Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун - Ричард Блэкмор

Два пушечных ствола мы положили в лодку, и лошад­ки втащили их на холм, как на параде: дело обошлось без ругани, понуканий и щелканья кнутом.

Мы условились, что каждое подразделение будет со­стоять исключительно из одних земляков. Поэтому, когда мы достигли вершины холма, славные сыны Девона («красные») промаршировали по тропе, ведущей к Воро­там Дунов, и свернули на запад, чтобы атаковать долину с гребня гранитных скал. Это было то место, где часовой когда-то окликнул меня в ту ночь, когда я, спеша на свидание к Лорне, рискнул проникнуть в долину через роковой проход. Тем временем «желтые» зашли с восточной стороны и заняли возвышенность, с которой когда-то я бросил взгляд на разбойничье гнездо в компании дядюш­ки Бена и с которой дерзко въехал к Дунам на диковинных снегоступах в ту пору, когда наш край терзали жесточайшие морозы. Этим ребятам было приказано установить пушку в лесных зарослях и не высовывать носа, пока девонширцы не займут позицию на противоположной стороне долины.

Третью пушку отдали в распоряжение пятнадцати сол­дат регулярной армии. «Красные» и «желтые» выделили им в подкрепление по десять человек, вооруженных кир­ками, и эта группа числом в тридцать пять человек долж­на была штурмовать сами Ворота Дунов. Предполагалось, что разбойники, попав под перекрестный огонь с востока и запада, не смогут организовать здесь значительную обо­рону. Джереми Стикльз и я шли в бой в этой штурмовой колонне. Одновременная трехсторонняя атака ста тридца­ти пяти человек, не считая девонширских офицеров, должна была принести победу.

Когда план кампании отпечатался в моем мозгу во всей своей гениальной простоте, я не удержался от потока восторженных слов в адрес «полковника Стикльза», как его стали с недавних пор называть офицеры и солдаты его маленькой армии.

— Я, конечно, заслуживаю самой высокой похвалы,— ответил Джереми без тени скромности, — однако в успехе не уверен, потому что дисциплина и выучка большинства оставляет желать лучшего, меж тем как Дуны осваивали ратное дело, как говорится, с младых ногтей.

Вам, любезные мои читатели, не следует ожидать от меня исчерпывающего описания сражения, потому что я был на одном лишь его участке, да и того, что происходи­ло вокруг меня, во всех подробностях не запомнил. Одна­ко лиха беда начало, расскажу, как сумею.

Итак, мы, тридцать пять человек, заняли позицию в том месте, где тропа, ведущая к Воротам Дунов, делает крутой поворот. Пушку зарядили по самое жерло, и при мысли о том, как она изрыгнет все, чем ее набили, стано­вилось не по себе. Кроме лошадок, что приволокли сюда это чудовище, тут же находились и те, кого кое-кто из наших привел с собой из дома. Доброжелатели, сочувствую­щие и зеваки из окрестных сел путались у нас под ногами и хватали под уздцы эту бесполезную кавалерию, берясь присмотреть за ней и тем внести посильный вклад в общее дело. Друзья и соседи, тщательно готовившиеся к предстоявшей схватке, в последнюю минуту покинули наши ряды, но не разошлись, а остались досмотреть, чем все это кончится, и теперь во множестве толклись рядом, предвкушая наш грядущий триумф.

Бух-бух!

Наконец-то!

Пушечные выстрелы, донесшиеся издалека, означали только одно: ядра «красных» и «желтых» полетели в До­лину Дунов (мы, во всяком случае, были уверены, что они полетели именно туда). Обогнув скалу, скрывавшую нас, мы двинулись вперед, ожидая, что ворота никто не защи­щает и что, выпалив по ним из орудия, мы сметем перед собой все преграды. «Ура!» — закричали мы, воодушевлен­ные близостью легкой победы.

Но не успело грозное эхо отгреметь среди окрестных скал, как вдруг раздался пронзительный свист и тут же разом — залп дюжины разбойничьих карабинов. Несколь­ко наших рухнули на землю, остальные яростно и неудер­жимо рванулись вперед, увлекаемые Джереми и мной.

— Давай, давай, ребята! — закричал Джереми.— Еще одна перебежка, и мы сядем им на головы!

Наши ответили ему восторженным ревом, ибо Джере­ми воззвал к чужой храбрости, не прячась за чужими спи­нами, и мы хлынули под гранитную арку, достигнув ее прежде, чем Дуны успели перезарядить карабины. Но едва первые из нас очутились под каменными сводами, как позади нас раздался ужасающий треск, вопли людей и ржание лошадей: огромный ствол дерева обрушился на нас, похоронив под собой пушку, двух человек и перебив спину жеребцу. Другая лошадь, барахтаясь, тщетно пы­талась подняться на ноги.

