Тридцатилетняя война - Фридрих Шиллер

Между тем это войско, медленно подвигаясь вперёд, дошло до Неймарка, где герцог Фридландский произвёл общий смотр. При виде такой грозной силы он не мог удержаться от мальчишеского бахвальства. «Через четыре дня будет решено, — воскликнул он, — кому из нас двоих быть владыкой мира — королю Шведскому или мне!» Но, несмотря на всё превосходство своих войск, он не предпринимал ничего, чтобы претворить это высокомерное обещание в дело, и даже упустил случай разбить неприятеля наголову, когда тот отважился двинуться из окопов ему навстречу. «Довольно было сражений, — ответил он тем, которые побуждали его к нападению, — пора держаться иного метода». Здесь сказалось преимущество испытанного полководца, чья прочная слава не нуждается в тех рискованных операциях, на которые поспешно идут другие, чтобы составить себе имя. Убеждённый, что неприятель, движимый мужеством отчаяния, очень дорого продаст победу, а неудача, испытанная в этих краях, безвозвратно погубит дело императора, Валленштейн удовлетворился решением истощить воинский пыл своего противника долговременной осадой и, лишив его всякой возможности бурного натиска, тем самым отнять у него преимущество, до той поры делавшее его столь непобедимым. Не предпринимая поэтому никаких действий, он расположился сильно укреплённым лагерем по ту сторону Регница, напротив Нюрнберга, и благодаря этой удачно выбранной позиции отрезал как городу, так и шведскому лагерю всякий подвоз припасов из Франконии, Швабии и Тюрингии. Осадив таким образом короля в городе, он надеялся медленно, но зато верно подорвать голодом и болезнями мужество противника, которое не собирался испытывать в сражении.

Но слишком мало знакомый со средствами и силами противника, он недостаточно позаботился о том, чтобы оградить самого себя от той судьбы, которую готовил королю. Крестьяне со своими запасами покинули всю округу, а за скудные остатки провианта герцогским фуражирам приходилось драться со шведскими. Король щадил городские запасы, покуда возможно было получать провиант из окрестных деревень, и непрекращавшиеся набеги хорватов и шведских отрядов приводили к постоянным стычкам между ними, пагубные следы которых обнаруживались во всей этой местности. С мечом в руке приходилось добывать продовольствие, и без значительного вооружённого прикрытия ни та, ни другая сторона не решалась отправляться на фуражировку. Когда наступила нехватка припасов, город Нюрнберг, правда, открыл королю свои кладовые, но Валленштейн вынужден был подвозить продовольствие для своих войск издалека. Большой обоз съестных припасов, закупленных им в Баварии, находился в пути, и тысяча воинов была послана сопровождать его до лагеря. Уведомлённый об этом, Густав-Адольф поспешил отправить конный полк, чтобы захватить этот транспорт, и ночной мрак помог успеху экспедиции. Весь обоз вместе с городом, где он остановился, попал в руки шведов; конвой был изрублен, около тысячи двухсот волов угнано, а тысяча телег с хлебом, которые невозможно было увезти, сожжены. Семь полков, двинутых герцогом Фридландским к Альтдорфу на защиту этого долгожданного обоза, были после упорного боя рассеяны королём, выступившим, чтобы прикрыть возвращение своих солдат, и были вынуждены, потеряв четыреста человек убитыми, вернуться в императорский лагерь. Эти многочисленные злоключения и стойкость короля, на которую герцог Фридландский никак не рассчитывал, заставили его раскаяться в том, что он упустил случай к сражению. Теперь неприступность шведского лагеря делала всякое нападение невозможным, а вооружённая молодёжь Нюрнберга служила королю надёжным военным резервом, из которого он быстро пополнял всякую убыль в людях. Недостаток продовольствия, ощущавшийся в императорском лагере, так же сильно как в шведском, вызывал большие сомнения в том, какая из обеих сторон раньше принудит другую к отступлению.

Уже две недели стояли обе армии лицом к лицу под охраной равно неприступных укреплений, отваживаясь на одни только небольшие набеги и незначительные стычки. В обеих армиях заразные болезни, естественное следствие плохого питания и скученности, вызывали большие потери, нежели неприятельский меч, и бедствия эти возрастали с каждым днём. Наконец, в шведском лагере появились долгожданные вспомогательные войска, и значительное усиление дало теперь королю возможность руководствоваться велениями своего природного мужества и разорвать путы, связывавшие его до сих пор.

По его требованию герцог Веймарский Вильгельм поспешно составил из гарнизонов Нижней Саксонии и Тюрингии отряд, к которому присоединились у Швейнфурта во Франконии четыре саксонских полка, а вслед за тем у Кицингена — рейнские войска, отправленные на помощь королю ландграфом Гессен-Кассельским Вильгельмом и пфальцграфом Биркепфельдским. Канцлер Оксеншерна взялся вести этот корпус к месту назначения. Соединившись в Виндегейме с герцогом Веймарским Бернгардом и шведским генералом Баннером, он двинулся ускоренными переходами к Бруку и Эльтерсдорфу, где переправился через Регниц, и благополучно достиг шведского лагеря. Это подкрепление насчитывало до пятидесяти тысяч человек с шестьюдесятью орудиями и обозом в четыре тысячи подвод. Таким образом Густав-Адольф оказался во главе почти семидесятитысячиой армии, не считая ополчения города Нюрнберга, который мог в случае надобности выставить в поле тридцать тысяч боеспособных граждан, — устрашающая сила, которой противостояла другая, не менее устрашающая. Казалось, всё неистовство войны разразится в одном сражении, которому суждено определить её исход. Трепетно созерцала расколотая на партии Европа это поле битвы, где, точно в фокусе, грозно сосредоточились силы обеих враждующих сторон.

