Дорога на Сталинград. Экипаж легкого танка - Владимир Тимофеев

А летчик… с ошарашенным видом летчик стоял на одном колене и смотрел на весело полыхающую груду металлолома, слыша лишь звон в ушах. И только спустя пять или семь секунд он сумел, наконец, откликнуться на прозвучавший в ПУ вопрос. Судорожно сглотнув и выдохнув в микрофон:

— Оглох, б… Мать его за ногу… е… колотить… х… в грушу!!!

После уничтожения немецкой бронетехники над полем боя повисла странная и не совсем понятная тишина, нарушаемая лишь гудением пламени горящих машин и рокотом моторов Т-70. Даже осветительные ракеты враг перестал запускать.

— Б… неужто кончились фрицы? — пробормотал сержант, вглядываясь в перископ. — А ну, Макарыч, давай-ка мы с тобой отъедем отсюда. От греха подальше. За тридцатьчетверку спрячемся. Левее и чтоб, если что, можно было восточный край зацепить.

— Есть, — отозвался мехвод, нажимая на рычаги.

Через полминуты семидесятка, продвинувшись чуть вперед и вбок, заняла позицию метрах в двадцати от подбитой тридцатьчетверки, прикрывшись махиной среднего танка от возможного обстрела с западной окраины хутора, направив орудие в сторону холмов за дальней околицей.

— Лейтенант, как там у вас? — поинтересовался Винарский спустя еще секунду-другую.

— У нас тихо, — ответил летчик.

— Хорошо, продолжайте наблюдение. За вами та сторона. Если полезут, дай знать.

— Полезут — встретим.

— Ага, из всех стволов, — хохотнул Синицын, вклиниваясь в разговор.

— Точно, — поддержал его Марик.

Одергивать бойцов танкист не стал, переключившись на выполнение более важной задачи.

— Сима, ты что-нибудь в свою щель видишь?

— Ни хрена я не вижу, — буркнул механик. — Темень сплошная.

— Ну и отлично! — рассмеялся Винарский. — Здорово мы, выходит, замаскировались.

Еще раз покрутив панораму, он с удовлетворением отметил тот факт, что застывший в низинке танк и впрямь можно разглядеть лишь с определенного ракурса, да и то, если знать где искать.

— Короче, глуши моторы, Макарыч, и дуй по-быстрому к тридцатьчетверке. Это Постникова машина, радиостанция на ней точно имеется. В-общем, передашь, что…

— А ты? — перебил сержанта Макарыч.

— А я наблюдать буду, — отмахнулся Винарский. — В общем, доложишься, объяснишь, что бой мы и дальше можем вести, боезапаса хватает. Часок-другой продержимся без проблем. Только про будущее пока молчок — ни к чему это. Пока.

— Есть доложиться и объяснить, — с секундной заминкой подтвердил Барабаш приказ командира.

Гул моторов умолк, откинулась крышка переднего люка. Выбравшийся из машины мехвод осторожно прокрался к корме, а затем, выждав мгновение, метнулся к танку старшего политрука, стараясь побыстрей оказаться в тени подбитой тридцатьчетверки.

Пока танкисты совершали "маневры", лейтенант сложил РПГ, оказавшийся "десантным" вариантом, и закинул гранатомет за спину. Правда, перед этим летчик успел аккуратно снять с "трубы" закрепленный на ней тепловизор. Держать прицел в руках было не очень удобно и потому Володя положил агрегат на землю, а потом, немного подумав, присовокупил к нему вынутый из сумки противогаз. Лейтенанту очень хотелось заиметь такой же прибор, что и у Синицына, а, значит, включив инженерную мысль, следовало каким-то образом соединить две "детали" будущего "монокля".

Решение нашлось быстро. Выбив камнем стекла на маске противогаза, летчик ослабил часть крепежных ремней, затем воткнул окуляр тепловизора в правый "очошный" проем и нацепил на голову собранное "резиновое изделие с прицелом". Конечно, на бровь, нос и щеку получившийся монстр давил совсем не по-детски, однако с подобными неудобствами приходилось мириться, тем более, что "свободные" руки и преимущества ночного видения, "усиленного" встроенным в прибор дальномером, окупали все имеющиеся недостатки.

Секунд через пять, поморгав и немного привыкнув к новым "очкам", лейтенант привстал на колене и, обведя вооруженным взглядом окрестности, удовлетворенно хмыкнул. Оба его нынешних подчиненных тихарились невдалеке: Синицын в двадцати метрах справа и сзади, Кацнельсон — на том же расстоянии слева. Впереди в разных оттенках серого темнели полуразрушенные строения, окопы, уничтоженные немецкие танки и развороченные позиции артиллеристов. Но, что странно, никто среди домов не мелькал, будто враги и впрямь кончились, все разом. И хотя наблюдатели противника наверняка отслеживали обстановку из-за развалин, пока они себя никак не проявляли — прятались, видать, хорошо.

