Слепой часовщик. Как эволюция доказывает отсутствие замысла во Вселенной - Ричард Докинз

Когда в мире государств с его более мелким временны´м масштабом враги постепенно совершенствуют свои вооружения в ответ на усовершенствование вооружений противника, мы называем это “гонкой вооружений”. Аналогия с эволюцией тут достаточно близка для того, чтобы позаимствовать этот термин, и я не приношу извинений тем своим напыщенным коллегам, которые были бы рады очистить наш язык от подобной наглядности. Я воспользовался простым примером с газелями и гепардами, чтобы провести четкую грань между живым врагом, который сам подвержен эволюционным преобразованиям, и безразличными неодушевленными силами природы, например погодой, которые тоже подвержены изменениям, но не систематическим, не эволюционным. Однако теперь пришло время признаться, что, пытаясь растолковать эту важную мысль, в других отношениях я мог направить читателя по неверному пути. Стоит немного подумать, и становится ясно, что нарисованная картина бесконечно прогрессирующей гонки вооружений слишком упрощена — как минимум в одном аспекте. Возьмем, к примеру, такой показатель, как скорость бега. Исходя из вышеизложенного можно подумать, что теория о гонках вооружений предполагает, будто гепарды и газели должны были постоянно, из поколения в поколение, становиться все более быстрыми, до тех пор пока и те и другие не стали бы в конце концов перемещаться со скоростью звука. Этого не произошло и никогда не произойдет. Преж де чем вернуться к обсуждению самого явления гонки вооружений, мой долг — предупредить неверное понимание этого предмета.

Первая оговорка такая. Из того, что я сказал, могло создаться впечатление, будто гепарды неуклонно совершенствуются в своем умении охотиться, а газели — в своей способности убегать от хищников. Читателю это могло внушить викторианские представления о неотвратимости прогресса, когда каждое поколение становится лучше, изящнее и отважнее своих родителей. Никакого отношения к тому, что происходит в природе, это не имеет. По всей вероятности, та временнáя шкала, на которой можно обнаружить хоть сколько-нибудь значимое улучшение, всегда будет слишком крупномасштабной, чтобы можно было что-либо заметить, сравнивая одно типичное поколение с другим, предшествовавшим ему. Более того, сам процесс “улучшения” отнюдь не непрерывен. Он судорожный и неровный: то и дело останавливается или даже отходит “назад”, а вовсе не движется неукоснительно “вперед” — в направлении, определяемом природой данной гонки вооружений. Изменения условий, изменения тех неодушевленных сил, которые я свалил в одну кучу под общим названием “погода”, вполне способны заглушить медленные и переменчивые тенденции, устанавливаемые гонкой вооружений, — по крайней мере для любого полевого наблюдателя. Наверняка бывают такие длительные промежутки времени, когда никакого “прогресса” в гонке вооружений — а может быть, и вообще никаких эволюционных преобразований — не происходит. Порой гонки вооружений приводят к вымиранию, и тогда очередная гонка вооружений начинается заново с нуля. Тем не менее, сказав все это, следует признать, что гонки вооружений, несомненно, остаются самым убедительным объяснением существования тех отлаженных и сложных механизмов, которые встречаются у животных и растений. Своего рода прогрессивное “улучшение” действительно существует, даже если оно происходит импульсивно и с перерывами, даже если результирующая скорость его настолько мала, что не может быть замечена не только за время жизни одного человека, но и за всю документированную историю человечества.

Другая оговорка состоит в том, что взаимоотношения, которые я обозначил как “вражеские”, на самом деле сложнее, чем то двустороннее взаимодействие, что было описано в рассказе про гепардов и газелей. Одно из осложнений связано с тем, что у любого вида может быть двое (или более) врагов, являющихся еще более злостными врагами друг для друга. Именно этот принцип лежит в основе той часто повторяемой полуправды, что траве полезно, когда ее едят (или косят). Коровы питаются травой, из чего можно было бы заключить, что они ее враги. Однако у трав есть враги и в растительном мире — конкурирующие с ними сорняки, которые, если им позволить расти бесконтрольно, способны нанести нашей траве более серьезный ущерб, чем коровы. Травы страдают от поедания коровами, но их конкуренты страдают еще сильнее. Следовательно, суммарное воздействие коров на растущую на пастбище траву вполне может быть благотворным. В этом смысле получается, что коровы траве друзья, а не враги.

