Зеркальное отражение - Том Клэнси

– Вкратце, – подтвердил Джордж.

– А как ты скажешь это по-русски? – спросила Пегги.

Джордж задумался, сосредоточенно наморщив лоб.

– Myedlyenna, – наконец торжествующе заявил он.

– Это значит "медленно", – поправила его Пегги, – но все равно достаточно близко. Капитан, – повернулась она к Ридману, – а почему всего шестьдесят секунд? Разве вам не нужно будет проветрить отсек и зарядить аккумуляторные батареи?

– На них лодка сможет двигаться еще около часа... достаточно, чтобы покинуть российские территориальные воды. А теперь я предлагаю вам еще раз взглянуть на карты. Запомните местность в районе точки высадки.

– Мимо парка проходит Петергофское шоссе, – по памяти сказала Пегги. – Нам предстоит двигаться по нему на восток до проспекта Стачек, затем повернуть на север, выйти к реке, и Эрмитаж окажется на востоке.

– Отлично, – одобрительно произнес Ридман. – А насчет рабочих, разумеется, вам известно.

Пегги вопросительно посмотрела на него.

– Нет. Каких рабочих?

– Во имя всего святого, это же было во всех газетах. Несколько тысяч рабочих должны сегодня вечером собраться на Дворцовой площади, ознаменовав тем самым начало двадцатичетырехчасовой общенациональной забастовки. Об этом было объявлено еще вчера. Забастовку устраивает Федерация независимых профсоюзов с целью добиться повышения заработной платы и пенсий для своих членов. Начинается забастовка вечером, чтобы не распугать туристов.

– Нет, мы ничего об этом не знаем, – сказала Пегги. – Нашим близоруким ведомствам известно, что читает у себя в сортире президент Жанин, но за новостями они не следят.

– Конечно, если Жанин не читает в сортире газету, – заметил Джордж.

– Благодарю вас, капитан, – сказала Пегги. – Я очень признательна вам за все, что вы для нас сделали.

Кивнув, Ридман вскарабкался обратно в рубку, чтобы вести подводную лодку оставшуюся часть пути.

Пегги и Джордж снова умолкли. Едва слышно жужжа электромоторами, субмарина рассекала толщу воды. Английская разведчица пыталась определить, облегчит или, наоборот, затруднит их проникновение в Эрмитаж скопище нескольких тысяч митингующих и милиции в непосредственной близости от него. Скорее, облегчит, в конце концов пришла к выводу она. Милиция будет слишком занята поддержанием порядка недовольных рабочих и не обратит внимания на двух военных моряков.

Выход из подводной лодки был осуществлен быстро. Как только капитан с помощью перископа убедился, что поблизости нет никаких судов и лодок, субмарина поднялась на поверхность. Ридман быстро повернул маховик, открывая люк, и Пегги первая вылезла наружу. Лодка находилась в полумиле от берега, и в воздухе висела грязная пелена смога. Никто не смог бы разглядеть субмарину, даже если бы специально высматривал ее в море. Джордж протянул Пегги резиновую упаковку, которая оказалась на удивление тяжелой. Стоя в рубке, английская разведчица просунула палец в кольцо и, дернув за шнурок, бросила плот за борт. Коснувшись воды, тот быстро раскрылся, наполняясь воздухом. Крепко держась за края рубки, Пегги подобрала колени к груди, высвободила ноги, мгновение постояла на покатой поверхности подводной лодки и шагнула на плот. Через секунду из рубки появился Джордж, держа две пары весел. Передав весла и вещмешки Пегги, он тоже перебрался на плот.

– Желаю удачи, – высунув на мгновение голову из рубки, произнес Ридман.

Он тотчас же нырнул внутрь и задраил за собой люк.

Меньше чем через две минуты после всплытия карликовая подводная лодка снова скрылась под водой, оставив Пегги и Джорджа одних на плоту, качающемся на нежных волнах.

Они молча стали грести к берегу. Пегги искала взглядом характерный узкий и длинный мыс, обозначающий северную границу большой бухты, за которой начинался парк.

Течение оказалось попутным, но они усиленно работали веслами, чтобы согреться. Ледяной ветер проникал под белые форменки с большим треугольным вырезом на груди и тонкие полосатые тельняшки. Даже с туго завязанными ленточками бескозырки с трудом держались на головах.

