Дон Кихот - Мигель Сервантес Сааведра

— Я знаю, что говорю, сеньора экономка. Не спорьте со мной. Вам ведь известно, что я бакалавр из Саламанки, так, значит, со мной спорить не приходится, — ответил Карраско.

Экономка удалилась, а бакалавр немедленно отправился к священнику, чтобы поговорить с ним о новых затеях бедного идальго.

Между тем Дон Кихот и Санчо Панса оживленно обсуждали подробности предстоящей поездки.

Санчо сказал своему господину:

— Сеньор, наконец-то мне удалось изъяснить моей жене, что я обязан следовать за вашей милостью, куда бы вам ни угодно было отправиться.

— Ты должен был сказать: разъяснить, а не изъяснить, Санчо, — заметил Дон Кихот.

— Помнится, — ответил Санчо, — я уже раза два просил вашу милость не поправлять меня. Если вы не понимаете, что я хочу сказать, так и скажите: «Санчо, — черт, дьявол, я тебя не понимаю». А уж потом, если мне самому не удастся подобрать слова получше, вы меня поправьте. Я ведь человек подкладистый.

— Санчо, я тебя не понимаю, — сказал тотчас же Дон Кихот, — я не знаю, что значит: «я человек подкладистый».

— Подкладистый, — ответил Санчо, — значит — такой, как я есть.

— Теперь я еще меньше понимаю, — возразил Дон Кихот.

— Ну, раз вы меня не можете понять, — ответил Санчо, — так я уж и не знаю, как сказать яснее. Не знаю, и все тут. Да простит меня господь бог!

— Ладно, я уже догадался, — ответил Дон Кихот, — ты хочешь сказать, что ты такой покладистый, кроткий и мягкий человек, что согласишься со всеми моими поправками и сделаешь все, что я скажу.

— Бьюсь об заклад, — сказал Санчо, — что вы поняли все сразу и только хотели меня запутать, чтобы послушать, какого я еще наболтаю вздора.

— Возможно, — ответил Дон Кихот. — Итак, что говорит Тереса?

— Тереса говорит, — ответил Санчо, — чтобы я покрепче завязал узелок с вашей милостью, ибо что написано пером, того не вырубишь топором, ежели снял карты, тасовать не приходится, и что лучше синицу в руки, чем журавля в небе. Я знаю, что женские советы малого стоят, но кто их не слушает, тот дурак.

— Я с тобой согласен, — ответил Дон Кихот. — Говори, друг Санчо, продолжай; сегодня каждое твое слово — жемчужина.

— Дело в том, — продолжал Санчо, — что все мы подвержены смерти. Ваша милость знает об этом лучше меня; сегодня мы живы, а завтра померли; ягненок не долговечнее барана; никто на этом свете не проживет и часа больше, чем будет угодно господу; смерть глуха, и, когда она стучит в двери нашей жизни, она вечно торопится; ничто не может ее удержать — ни мольбы, ни сила, ни скипетры, ни митры, — так по крайней мере все говорят, и об этом же нам проповедуют в церкви.

— Все это правда, — ответил Дон Кихот, — но я не понимаю, к чему ты клонишь.

— А клоню я к тому, — сказал Санчо, — чтобы ваша милость определила мне месячное жалованье и чтобы это жалованье вы платили мне наличными, ибо за награды служить я не желаю, так как достаются они или поздно, или не в пору, а то и вовсе не подходят. Надо иметь хоть что-нибудь, да верное, тогда и бог поможет. Одним словом, мало ли, много ли, а я хочу знать, сколько я зарабатываю: ведь курица по зернышку клюет и сыта бывает, а из многих «мало» выходит одно большое «много», и раз ты что-нибудь заработал, так, значит, ничего не потерял. Конечно, если случится, на что я, впрочем, не очень надеюсь, что ваша милость подарит мне обещанный остров, я не буду неблагодарным и жадным. Я ни слова не скажу, если вы пожелаете удержать мое жалованье из доходов с этого острова.

— Я уже понял тебя, — ответил Дон Кихот, — и проник в самую глубину твоих мыслей: знаю, куда ты метишь бесчисленными стрелами своих поговорок. Слушай, Санчо, я охотно бы назначил тебе жалованье, если бы в романах о странствующих рыцарях мне припомнился хотя бы один случай, чтобы странствующий рыцарь платил жалованье своему оруженосцу. Но я прочел все или почти все романы и не помню, чтобы в каком-нибудь из них об этом упоминалось. Мне известно, что за свою службу они получали награды. Когда они меньше всего этого ожидали, судьба вдруг улыбалась их господину, и он жаловал им или остров, или что-нибудь в этом роде, или, по меньшей мере, титул и звание сеньора. Если этих надежд и ожиданий с вас достаточно, Санчо, и вы желаете вернуться ко мне на службу, — в час добрый. Но если вы думаете, что я стану подрывать древние обычаи странствующего рыцарства, то вы заблуждаетесь. А потому, друг Санчо, возвратитесь домой и объявите мое решение Тересе. Если вы с ее согласия решитесь служить мне, надеясь только на награды, — милости просим! Если же вы не желаете разделить со мною мою судьбу, так оставайтесь с богом и наживайте себе царство небесное. Советую вам, Санчо, вспомнить поговорки: было бы на голубятне зерно, а голуби найдутся, добрая надежда лучше худого поросенка, и еще — из-за хорошей тяжбы стоит полушку упустить. Как видите, братец Санчо, я не хуже вашего умею сыпать пословицами. Все это я говорю к тому, что у меня и без вас найдутся оруженосцы, может быть, более преданные и ревностные и не такие неуклюжие и болтливые, как вы!