Тем не менее коровы являются врагами для травы в том смысле, что любое отдельно взятое растение все же больше выиграет в том случае, если не будет съедено коровой, и что любая мутантная трава, которая обзаведется, скажем, химическим оружием, защищающим ее от коров, оставит больше семян (содержащих генетические инструкции по производству химического оружия), чем более приятные на коровий вкус представители того же вида. Даже если и можно в каком-то смысле сказать, что коровы — друзья травы, естественный отбор все равно не будет благоприятствовать тем растениям, которые из кожи вон лезут, только бы приглянуться какой-нибудь корове! Из этого абзаца можно сделать следующий вывод. Говорить о гонке вооружений между двумя различными эволюционирующими линиями организмов — к примеру, между коровами и травой или между газелями и гепардами — бывает удобно, но никогда нельзя упускать из виду, что у обоих участников этой гонки могут быть и другие враги, с которыми им приходится вести параллельные гонки вооружений. Я не буду развивать эту мысль здесь, но, если довести ее до конца, можно получить одно из объяснений того, почему гонки вооружений стабилизируются, а не продолжаются бесконечно, то есть не приводят к тому, что состязание хищников и добычи начинает выглядеть как нарезка лучших моментов из футбольных матчей и т. п.

Третья необходимая “оговорка” — это не столько уточнение к нашему упрощенному описанию гонки вооружений, сколько просто соображение, интересное само по себе. Отвлеченно рассуждая про гепардов и газелей, я заявил, что в отличие от погодных условий гепарды из поколения в поколение будут склонны становиться все более и более “умелыми охотниками” — более злостными врагами, лучше оснащенными для убийства газелей. Однако это вовсе не означает, что в деле убийства газелей они станут более успешными. Суть идеи гонки вооружений состоит в том, что каждая из соревнующихся сторон будет улучшаться со своей точки зрения, усложняя тем самым жизнь представителям противоположной стороны. Нет (или, по крайней мере, пока что не было упомянуто) никаких особых причин ожидать, что одна из противоборствующих сторон в гонке вооружений будет стабильно побеждать или, наоборот, проигрывать. Гонка вооружений в своем чистом виде предполагает, что в том, что касается доли успешных попыток, прогресс будет равен нулю, хотя и налицо будет явный прогресс оснащения, необходимого для достижения успеха. Хищники становятся лучше оснащенными, чтобы убивать, а добыча — чтобы не дать себя убить, и доля успешных попыток убийства остается в конечном итоге неизменной.

Отсюда следует, что если бы благодаря машине времени можно было устроить встречу хищников из одной эпохи с добычей из другой эпохи, то более поздние, более “современные” животные — неважно, хищники или жертвы — заткнули бы за пояс более ранних. Этого нельзя проверить экспериментально, хотя некоторые и полагают, что фауну удаленных и изолированных территорий — например, австралийскую или мадагаскарскую — можно считать более древней, в некотором смысле приравнивая поездку в Австралию к путешествию на машине времени. По мнению этих людей, частое вымирание аборигенных австралийских видов после внедрения более конкурентоспособных врагов из внешнего мира связано с тем, что туземные виды являются “устаревшими”, “старомодными” моделями, выглядящими на фоне видов-колонистов как корабли, участвовавшие в Ютландском сражении рядом с атомной подводной лодкой. Однако предположение, будто австралийская фауна представлена “живыми ископаемыми”, труднодоказуемо. Даже если и можно найти ему обоснование, этим редко кто себя утруждает. Боюсь, что это может оказаться всего-навсего зоологическим вариантом шовинистского снобизма, аналогичным той точке зрения, что все австралийцы — неотесанные бродяги в шляпе с привязанными к полям болтающимися пробками, которая прикрывает черепную коробку с не бог весть каким богатым содержимым.

Явлению, когда коэффициент успеха остается неизменным независимо от того, насколько велик технический эволюционный прогресс, американский биолог Ли ван Вален дал запоминающееся название “эффект Черной королевы[8]”. Как вы помните, в Зазеркалье Черная королева схватила Алису за руку и потащила ее за собой; они бежали все быстрей и быстрей, однако как бы быстро они ни бежали, обе продолжали оставаться на прежнем месте. Алиса была, понятное дело, озадачена и потому заметила: “У нас, когда долго бежишь со всех ног, непременно попадаешь в другое место”. “Какая медлительная страна! — сказала Королева. — Ну а здесь, знаешь ли, приходится бежать со всех ног, чтобы только остаться на том же месте! Если же хочешь попасть в другое место, тогда нужно бежать по меньшей мере вдвое быстрее!”[9]