Немного поудивлявшись столь вызывающему бездействию немцев, летчик чуть внимательнее присмотрелся к цепочке окопов и спустя пару секунд разглядел, наконец, то, что требовалось. А требовалось ему в настоящий момент оружие. Такое, чтоб помощнее и подальнобойнее имеющегося у него ТТ.

Нужный "аппарат" — "сороковой" МП, короткоствольный пистолет-пулемет угловатой конструкции — отыскался на бруствере возле трупа, судя по валяющейся рядом фуражке, не то офицера, не то унтера. Оружие, возможно, не самое лучшее — карабин бы был предпочтительнее — но, как говорится, на нет и суда нет. А ползать по окопам и обшаривать каждого "жмурика" лейтенанту совсем не хотелось — хоть и темно вокруг, но даже случайные пули, пущенные на звук, находят иногда свою цель. Недаром ведь их шальными прозвали.

Добравшись ползком до глянувшегося ему автомата, летчик забрал "игрушку", по-быстрому обыскал дохлого фрица и, сняв с трупа пару запасных магазинов, так же шустро отполз назад к неприметному бугорку среди колышущейся под ветром травы. Затвор на трофейном ПП располагался не слишком удобно — под левую руку — но опять же, выбирать было не из чего. "Что досталось, тем и воюем", — с этими мыслями лейтенант устроился в своей стрелковой "ячейке" и, покачав головой, вклинился в идущие по рации переговоры танкистов:

— Сержант, там над блиндажом антенна висела. Надо бы глянуть, может, цела радиостанция. У немцев-то вроде "артиллерийские" частоты с нашими почти совпадают.

— Эх, м-мать, да что ж это за невезуха такая! — чертыхнулся сержант, шарахнув кулаком по орудийной станине. Ему хотелось буквально взвыть от злости и от отчаяния.

Все их старания, все их попытки удержать позицию и дождаться своих шли теперь псу под хвост. И всё это из-за какой-то ерунды. Из-за банального отсутствия связи. Всего лишь связи. Связи с командованием, со штабом бригады. И не только со штабом, но и вообще с кем бы то ни было. Ведь имеющиеся у бойцов ПУ "били", максимум, на километр, да и то — диапазон раций из будущего исключал всяческую возможность вести переговоры на "местных" частотах. А установленная на тридцатьчетверке радиостанция, как выяснилось, вышла из строя еще еще час назад. Еще до прорыва на батарею. Причем передатчик восстановлению уже не подлежал — проломивший борт советского танка снаряд поставил жирную точку в судьбе электронного прибора, за доли секунды превратив его в набитый осколками кожух…

Как передал Макарыч, тридцатьчетверка и впрямь оказалась машиной Постникова, комиссара танкового батальона. Сам политрук, легко раненный в руку и шею, нашелся в воронке метрах в десяти от танка устанавливающим на бруствер снятый с машины ДТ. Вторым выжившим из экипажа повезло стать Петьке Фролову, заряжающему, служившему когда-то в одной роте с Винарским. А вот остальные, мехвод и радист, погибли. Как раз от того самого выстрела. В правый борт.

Впрочем, и из башнера боец был сейчас никакой — контузило его довольно серьезно.

Конечно, сержант не тешил себя иллюзиями и понимал, что ни Постников, ни тем более Петруха сами по себе не смогут ничего изменить. Надежда оставалась только на скорый подход резервов. Сюда, во внезапно ставшую ключевой точку "степного Вердена".

И вот теперь эта надежда рухнула. Рассеялась как дым вместе с разбитой немецким снарядом приемо-передающей станцией. Что стало абсолютно ясно после доклада Макарыча и продублированных им в микрофон ответов старшего политрука. И не только ответов, но и прямого приказа. Приказа продолжать бой и… ждать.

— Ну что ж, парни, будем воевать дальше, — вздохнул Винарский, подтверждая через ПУ приказ комиссара. — Где наша не пропадала. Прорвё…

Закончить фразу он не успел.

— Сержант, там над блиндажом антенна висела, — отчетливо прозвучало в наушниках. — Надо бы глянуть, может, цела радиостанция. У немцев-то вроде "артиллерийские" частоты с нашими почти совпадают.

После этих слов эфир буквально взорвался:

— Точно, была станция! Была!

— Ешкин кот!

— Мне! Дайте мне!

— Чего мне?

— Я на курсах был…

— Каких еще, на хрен, курсах?

— По радиоделу, и наши, и немецкие изучали…

— Бляха-муха, так где ж ты раньше был, студент, мать твою!?

— Так не спрашивали.