Роузуотер. Восстание - Таде Томпсон

барьеров, новые продолжают прибывать все с той же упрямой самоотверженностью, с теми же бесстрастными выражениями лиц, с тем же вечным безразличием.

Плазменные поля на столе Джека показывают две трансляции: со спутника и с камер дронов. Спутниковой съемки у них всего несколько минут, но, бесконечно повторяясь, она демонстрирует, как у ворот и стен собираются сначала редкие крошечные фигурки, а потом – целая толпа, растущая с пугающей скоростью. Вторая трансляция идет в реальном времени, чередуя вид сверху и с камер дронов, облетающих периметр.

Издалека это похоже на протест, марш разъяренной толпы, множества мужчин и женщин, которые не отрывают взглядов от ворот и либо колотят в них, либо стоят и ждут. Из основной массы вырастают два крыла, огибающие стену и пытающиеся через нее перебраться. Сверху кажется, будто толпа пытается обнять особняк. Когда дроны подлетают ближе, камеры показывают, что, стоит турели или снайперу убить одного из реаниматов, остальные оттаскивают тело в сторону, а пустое место немедленно занимает кто-то другой. Они толкают ворота и карабкаются друг на друга.

Несколько десятков преодолевают барьеры и шквальную стрельбу из винтовок, однако пока что огнеметчикам удается не пускать их в здание, – впрочем, запасы топлива не бесконечны. Тела валятся друг на друга, образуя собственную стену.

Джек подмечает еще и то, что даже когда в них стреляют, реаниматы не останавливаются, если не разнести им голову.

Новые и новые прибывают со всех сторон – поток слабый, но непрерывный.

– Дахун прав, – говорит Джек. – Ты просчиталась, и сильно.

Феми, кажется, не может подыскать ответа – и хорошо, потому что кто знает, во что выльется скопившееся в комнате напряжение?

– Мы сумеем их сдержать? – спрашивает Джек.

– Не знаю. – Дахун убирает в кобуру пистолет, с которым вломился в кабинет, и поглаживает подбородок.

– Я тебе не за такие ответы плачу.

– Эй, я свою работу делаю. Я обороняю город с помощью большей части моих ребят и тех оборванцев, из которых состоит армия Роузуотера. Обороны этого места в планах не было.

– Прошу прощения?

– Я работаю над этим. – Дахун уходит.

Кровь и экскременты сливаются в лужи, и новые реаниматы поскальзываются на останках старых. Джек уже слышит стрельбу, а время от времени – треск закоротивших электромагнитных щитов. Смерть каждого реанимата заставляет его думать о том, что Ханна его прикончит. Не важно, как все обернется, – спора с женой ему не избежать. Возможно, «смерть» – и не самое подходящее слово, когда речь идет об уничтожении реаниматов, но Ханна любит использовать именно его.

Какой-то мелкий говнюк по имени Адеойе Алао подал на Джека гражданский иск, утверждая, что правительство Роузуотера нелегитимно. Джек приостанавливает работу судов до окончания войны. До Дахуна долетают слухи о протестах. Местная и национальная пресса умоляют об интервью.

Это хуже, чем собрания Торговой палаты. Но вождь должен разбираться с будничным дерьмом.

Если выживает, чтобы вести.

Реанимат врезается в барьер и умирает, схлопотав пулю в мозг.

Феми пытается дозвониться до Кааро. Настроение у нее, похоже, хуже некуда.

Какой вообще сегодня день? Боже, как он устал. Ему бы просто вздремнуть несколько часиков, или деньков. Без разницы. Джек позволяет глазам закрыться – засыпать он не собирается, но надо же отдохнуть…

– Нам нужен один из них, – говорит Феми.

Джек вздрагивает и просыпается.

– Кто нужен?

– Один из реаниматов. Возможно, он смотрит их глазами – всех до единого. Мне нужно только поговорить с ним.

– Поговорить с ним? Ты уже обосралась.

– Поцелуй меня в клитор. – Она переключается на другую камеру. Активны в основном те реаниматы, что ближе к особняку. Остальные как будто ждут своей очереди, переминаясь с ноги на ногу. Джек замечает, что некоторые лежат на земле, без сознания или мертвыми.

Голос Дахуна перекрывает сигнал тревоги:

– Закройте глаза, светошумовой заряд, светошумовой заряд – три, два, один.

Взрыв успешно дезориентирует реаниматов, и на них бросаются люди Дахуна – отряд огнеметчиков под прикрытием пулеметов. Криков нет, лишь скорченные почерневшие трупы. Но преимущество оказывается недолговечным: несколько волн реаниматов перекатываются через сожженные тела и захлестывают бойцов. Взрываются головы, пули отбрасывают реаниматов назад, однако новые есть всегда. Всегда.

– Прорыв, – говорит Дахун по громкой связи. – У нас прорыв. Перейти к защитным протоколам. У нас прорыв.

Феми жестом фокусницы достает револьвер. Джек даже не утруждает себя вопросом, как он к ней вернулся.

– Попробуйте взять одного живьем, – говорит она в телефон.

Снаружи квадрокоптеры посылают в толпу снаряды с разных углов. Джек уже в красках представляет себе грядущую пиар-катастрофу, а ведь это даже не часть войны.

«Национальная пресса с меня шкуру сдерет».

Джека не заботит то, что реаниматы пробились в здание. Его кабинет для них неуязвим. Он видит, что Феми разделась и натирается кремом для рук.

– Ты совсем свихнулась? – спрашивает Джек.

Она вручает ему тюбик.

– Он противогрибковый, господин мэр. У меня нет времени объяснять, но именно поэтому он является частью защитных протоколов. Поверьте мне, когда я скажу, что им нужно намазать все тело целиком.

Джек подчиняется, хотя запах его бесит и он гадает, сколько душей придется принять, чтобы от него отмыться. Времени проверять состав крема у него нет. Он замечает, что Феми разглядывает его тело, хотя она быстро отворачивается.

Снова слышится голос Дахуна:

– У меня есть один живой. Ну, условно живой. Куда его привести?

– Я сама к тебе приду, – говорит Феми. – Скажи только, где ты.

– В твоей прежней камере.

Джек отправляется с ней, хотя его телохранителей это не радует.

Когда они идут по коридору с Ориша, к ним бросаются два реанимата. Статуи оживают, и укрытые в них роботы преграждают реаниматам дорогу и обездвиживают их. Парочка обмякает, лишившись всяких агрессивных намерений. Пока Джек и его люди проходят мимо, Феми стреляет реаниматам в головы.

Пойманный реанимат обездвижен четырьмя пластиковыми стяжками и находится под прицелом автомата и злобного взгляда Дахуна. Это мальчик, он одет в школьную форму, окровавленную и грязную, словно его выкопали из-под земли, словно он – жертва убийства. До того как входят Джек и Феми, он борется со своими путами, а потом останавливается и улыбается.

– Миссис Алаагомеджи, – говорит он. Голос у него похож на бульканье пузырей в сточной канаве, и дыхание пахнет соответствующе.

– Я думала, тебе больше нравилось звать меня Феми. Ты ведь на меня уже не работаешь, забыл?

– А вот и это беспозвоночное, Джек Жак. Вы только никуда не уходите, господин мэр. Я слышал, что под конец умирание – довольно приятная штука. Эйфория, видения и все такое прочее.

– Зачем тебе