Летчики - Геннадий Семенихин

Читал он медленно, с расстановкой, старческий голос вздрагивал от волнения. Это было так неожиданно, что оба, и Мочалов и Спицын, растерялись и молчали, словно не сразу поняли, что речь в указе идет именно о них.

— Служу Советскому Союзу! — первым опомнился Мочалов.

— Служу Советскому Союзу! — с опозданием, но звонко выкрикнул Спицын.

Генерал возвратил Земцову газету, достал очки и укрепил их на носу, хотя теперь они были ему совершенно не нужны. Мочалов заметил — пальцы у Зернова дрожали.

— Хорошо служите, товарищи офицеры, — улыбнулся генерал.

После его ухода почти сразу пришла Наташа Большакова. Мочалов услыхал за дверью ее голос и уткнулся в подушку, сделав вид, что спит. Спицын нервно сжал пальцами одеяло. Он поймал себя на мысли, что ждет с нетерпением этой встречи и в то же время пугается ее.

Наташа ворвалась в палату с возбужденно пылающим лицом и встала у кровати Бориса. Она почему-то показалась лейтенанту очень высокой. «Наверное выше меня», — подумал Спицын и подивился, отчего эта ненужная мысль пришла первой. Белый больничный халат оттенял голубизну ее больших остановившихся глаз. Все такое знакомое — мягкие очертания подбородка и рта, золотистый завиток волос за порозовевшей от мороза мочкой уха. Только на лице не было всегдашнего подзадоривающего, полунасмешливого выражения.

— Боря, здравствуйте!

Она смущалась, щеки полыхали румянцем все сильнее. Девушка пододвинула себе стул. Спицын привстал на согнутых в локтях руках и ответил:

— Здравствуйте.

Разрисованное морозом окно отбрасывало на стену и пол солнечные зайчики. Они передвигались, как живые. Наташа неловко наклонила голову, повела глазами за одним из них.

— Я к вам уже третий раз, — заговорила она, — насилу прорвалась.

— Тут стража грозная, — подтвердил Борис, машинально следя за Наташиным зайчиком. «И опять не то, — подумал он. — При чем тут стража?» — А я решил, что вы уехали, — сказал он после минутного молчания и покраснел.

Наташа поправила прическу и, поборов смущение, заглянула ему в глаза.

— Уехать, не узнав, что с вами? Не дождавшись? Знаете, сколько я волновалась…

Спицын неловко заворочался.

— Зачем же волноваться, Наташенька. Ведь ничего такого не было. Обычное дело. Вылетели на задание с посадкой на чужом аэродроме, вернулись. Командир немножко приболел. А больше, ей-ей, ничего не было.

— Вот что, Боря, — строго перебила девушка и нахмурилась. — Посмотрите мне в глаза и перестаньте врать. Думаете, я ничего не знаю? Да ведь, живя в Энске, все можно было понять. — Решительным движением она положила ему на лоб руку. — Ах вы, лохматый, непослушный притворщик. Неужто вы думаете, я такая наивная! — голос был тихим, ласковым.

Борис крепко сжал ее руку.

— Спасибо, Наташа. С вами легко, как с хорошим другом. Вы бы еще пожили у нас в Энске. Я скоро встану, и мы снова пойдем бродить на лыжах.

— Под ночными звездами?

— Может, и луна в ту пору будет поярче.

— Нет, Боря, не суждено.

— Почему?

Не отнимая руки, Наташа взглянула на маленькие часики:

— Через семьдесят минут отходит мой поезд. Мне пора на вокзал.

Борис молчал. Тогда она осторожно высвободила свою руку из его горячей и твердой руки, сказала неуверенно, словно извиняясь:

— Да ну же, ну! Что вы нахохлились? Сестре я оставила письмо с московским адресом, к вечеру вы его получите. Мне сказали, что вскоре и вам предстоит поездка в Москву за получением награды. Я полагаю, вы разыщете там меня.

Глаза лейтенанта мгновенно заблестели.

— Что вы говорите, Наташа! Нас — в Москву? Как здорово! И мы увидимся снова.

— Если не поленитесь разыскать меня.

Наташа встала, сделала шаг к двери, но остановилась, над чем-то мучительно раздумывая. Видимо, решившись, она сказала:

— Боря, дайте слово, что будете лежать тихо и неподвижно, с закрытыми глазами.

— А глаза закрывать обязательно?

— Да.

Он вытянулся на спине, закрыл глаза.

Наташа вернулась к его кровати, склонилась над ним и неумело поцеловала в губы.

— До встречи, дорогой, — прозвучал ее взволнованный шепот.

Спицын быстро приподнялся, стремясь удержать девушку, но ее каблучки уже простучали за дверью палаты.