Двое разведчиков добрались до берега чуть больше чем за сорок пять минут. Народу в парке было мало. Рядовой Джордж стал привязывать плот к одному из кнехтов на причале. Пегги, забирая свой вещмешок, громко жаловалась по-русски на то, что им в такой холод пришлось проверять бакены. При этом она украдкой озиралась по сторонам. Ближайший к ним человек находился ярдах в двухстах – художник, который, устроившись под деревом на складном стульчике, рисовал углем портрет черноволосой туристки, а ее приятель одобрительно наблюдал за этим. Женщина смотрела в сторону моря. Но если она и обратила внимание на прибывших со стороны моря двух моряков, то никак это не показала. По тенистой аллее прогуливался милиционер, на скамейке дремал бородатый мужчина с портативным магнитофоном на шее и наушниками на голове, а рядом на траве лежал сенбернар. Мимо художника пробежала трусцой женщина спортивного вида. Пегги никогда не приходило в голову, что в России люди занимаются оздоровительным бегом и вообще отдыхают. Ей это показалось очень странным.

Меньше чем в двух милях к югу от парка на посадку в аэропорт "Пулково" то и дело заходили самолеты. Рев двигателей нарушал безмятежную идиллию парка. Но в этом и заключался один из главных парадоксов современной России: резкая грубость повседневности повсеместно вторгалась в красоты старины. Пегги перевела взгляд на север, в сторону города. Сквозь голубую дымку вдалеке виднелись синие, золотые и белые купола, готические шпили, бронзовые статуи, извилистые реки и каналы, и бесчисленные плоские коричневые крыши. Санкт-Петербург напоминал скорее Венецию или Флоренцию, чем Лондон или Париж. Должно быть, Кейту очень нравилось бывать здесь.

Привязав плот, рядовой Джордж надел вещмешок и подошел к Пегги.

– Все готово, – шепотом доложил он.

Пегги посмотрела в сторону широкого Петергофского шоссе, до которого было меньше полумили. Если верить карте, то, двигаясь по шоссе на восток, они скоро дойдут до станции метро "Проспект ветеранов" и, сделав пересадку на станции "Технологический институт", доедут прямо до Эрмитажа.

По пути Пегги болтала по-русски о состоянии буйков, жалуясь на то, что карта течений устарела и нуждается в обновлении.

Бородатый мужчина, сидящий на скамейке, проводил их взглядом. Не разжимая рук, сплетенных на груди, он заговорил в крошечный микрофон, спрятанный в спутанной бороде.

– Говорит Ронаш, – сказал он. – Два моряка только что причалили к берегу и, оставив надувной плот, пешком направились через парк. Оба с вещмешками за спиной, идут в сторону Петергофского шоссе.

Шумно вздохнув, оперативник полковника Росского перевел взгляд на красивую финку и подумал, что в следующий раз играть роль художника будет он.

Глава 47

Вторник, 06.09, Вашингтон

Ночь для Поля Худа прошла без происшествий.

Вчера вечером ему удалось отыскать Шарон и детей в ресторане "Блуперс"; выслушав рассказ про гамбургеры с орехами и индейку под сладким соусом, он вытянулся на кушетке в своем кабинете, доверив Опцентр ночному дежурному Курту Хардэуэю. Бывший исполнительный директор корпорации "Шон", занимающейся разработкой программного обеспечения навигационного оборудования для военного ведомства, Хардэуэй, опытный руководитель, динамичный лидер, знал в правительстве все входы и выходы. В возрасте шестидесяти пяти лет он оставил свой пост миллионером. Хардэуэй шутил, что он стал бы миллиардером, если бы продал свои знания и опыт не государственному ведомству, а частной компании. Он как-то сказал Худу: "Я никогда не экономлю на качестве, как бы мало средств ни выделяло правительство. Мне бы не хотелось, чтобы какой-нибудь парень, сидя в кабине истребителя "Томкэт", ворчал: "Весь этот мусор закупал для армии какой-то жмот!"

Формально в шесть часов вечера рабочий день Поля Худа и Майка Роджерса заканчивался. Однако на самом деле ни тот, ни другой не снимали с себя выполнение своих служебных обязанностей до тех пор, пока не уходили с работы. И пока они оставались в центре, ни Курт Хардэуэй, ни его сменщик Билл Абрам даже не пытались "отобрать кость у этих двух псов", как метко выразился Хардэуэй.

Лежа на кушетке, разувшись и положив ноги на мягкую боковую спинку, Худ думал о своей семье – о самых дорогих людях на свете, которых он тем не менее, похоже, разочаровывал каждым своим поступком. Быть может, от этого просто никуда не деться. Человек подводит своих близких, в глубине души сознавая, что они все равно его простят. И все же совести приходится очень тяжко. Как это ни странно, больше всего он вчера порадовал тех, с кем, казалось, у него нет ничего общего: Лиз Гордон и Чарли Скуайрса. Первую – признав результат ее работы, использовав его при планировании операции; второго – разрешив ему отправиться на выполнение такой авантюры, которая выпадает только раз в жизни.