Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун - Ричард Блэкмор

Я взглянул на матушку. Я уже готов был вышвырнуть Тома через окно, но матушка сдержала меня, коснувшись меня рукой, и промолвила:

 — Хорошо, буду с вами откровенной, как и полагается Риддам. Мой сын и я всегда были против этого брака. Нет, мы не боимся, что вы снова выйдете на большую дорогу, ибо нынче вы человек состоятельный. Однако мы боимся, что вы будете пить и сорить деньгами. Сколько вокруг несчастных жен — не счесть! Неужели и нашу лю­бимицу ждет та же участь? Поверьте, мне трудно гово­рить об этом под крышей собственного дома, где мы с вами выпили так много...

Здесь матушка запнулась, почувствовав, что косну­лась опасной темы.

— ...Выпили так много спирта, сидра и пива,— вме­шался я в разговор.— Ну что же ты, матушка? Ведь мы, Ридды, народ откровенный.

— ...Выпили так много спирта, сидра и пива,— твердо повторила за мной матушка, а потому вдруг, святая простота, смягчилась и сказала: — Да нет, вы не подумайте, Том, нам не жалко. Для вас — всегда пожалуйста.

Сказать по правде, после такого приема я не отведал бы и капли в чужом доме, но у Тома, видать, на этот счет были свои понятия, поэтому он весьма любезно улыбнулся и, как ни в чем не бывало, заявил:

— Я знаю, добрая матушка, что для меня — всегда пожалуйста. А раз так, то позвольте еще раз воспользоваться вашим добрым ко мне отношением.

Он налил себе виски и добавил в стакан теплой воды.

- Добавьте еще немного виски, Том,— предложила матушка, протягивая бутылку.

— Да, Том, добавьте еще,— поддержал я матушку, - а то выпивка получилась совсем слабенькой.

— Если и бывают на этом свете трезвые люди,— торжественно провозгласил Том,— то один из таких людей - перед вами. Итак, матушка, свадьба на следующей неделе? Вы не возражаете? Кстати, вы собирались устроить большую стирку? Думаю, по срокам одно другому не по­мешает.

— Какой вы предусмотрительный, Том,— просияла матушка.— А вот мой Джон никогда бы об этом не подумал.

— Конечно, не подумал бы,— гордо заметил я.— Ког­да придет мое время жениться на Лорне, я не стану за­глядывать к Бетти в календарь.

Короче говоря, Том Фаггус перехитрил нас обоих. Мы послали за фермером Николасом Сноу, чтобы он посове­товал матушке, как лучше подготовиться к свадьбе и за­садил своих дочерей за шитье.

Такой свадьбы в Орском приходе не видывали с той поры, когда женился мой отец. Красота и добросердечие Анни издавна были на устах всех, кто проживал по соседству с нами, и надарили ей всего столько, что этим можно было бы до отказа набить приличную лавку.

 Теперь самым главным для матушки было убедить дядюшку Бена прибыть на наше семейное торжество. Однако, сокрушалась матушка, если я преуспею в этом, я непременно забуду обо всех шпильках и лентах, заказанных мне девушками. Я заверил ее, что сделаю все без упущений, и отправился в Далвертон, обремененный столькими просьбами, поручениями и пожеланиями, что будь на моем месте кто-то другой, трижды памятливей меня, и он не сумел бы запомнить и удержать в голове все сказанное, и вынести этот непомерный груз дальше ворот.

Глава 43

Дядюшка сватает мне Рут

Дядюшки Бена не было дома. Рут приняла меня доброжелательно, не выразив, однако, при этом особой радости. Она была уверена, что дядюшка вернется во второй половине дня и попросила меня подождать его. Чтобы не терять времени даром, я отправился в город и выполнил все данные мне заказы,— во всяком случае, те, что сумел припомнить. Как раз к этому времени старый джентльмен въехал во двор на своей лошадке и, увидев меня, не так обрадовался, как удивился. Но если он удивился, то я, в свою очередь, был совершенно поражен тем, насколько он изменился со дня нашей последней встречи. Вместо здорового, упитанного и ухоженного старика, блиставшего благородной сединой, передо мной стояло иссохшее, трясшееся, совершенно разбитое существо со спутанными жиденькими волосенками, беспорядочно свисавшими с его морщинистого лба. Но более всего изменились его глаза. Если раньше в них светились живость, любопытство и сарказм, то теперь в них поселились ужас и недоверие.

«Что бы это значило? — подумал я. — То ли старик потерял все свое состояние, то ли пристрастился к бутылке».

— Входи, входи, Джон Ридд,— сказал дядюшка Бен,— Мне надобно с тобой потолковать. На улице слишком хо­лодно и чересчур светло. Входи, парень.

Я последовал за ним в маленькую темную комнатуш­ку, совсем непохожую на светлую комнату Рут. Там не было ничего, кроме высокой конторки, пары стульев и табурета с длинными ножками.