Но если ещё до прибытия подкреплений была велика нужда в хлебе, то теперь это бедствие в обоих лагерях (ибо Валленштейн тоже получил подкрепление из Баварии) достигло ужасающих размеров. Кроме ста двадцати тысяч солдат, стоявших друг против друга с оружием в руках, кроме великого множества — более пятидесяти тысяч — лошадей в обеих армиях, кроме жителей Нюрнберга, далеко превосходивших численностью шведское войско, в одном только лагере Валленштейна было до пятнадцати тысяч женщин и столько же погонщиков и слуг, и не менее того — в шведском. По обычаю того времени, солдат мог брать в поход своё семейство. За императорским войском следовало бесчисленное множество женщин лёгкого поведения, а строгий надзор за нравами в шведском лагере, где не допускался никакой разврат, способствовал законным бракам. Для молодого поколения, которому шведский лагерь стал отечеством, были устроены настоящие походные школы, где воспитывались превосходные солдаты, так что армии во время продолжительной войны могли пополняться собственными резервами рекрутов. Нет ничего удивительного, что эти кочующие народы истощали всякую страну, где они разбивали свой стан, и вследствие этого ненужного придатка продовольствие неимоверно подымалось в цене. Все мельницы вокруг Нюрнберга не успевали молоть зерно, которое лагерь поглощал ежедневно, и пятьдесят тысяч фунтов хлеба, которые город ежедневно поставлял туда, лишь дразнили голод, но не утоляли его. Поистине изумительная заботливость нюрнбергского магистрата не могла предотвратить огромной убыли лошадей из-за недостатка фуража, а заразные болезни, свирепствовавшие всё сильнее, уносили ежедневно более ста человек.

Чтобы положить конец этому бедствию, Густав-Адольф, в надежде на превосходство своих сил, покинул, наконец, на пятьдесят пятый день свои окопы, двинулся в полном боевом порядке на неприятеля и из трёх батарей, расположенных на берегу Регница, открыл огонь по лагерю Валлеиштейна. Но герцог не трогался из своих укреплений, удовлетворяясь тем, что издали отвечал на этот вызов мушкетным и пушечным огнём. Он вполне обдуманно решился истомить короля бездействием и победить его упорство голодом, и ни настояния Максимилиана, ни нетерпение его армии, ни издевательства неприятеля не могли поколебать этого решения. Обманутый в своей надежде и теснимый всё возрастающей нуждой, Густав-Адольф решился на невозможное: штурмом взять лагерь, который природные условия и военное искусство сделали вдвойне неприступным.

Поручив охрану лагеря нюрнбергскому ополчению, он в день св. Варфоломея, на пятьдесят восьмой день пребывания шведской армии в нюрнбергских укреплениях, двинулся вперёд в полном боевом порядке и перешёл у Фюрта через Регниц, где без труда заставил отступить неприятельские форпосты. Главные силы неприятеля были расположены между Бибером и Регницем на крутых холмах, называвшихся Старая Крепость и Альтенберг, а сам лагерь тянулся в необозримую даль по равнине у подножия этих холмов. Вся артиллерия была расположена на обоих холмах. Неприступные укрепления были окружены глубокими рвами; частые засеки и колючие палисады преграждали доступ к крутой горе, с вершины которой Валленштейн, спокойный и уверенный, как бог, метал свои молнии сквозь чёрные облака дыма. За брустверами штурмующего смельчака ждал коварный огонь мушкетов, из сотен зияющих пушечных жерл на него глядела верная смерть. На этом опасном пункте сосредоточил Густав-Адольф нападение, и пятистам мушкетёрам, подкреплённым незначительным отрядом пехоты (большее количество не могло в этой тесноте действовать разом), досталась незавидная участь первыми броситься в развёрстую пасть смерти. Яростен был приступ, страшен отпор; под бешеным огнём неприятельских орудий, без прикрытия, полные ярости перед лицом неизбежной смерти, эти бесстрашные воины бегом взбираются на холм, который в мгновение ока превращается в пылающую Геклу и с грохотом извергает на них чугунный град. В то же время тяжёлая кавалерия врывается в бреши, созданные неприятельскими ядрами в сомкнутых колоннах нападающих. Тесные ряды расстраиваются, и стойкие герои, побеждённые соединёнными усилиями природы и людей, обращаются в бегство, оставляя на месте сотни убитых. Густав-Адольф небеспристрастно предоставил кровавое начало первого штурма немцам. Раздражённый их отступлением, король повёл на приступ своих финляндцев в расчёте, что их северная отвага посрамит немецкую трусость. Но и его финляндцы, принятые таким же огненным дождём, уступают численному превосходству, и свежий полк, сменяющий их, возобновляет нападение столь же безуспешно. Его сменяет четвёртый, и пятый, и шестой, так что в продолжение десятичасового боя все полки один за другим идут на приступ и все уходят с поля битвы истёрзанными и поредевшими. Тысячи изувеченных трупов покрывают место побоища, и Густав, не побеждённый, продолжает нападение, а Валленштейн непоколебимо защищает свои окопы.