Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы - О. Хлевнюк

Очевидно, однако, что в сложившейся ситуации от Ежова уже ничего не зависело. Судорожно пытаясь остаться на плаву, он, несомненно, понимал, что кадровая чистка в НКВД рано или поздно дойдёт до наркома. Не справляясь с нервными перегрузками, Ежов, по некоторым свидетельствам, начал беспробудно пьянствовать.

С октября сталинские манёвры вокруг НКВД стали более активными. 8 октября Политбюро сформировало комиссию, которой поручалось в короткий срок подготовить проект постановления ЦК, СНК и НКВД о новой установке по вопросу об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия. Председателем комиссии был назначен пока Ежов, а в её состав вошли Берия, прокурор СССР Вышинский, председатель Верховного суда СССР Рычков и курировавший в ЦК ВКП(б) деятельность административных органов Маленков. Для подготовки документа комиссии отводился десятидневный срок, причём в первоначальном проекте постановления, написанном рукой Кагановича, срок работы комиссии не оговаривался и был внесён в окончательный вариант постановления Сталиным[513]. Несмотря на это, постановление СНК и ЦК ВКП(б) «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия» было утверждено Политбюро лишь 17 ноября, т.е. более чем через месяц после создания комиссии. Вряд ли столь значительное время понадобилось для составления проекта постановления. Судя по протоколам Политбюро, Сталину потребовался этот месяц для проведения дополнительной кадровой чистки в аппарате НКВД. С 8 октября по 17 ноября Политбюро санкционировало назначение нового начальника секретариата НКВД, направило на руководящие должности в отдел кадров НКВД группу инструкторов отдела руководящих партийных органов ЦК ВКП(б), назначило новых начальников иностранного отдела и оперативного отдела Главного управления государственной безопасности НКВД, а также нового начальника управления по Ленинградской области (многие новые работники были людьми Берия) и т.д.[514] Складывается впечатление, что перед решительным ударом Сталин, как обычно, старался предупредить любые неожиданности.

Возможно, у Сталина были некоторые основания опасаться отчаянных шагов со стороны обречённых руководителей НКВД. Так, 14 ноября 1938 г. скрылся и перешёл на нелегальное положение нарком внутренних дел Украины А.И. Успенский. Как вспоминал Н.С. Хрущёв, Сталин считал, что о предстоящем аресте Успенского предупредил Ежов, который прослушал телефонный разговор между Сталиным и Хрущёвым (тогда секретарём ЦК компартии Украины), обсуждавшими судьбу Успенского[515]. Опыт и налаженные конспиративные каналы позволили Успенскому в течение 5 месяцев скрываться в разных городах СССР. Только 16 апреля, приложив огромные усилия, чекисты под руководством нового наркома внутренних дел Берия сумели разыскать Успенского (за что большая группа сотрудников НКВД была награждена орденами).

Постановление от 17 ноября стало окончательным сигналом о том, что старое руководство НКВД доживает последние дни. Несмотря на то, что в постановлении констатировались успехи органов НКВД (под руководством партии) по разгрому «врагов народа и шпионско-диверсионной агентуры иностранных разведок», а также было записано, что дело очистки СССР от «шпионов, вредителей, террористов и диверсантов» необходимо продолжить, ведомство Ежова было подвергнуто резкой критике. «Массовые операции по разгрому и выкорчёвыванию вражеских элементов, проведённые органами НКВД в 1937–1938 гг., при упрощенном ведении следствия и суда, — говорилось в постановлении, — не могли не привести к ряду крупнейших недостатков и извращений в работе органов НКВД и Прокуратуры». «Работники НКВД настолько отвыкли от кропотливой, систематической агентурно-осведомительской работы и так вошли во вкус упрощённого порядка производства дел, что до самого последнего времени возбуждают вопросы о предоставлении им так называемых «лимитов» для производства массовых арестов». Глубоко укоренился «упрощённый порядок расследования, при котором, как правило, следователь ограничивается получением от обвиняемого признания своей вины и совершенно не заботится о подкреплении этого признания необходимыми документальными данными», нередко «показания арестованного записываются следователями в виде заметок, а затем, спустя продолжительное время… составляется общий протокол, причём совершенно не выполняется требование… о дословной, по возможности, фиксации показаний арестованного. Очень часто протокол допроса не составляется до тех пор, пока арестованный не признается в совершённых им преступлениях» и т.д.