— Садись на табурет,— буркнул дядюшка.— Тебе при твоем росте как раз будет впору. Погоди минуточку, нам тропиться некуда.

С этими словами он вышел за другую дверь, быстро затворил ее за собой и, сказав приказчикам, что на сегодня все дела сделаны, распустил их по домам.

Затем он снова появился в комнате, чуть пошатываясь от работы, тревоги и верховой езды с самого утра.

 - Что и говорить, Джон, что и говорить,— проговорил им, когда я поднялся навстречу, чтобы помочь ему дойти до кресла, — комнатка у меня темная и мрачная, но знал бы ты, сколько сотен фунтов стерлингов я сделал в ней, Джон.

— Вот и прекрасно, сэр, — весело отозвался я, — и сделаете еще больше, и дай вам Бог наслаждаться ими как можно дольше!

— Что, паренек, смерти моей ждешь, не дождешься? - едко осведомился дядюшка и уставился прямо на меня. - Многие того хотят. Что, в самую точку попал, Джон?

— Да успокойтесь вы, — попытался я утихомирить дядюшку, чувствуя, что если разговор будет и дальше продолжаться в том же духе, то добром он не кончится, - успокойтесь и не задавайте мне глупых вопросов. Вы же знаете лучше, чем кто бы то ни было, дядюшка, что у меня сроду не было таких мыслей, а если не знаете, то мне вас очень жаль. Живите долго, живите до ста лет, жи­вите столько, сколько сил хватит.

— Ну а если бы, к примеру, ты узнал, что у меня есть золото или что мне известно, где и как его добывать, и что после того, как я отойду в мир иной, тайна эта будет принадлежать тебе, стал бы ты тогда желать моей смерти или нет? — спросил дядюшка и, привстав с места, сно­ва начал сверлить меня взглядом.

— Знаете, дядюшка, ни в какую точку вы не попали — ни прежде, ни теперь. За все золото мира я не отдал бы и дня вашей жизни.

Дядюшка опустил глаза и, погрузившись в кресло, глубоко задумался.

— Послушайте, дядюшка, — сказал я, — у вас такой усталый вид, что сразу видно: вы нынче у черта на кулич­ках побывали. Может, мне принести вам доброго вина? Кузина Рут знает, где его найти.

— Откуда тебе знать, где я нынче побывал? — встрепенулся дядюшка, и глаза его засверкали от гнева. — Близко ли, далеко ли, — тебе-то какое дело? А что до ку­зины Рут... Известно ли тебе, Джон Ридд, что относишься ты к ней прескверно? Она в тебе души не чает, а ты на нее — ноль внимания.

Ай да дядюшка! Я был поражен до глубины души, не тем, что он сообщил мне о любви Рут, а тем, что он вообще знал об этом. Я глядел на него, не в силах вы­молвить ни слова, и вид у меня, наверное, был весьма глупый.

— Стыдно, очень стыдно, молодой человек! — вос­кликнул дядюшка, и в его голосе послышались победные нотки. — Ты самый большой из всех дураков, живущих на свете. Чем тебе плоха Рут? Какого тебе, прости Господи, еще рожна нужно? Да, не вышла она у меня росточком, ну и что с того? Молодцы покраше тебя брали в жены девушек еще меньше ростом. А о достоинствах Рут и говорить не приходится: один ее дюйм стоит всех твоих се­ми футов со шляпой впридачу!

Насчет моих семи футов дядюшка, конечно, малость хватил, потому что во мне никогда не было более шести футов восьми дюймов [50]. Как бы там ни было, я терпеть не могу, когда про меня говорят, будто я великан и, зна­чит, не такой человек, как все. Я хотел было сказать дядюшке пару теплых слов, но ради Рут решил попридержать язык.

Дядюшка Бен, однако, не унимался.

- Ага, молчишь! Хочешь, чтобы я тебе и далее толковал про то, как моя бедная Рут любит тебя, хочешь потешить свое тщеславие. Есть ослы, считающие, что ты — самый красивый мужчина в Англии. Из этого сле­дует только одно: нынче все английские девушки — у тво­их мог!

Это уж было слишком. Не сказав ни слова, я покло­нился старому джентльмену и вышел. Однако, когда я отправился за своей лошадью, в дверях конюшни меня встретила заплаканная Рут.

— До свидания, дорогая,— промолвил я, когда она при моем приближении отвернула головку в сторону.

— Ах, кузен Ридд, — сказала Рут,—вы сами не представляете, сколько горя и боли оставите здесь после себя. Неужели вы не видите, что дедушка нынче раскапризничался, как ребенок? Поверьте, не пройдет и четверти часа, как он будет злиться на себя за то, что обошелся с вами так дурно. Это раньше он был твердым, как кремень, а нынче он так размяк, что за его колкостями и резкостями раскаяние следует почти тотчас же.