Этот твердый и решительный отказ до глубины сердца поразил бедного Санчо. Свет затмился в его глазах, и крылья его смелости сразу опустились, ибо он был уверен, что Дон Кихот ни за какие сокровища не отправится в странствия без него. Смущенный и растерянный стоял он посреди комнаты, не зная, что ответить своему господину; но как раз в эту минуту вошли Самсон Карраско, экономка и племянница: женщинам хотелось послушать, как бакалавр будет отговаривать Дон Кихота от его безумного намерения. Торжественно приблизившись к рыцарю, Карраско обнял его, как в прошлый раз, и громко воскликнул:

— О краса странствующего рыцарства! О сияющий свет военного искусства! О честь и слава испанского народа! Молю всемогущего бога, чтобы все, кто замышляет помешать и воспрепятствовать вашему третьему выезду, запутались в лабиринте собственных желаний и чтобы все их коварные происки потерпели полную неудачу.

И затем, обратившись к экономке, он продолжал:

— Сеньора экономка может больше не читать молитв святой Аполлонии, ибо мне ведомо, что сеньору Дон Кихоту предписано свыше продолжать осуществление своих возвышенных и небывалых замыслов. И я взял бы на свою душу великий грех, если бы стал убеждать этого рыцаря отказаться от новых подвигов. Ибо он один призван ныне выполнять обязанности странствующего рыцаря, и, пока он медлит, порок остается безнаказанным, сироты страдают без защитника, вдовы без покровителя; итак, вперед, прекрасный и смелый сеньор мой Дон Кихот! Не медлите ни часу: пусть ваша милость выступит в поход сегодня же. А если вы еще не приготовились к дороге, я готов служить вам всем, чем могу; я бы почел для себя величайшим счастьем стать вашим оруженосцем, если бы вы испытывали в нем нужду.

Тут Дон Кихот обратился к Санчо и сказал:

— Ну что, Санчо, разве я тебе не говорил, что оруженосцы у меня всегда найдутся? Посмотрите-ка, кто предлагает мне свои услуги: сам несравненный бакалавр Самсон Карраско, украшение и слава знаменитого Саламанкского университета, молодой, здоровый, веселый, ловкий, молчаливый, умеющий переносить зной и стужу, голод и жажду — словом, самый подходящий оруженосец для странствующего рыцаря. Но небо не позволит, чтобы я ради моего личного блага сокрушил и разбил этот столп науки и сосуд учености. Пусть сей новый Самсон останется у себя на родине и, прославляя ее, прославит вместе с тем седины своих престарелых родителей, а я удовольствуюсь любым оруженосцем, раз уж Санчо не соизволит сопровождать меня.

— Нет, нет, ваша милость! — вскричал Санчо, растроганный и весь в слезах. — Я соизволю! Пусть про меня не скажут, что поел, мол, вашего хлеба и был таков. Мой род никогда не запятнал себя неблагодарностью. Все на свете, а особенно наша деревня, знают, кто такие были Панса, от которых я происхожу. К тому же, по вашим добрым делам и отличным словам я понял и уверился, что ваша милость непременно дарует мне награду. Если я принялся было выспрашивать, какое вы положите мне жалованье, то только в угоду жене. Раз уж ей взбредет что-нибудь на ум, так она примется гвоздить, словно молотком по обручам бочки, лишь бы непременно настоять на своем. Но в конце концов мужчина должен быть мужчиной, а баба — бабой; и раз по всем признакам я мужчина, так и в доме своем я желаю быть мужчиной. Пусть она себе злится, сколько угодно! Итак, ваша милость, пишите-ка завещание — не забудьте только о приписке, — да отправимся поскорее в путь-дорогу! Пусть не страждет душа сеньора Самсона, которому совесть повелевает торопить вашу милость. Обещаю вашей милости служить вам верой и правдой. Вот увидите, я буду таким оруженосцем, какого не бывало еще ни у одного странствующего рыцаря.

Слушая Санчо, бакалавр решил, что оруженосец вполне подходит к рыцарю, и подумал про себя, что свет никогда еще не видывал таких безумцев. В конце концов Дон Кихот и Санчо обнялись и помирились. По совету бакалавра, который стал теперь для наших друзей великим оракулом, было решено назначить отъезд через три дня. Необходимо было сделать кое-какие приготовления и прежде всего подыскать шлем с забралом, ибо Дон Кихот заявил, что без него невозможно обойтись. Самсон вызвался раздобыть отличный шлем у одного из своих приятелей.