспекте Вернадского, откуда их вскоре выгнали, видела их уютный домик в подмосковном поселке Ракитино, из которого тоже пришлось бежать, видела переполненную потными озлобленными женщинами камеру в Бутырской тюрьме, а затем зимний пасмурный день в поселке Дарьино, когда следователь Цедринский дал ей возможность убежать со следственного эксперимента, видела квартиру Олега Жигорина, куда они пришли с Сергеем после побега, квартиру врача Зиновия Григорьевича, куда вошел Сергей после пластической операции. Все московские и подмосковные картины мелькали перед ней как в калейдоскопе. И снова она в Москве... Она едет домой...

Когда-то, в восемьдесят восьмом году, на перроне Курского вокзала она встретила Сергея, одинокого, беспомощного. Она протянула ему руку, и он схватился за нее, как в свое время она за него. Они поехали во Владимирскую глушь, бежали от человеческого зла, навалившегося на их молодые плечи со всей могучей тяжестью. Теперь же, спустя десять с лишним лет, на другом перроне того же Курского вокзала произошла развязка этой многолетней драмы.

Отвезли в морг тела двух старых заклятых врагов - Кузьмичева, умершего от удушья, и Георгия Климова, скончавшегося от обширного инфаркта, вызванного сильным душевным волнением.

А она сидела на заднем сиденье автомобиля рядом с матерью, которую практически не знала, и вспоминала всю свою почти двадцативосьмилетнюю жизнь.

- Мама, - спросила она. - А когда у меня день рождения?

- Десятого апреля.

- Надо же... А я всегда считала, что двадцать третьего мая.

- Нет, - побледнела Катя. - Это черная дата в нашей жизни.

Марина поняла смысл ее слов. Это был день, когда ее похитили. Надежда считала именно этот день днем ее рождения. Эта дата была записана в ее свидетельстве о рождении, именно в этот день она получала казенные поздравления от педагогов и воспитателей детского дома.

- Мама... - прошептала Марина. - Ты знаешь, мне поначалу будет очень трудно. Я не могу привыкнуть к нормальной жизни. Я привыкла к чему-то другому, к погоням, побегам, к тому, что надо скрываться и бояться...

- Я это знаю, - улыбнулась Катя и поцеловала ее в щеку. - У тебя будет немало трудностей, но ты не думай об этом. Думай о другом, думай о том, сколько радостных моментов тебе предстоит испытать. Ты увидишь наш дом, наш парк, нашу библиотеку, наш спортивный зал, бассейн. Теперь ты будешь жить в настоящем раю.

- Для меня рай - это то, что рядом теперь будешь ты, - прошептала Марина. - И папа, - добавила она. - А где жить, мне все равно.

- Для нас тоже. Вся эта роскошь была сущим адом, должна тебе сказать. Теперь все будет по-другому. Мы поедем с тобой на кладбище, где похоронены твои дедушка и бабушка, родители твоего отца, так и не дождавшиеся тебя, поедем в Киев, где похоронены мои родители...