Не помня себя от ярости, я зычно крикнул «Вперед!» и устремился в узкий проход. Пятеро-шестеро наших бро­сились за мной и впереди всех — Джереми Стикльз. И тут вновь загрохотало, и навстречу нам полыхнул гигантский сноп огня: это впервые заговорила артиллерия Дунов. Я схватил вражеского канонира за шиворот и швырнут его прямо перед собой. Орудийный расчет бросился наутек и скрылся за тяжелыми дубовыми дверями. Двери со стуком захлопнулись. Я в бешенстве схватил орудие обеими руками и бросил его вслед отступившим. Толстенные дубовые доски треснули, и медное чудовище намертво застряло в дверях.

Я оглянулся. Серый пороховой дым, клубясь в прохо­де, застилал от меня моих товарищей, но сквозь его густую пелену я услышал тяжкий стон, и он больно отозвался в моем сердце. Я поспешил назад и стал искать Дже­реми, мечтая только об одном: застать его в живых.

Вскоре я нашел его и еще троих наших, пораженных роковым выстрелом у самого порога разбойничьей цитадели. Двоих убило наповал, двоих ранило. Это их стон остановил меня в пылу и горячке боя, и одним из них, слава Богу, оказался Джереми Стикльз. Я тут же начал помогать несчастным, и о дальнейшем наступлении уже не могло быть и речи.

Джереми ранило в рот: два его зуба лежали у него на бороде, а одну губу оторвало напрочь. Я приподнял ему голову и попытался сдержать кровотечение, а он лишь молча и жалобно взглянул на меня...

Не знаю, сколько еще просидел бы я в этой каменной щели с дорогим моим другом, беспомощным, как дитя, но тут до моего слуха донесся крик мальчишки, бежавше­го к нам по проходу, перепрыгивая через убитых и ра­неных:

- Все пропало! Скорее уходите отсюда! «Красные» и «желтые» бьют друг друга почем зря, а Дуны бьют и тех, и этих. Мастер Ридд, уходите, а то и вам худо придется!

Мы, немногие из оставшихся в живых, с недоумением переглянулись, потрясенные новостью. В нас еще тепли­лись слабая надежда, что на других участках наступление развернется успешнее, чем на нашем, но то, что мы толь­ко что узнали, не укладывалось в голове. Почему девонширцы и сомерсетцы истребляют друг друга? Почему их оружие не обращено против Дунов?

Воевать далее было бессмысленно. Мы скатили в речку орудийный ствол, вытащив его из лодки, служившей подобием лафета, поместили сюда Джереми Стикльза и еще двоих раненых, впрягли уцелевших лошадок и поло­жили конец страданиям тех бедных тварей, которым не повезло в бою.

Мы вернулись домой в глубокой печали, зная, что раз­биты в пух и прах, но твердо уверенные в том, что нашей вины в том нет. Женщины наши, судя по всему, были с нами согласны, потому что встретили нас с восторгом, благодарные нам за то, что мы возвращаемся к ним жи­выми.

Вспоминать о том дурацком штурме мне и доныне неприятно, и потому, не вдаваясь более в подробности, замечу лишь, что причиной поражения стал дух раздора и зависти, царивший между «красными» и «желтыми». Про­живая на границе двух графств, я не причислял себя ни к тем, ни к этим и потому мог судить о событиях вполне беспристрастно. Вначале их изложила одна сторона, за­тем, совершенно все переиначив, другая, затем, в самых крепких выражениях, обе вместе. Единодушны они были только в желании снова выступить в поход и отомстим, Дунам за пережитый позор. Я внимательно выслушал и тех, и других, и пришел к выводу, что подлинная картина боя складывалась следующим образом.

Прежде чем занять позицию в западной части долины, девонширцы («красные») должны были проделать долгий кружной путь между холмами. Зная, что соратники («жел­тые») припишут будущую победу себе, если им позволят открыть огонь первыми, доблестные девонширцы, заметив, что у сомерсетцев уже все готово и осталось только поднести фитиль к орудию, не стали утруждать себя точной наводкой. Кое-как пристроив орудие на косогоре, они придали ему весьма общее направление, положившись в остальном на милость Божию. Господь, однако, не стал вмешиваться во внутренние дела Девоншира, и пушка, забитая до отказа черепками от разбитых горшков и старыми дверными ручками, выстрелила в сторону несчаст­ных сынов Сомерсета, убив одного из них и ранив двоих.

Сомерсетцы не стали ждать извинений от союзников и ответили им тем же. Мало того, заметив, что их выстрел нанес большой урон, повалив на землю пятерых «красных», они отметили сомнительный свой успех всеобщим злорадным воплем. (Брр, какая мерзость: даже вспоминать противно!). Короче говоря, бой разгорелся не на шутку, и ополченцы не жалели пороха, стараясь преус­петь во взаимном уничтожении. Хорошо еще, что их разделяла долина, а то не многим удалось бы уцелеть, чтобы поведать миру об этом побоище.