Постановлением от 17 ноября 1938 г. органам НКВД и Прокуратуре запрещалось производить какие-либо массовые операции по арестам и выселению, а сами аресты предписывалось осуществлять в соответствии с Конституцией страны только по постановлению суда или с санкции прокурора. В центре и на местах ликвидировались судебные «тройки», а дела, находившиеся в их ведении передавались на рассмотрение судов или Особого совещания при НКВД СССР. Соответствующие поручения ЦК и СНК дали Прокуратуре — тщательно проверять обоснованность постановлений об арестах.

Органам НКВД напомнили о необходимости соблюдать требования уголовно-процессуальных кодексов при ведении следствия: заканчивать расследование в установленные законом сроки, производить допросы арестованных не позже 24-х часов после их задержания, по завершении каждого допроса составлять протокол[516].

Резкие обвинения в адрес НКВД и формулировки о засилии вредителей в этом ведомстве не оставляли сомнений в том, что Сталин решил свалить всю вину за массовый террор исключительно на чекистов. Так и произошло. Причём одной из первых жертв нового курса стал Ежов. Буквально через день после утверждения постановления об арестах и ведении следствия, 19 ноября, Политбюро занялось обсуждением заявления начальника управления НКВД по Ивановской области Журавлёва. Судя по всему, это был очередной донос, возможно, спровоцированный сверху. Журавлёв сообщал, что в своё время докладывал Ежову о подозрительном поведении ряда ответственных работников НКВД, но нарком не проявил к этому должного внимания, хотя сигналы оказались верными. Разбор записки Журавлёва на Политбюро превратился в проработку Ежова. Ему предъявили обвинения в засорении следственных органов шпионами иностранных разведок, но главное — в недосмотре за отделом охраны членов ЦК и Политбюро, где, якобы, окопались заговорщики.

23 ноября Ежов был вызван на встречу со Сталиным, Молотовым и Ворошиловым, которая проходила в сталинском кабинете с 9 часов вечера до часа ночи 24 ноября[517]. В числе прочего, у Сталина, видимо, обсуждалось заявление Ежова об отставке. В этом заявлении на имя Сталина, датированном 23 ноября, Ежов полностью признал свою вину и ответственность за недостатки работы наркомата, засоренность чекистских рядов врагами и просил освобождения от обязанностей руководителя этого ведомства. Хорошо понимая, в каком направлении развиваются события, Ежов, кроме того, пытался напомнить Сталину о своей верной службе и энергично клялся в безграничной преданности вождю. Своё письмо он закончил так: «Несмотря на все эти большие недостатки и промахи в моей работе, должен сказать, что при повседневном руководстве ЦК, НКВД погромил врагов здорово. Даю большевистское слово и обязательство перед ЦК ВКП(б) и перед тов. Сталиным учесть все эти уроки в своей дальнейшей работе, учесть свои ошибки, исправиться и на любом участке, где ЦК сочтёт необходимым меня использовать, оправдать доверие ЦК»[518].

24 ноября Политбюро удовлетворило просьбу Ежова. Формулировка принятого решения была щадящей: отставка объяснялась как мотивами, изложенными в письме Ежова, так и, якобы, болезненным состоянием бывшего наркомвнудела, не позволявшим ему руководить одновременно двумя крупными наркоматами: внутренних дел и водного транспорта. Удалив Ежова из Наркомата внутренних дел, Политбюро сохранило за ним должности секретаря ЦК ВКП(б), председателя КПК при ЦК ВКП(б) и наркома водного транспорта[519]. Несмотря на это, и сами члены Политбюро, и многие из тех рядовых советских граждан, кто вскоре прочитал сообщение о смещении Ежова в газетах, конечно, понимали, что его судьба предрешена. «Товарищи, с которыми дружил и которые, казалось мне, неплохо ко мне относятся, вдруг все отвернулись словно от чумного. Даже поговорить не хотят», — жаловался Ежов в письме Сталину.

На XVIII съезде партии Ежов уже не был избран даже в ЦК. Присутствовавший на пленуме ЦК старого состава, где предварительно, за день до голосования на съезде, решался вопрос о новом составе ЦК, известный советский военачальник адмирал Н.Г. Кузнецов оставил такие воспоминания: «Сначала отводили тех членов ЦК, которых считали не справившимися со своими делами или опорочившими себя чем-либо и поэтому недостойными войти в новый состав… Помнится как выступал Сталин против Ежова и, указав на плохую работу, больше акцентировал внимание на его пьянстве, чем на превышении власти и необоснованных арестах. Потом выступил Ежов и, признавая свои ошибки, просил назначить его на менее самостоятельную работу, с которой он может справиться»[520].