Он долго лежал неподвижно, счастливо улыбаясь. Взволнованный множеством выпавших за этот день на его долю переживаний, Борис не заметил, как задремал.

Когда он проснулся, было поздно. За окном в холодном небе висел месяц. От него в комнату падали широкие дорожки голубого света.

Лейтенант услышал голоса. Разговаривали Мочалов и Ефимков.

— А этот малыш спит, что ли? — спросил бас Ефимкова.

— Спит. Ты его не тронь. У паренька сегодня самый счастливый день. И первый орден, и девушка приходила. Кажется, в любви они объяснились.

— Это какая же девушка?

— Наташа Большакова.

— Наша библиотекарша?

— Она.

— Славная дивчина. Эх, парень! С такой ты легко пойдешь по жизни.

— Ты стал философом, Кузя.

— А думаешь, нет! Сейчас только доклад о советской военной гордости прочитал. Кстати, могу проинформировать: в нашу эскадрилью двух новичков дали. Недавно школу летную кончили. Когда узнали из моего доклада, как вы со Спицыным бой вели с нарушителем, проходу не дают: «Покажите нам этого лейтенанта», «Вот бы посмотреть на лейтенанта поскорее». Сам понимаешь, что их больше всего поразило. Молодой летчик, недавно из авиаучилища, и вдруг такой подвиг…

Дверь приоткрылась. Раздался сердитый голос врача:

— Капитан Ефимков, я вас на десять минут впустил. А вы? Дайте больному отдохнуть.

— Иду, иду! — недовольно забасил Кузьма. — Ну и свирепый же народ эти врачи. Пока, друже. Привет тебе от Гали. Поправляйся поскорее, чтобы все на уровне было, а потом привози в Энск Нину. Я тебя второй раз заставлю свадьбу справить. Со звоном, по-настоящему!

Наступила весна. Под лучами апрельского солнца стали быстро оседать порыхлевшие сугробы. А когда солнце засветило щедрее, бурными потоками побежала с гор талая вода. Долгоносые скворцы с хозяйской уверенностью хлопотали в своих гнездах. На север, с переливчатым криком, потянулись птичьи косяки. И на аэродроме пограничного Энска весна навела свои порядки. На самолетных стоянках зазеленела травка, политая благодатными каплями первых дождей.

Борис Спицын уже вышел из санчасти, и в маленькой палате его кровать стояла чисто убранной. Мочалов тоже проводил в санчасти последние дни. Он расхаживал по палате в теплом байковом синем халате, ожидал срока выписки. Майор обрадовался, когда во время очередного обхода седоватый подполковник медицинской службы Мерлушкин потрепал его сухой ладонью по плечу и сказал:

— Завтра ступайте себе на все четыре стороны. Хватит, залежались…

Мочалов беспокойно провел тот день и долго не мог заснуть. Встал он очень рано, когда в санчасти царила полная тишина, а за окном, запотевшим от тумана, пробуждалось солнце, обещая погожий день. Сергей Степанович долго сидел у подоконника, потом взялся за принесенный накануне последний номер «Нового мира». До его слуха не сразу дошел нарастающий слитный гул. «Наши, что ли, поднялись так рано, — подумал Мочалов, — но почему же я не слышал тогда шума моторов при выруливании и взлете? Это же гудят в воздухе».

Сергей Степанович, приподнявшись в бесшумных войлочных больничных туфлях на цыпочки, чутко прислушался. Гул нарастал, становился мощнее, ближе. Но он совершенно не походил на тот, с которым пролетали истребители его полка. Самолеты, приближавшиеся к Энску, наполняли воздух звенящим пронзительным свистом. Мочалов прильнул к синему от весеннего неба квадрату окна и вдруг увидел в нем под самым обрезом рамы четыре силуэта. По яркому простору неба промчалась четверка истребителей, за ней вторая, третья. Машины сделали огромный круг и стали по парам заходить на посадку, снижаясь над Энском. Ярко блестели их белые стреловидные крылья. Под углом отведенные назад, они, казалось, подчеркивали стремительность полета этих машин. Солнечные блики играли на прозрачных кабинах, на консолях плоскостей и фюзеляжах. Не было у новых самолетов ни винтов, ни моторов. Эти машины и были тем новым, к чему так стремились летчики Энска. Каждую из них отрывала от земли и уносила в сверкающее бездонной синевой весеннее небо сила реактивного двигателя.

Мочалов, застыв у подоконника, провожал ликующим взглядом заходившие на посадку истребители.

— Реактивные! — повторял он радостно. — К нам пригнали реактивные самолеты!

В его серых глазах горело возбуждение. С улыбкой всматриваясь в синее небо, в далекие очертания горного хребта, Сергей Степанович чувствовал, как наливаются силой мускулы его окрепшего тела.