Правдолюбцы - Зои Хеллер

— Салат из морепродуктов, — ответила Джин. — Попробуй. Очень вкусно.

Одри наморщила нос:

— А бутербродов ты не прихватила?

Гигантские микрофоны визгливо зафонили, и все трое, гримасничая, зажали уши ладонями.

— Нет, дорогая, — сказала Джин, когда визг стих. — Но там есть багет и немного паштета. Можешь намазать себе бутерброд.

— Да ну его, — Одри отодвинулась от сумки, — все равно есть не хочется.

Ее свекровь в темных роговых очках клевала носом, сидя в инвалидной коляске. Ханна выглядела почти шикарно — ни дать ни взять, Джоан Кроуфорд, только слегка приболевшая.

— Ты в порядке, Нана? — громко осведомилась Одри.

Старуха вздрогнула и устремила взгляд на сцену:

— Кто эта женщина?

— Сьюзан Сарандон, актриса, — пояснила Джин. — Хорошая актриса.

— Она миловидная, — одобрительно заметила Ханна.

— С такого расстояния любая покажется красавицей, — буркнула Одри. — А посмотреть на нее вблизи — кожа, поди, вся в складку.

— Ой! — воскликнула Джин. Вдоль толпы расхаживал человек на ходулях в костюме Дяди Сэма. — Здорово, правда?

Одри мрачно взглянула на нее. Джин нарядилась в то, что она в шутку называла «агитпроповским прикидом», — безразмерную блузу, какие носят художники, серые легинсы и дурацкую вязаную шапочку, которую ей недавно привезли с Ямайки. Это уже выходило за всякие рамки. Одри намеревалась сделать подруге внушение, когда выдастся свободная минутка.

— Никогда не понимала, как им это удается. — Ханна разглядывала человека на ходулях. — Упадешь — костей не соберешь.

— Но выглядит забавно, — сказала Джин. — Я бы сама хотела как-нибудь попробовать.

— Ах, Джин, сердцем ты по-прежнему молода! — язвительно обронила Одри.

Рассеянно улыбнувшись, Джин обратилась к Ханне:

— По-моему, митинг получился отличный!

— Да, чудесный! — согласилась старуха.

— Что вы несете? — возмутилась Одри. — Зрелище просто жалкое! Для того чтобы попасть в новостную программу, надо собрать не меньше ста тысяч человек. Этот междусобойчик удостоится лишь пары строчек в завтрашних газетах.

— И с погодой нам необычайно повезло, — упрямо радовалась Джин.

— А вот об этом даже в газетах не упомянут, — хмуро добавила Одри.

Все замолчали.

— Хорошо! — вскочила Джин. — Пожалуй, прогуляюсь-ка я и поснимаю, если не возражаете.

— Кто же тебе запретит, вольной пташке! — Одри с блеском удалось разом обидеть и обидеться.

В сотне метрах от пикникующих женщин на траве сидела Роза в окружении семерых подопечных из «Девичьей силы». Девочки заинтересовались лежачими демонстрантками в масках из папье-маше, изображающих череп, и огромных подгузниках.

— Что они делают, блин?

— Да они чокнутые.

— Зачем они нацепили эти уродские маски?

— Дура, они протестуют.

— На них подгузники. Это еще почему?

— Может, они гадят под себя.

— О, блин! Они — засранки! Засранки!

— Прекратите! — рассердилась Роза. — Немедленно прекратите! Вы ведете себя крайне дурно!

Сегодня Роза в последний раз выводила девочек «в свет». Две недели после подачи заявления об увольнении истекали в следующий четверг, и митинг, по сути, был прощанием руководительницы с группой. Однако протекало это событие довольно нервно — видимо, чтобы ни у кого не оставалось сожалений, думала Роза. Рафаэль, который по-прежнему почти с ней не разговаривал, в последний момент отпросился с работы, сославшись на якобы больное горло, а девочки, прежде никогда не бывавшие на политических акциях, совсем распоясались. Роза уже трижды отчитала их за то, что они принимались скандировать речевки собственного сочинения, когда кто-нибудь выступал с трибуны.

Одна из девочек похлопала Розу по плечу:

— Ро, не ругайся. Я только хочу знать, почему они это делают.

— Ну а как ты сама думаешь, Малиша? Что у них написано на плакатах? «Гибель за нефть не для наших детей». Что, по-твоему, это значит?

— Без понятия, — призналась девочка.

— Они хотят сказать, что наше правительство хочет вторгнуться в Ирак лишь затем, чтобы завладеть их нефтяными ресурсами…. А ты знаешь, что такое «нефтяные ресурсы»?

Но Малиша уже не слушала. Она, хихикая вместе с другими девочками, указывала пальцем на проходившую мимо пожилую белую женщину в раста-шапочке.

— Ой, что у нее на голове! Она воображает себя раста!

— Раста-тетенька! Вы любите Боба Марли?

Роза пригнулась, но было поздно: Джин успела ее заметить.

— Хо! Роза! — крикнула она и направилась к группе. — Привет! Всем привет!

Когда обнаружилось, что Роза знакома с этим странным созданием, девочек обуяло столь безудержное веселье, что некоторые из них повалились на землю, корчась от смеха.

— Роза, дорогая! — Джин поцеловала ее в щеку. — Просто фантастика, что мы здесь встретились!

— Здравствуй, — ответила Роза. — Девочки, познакомьтесь, это Джин. А это — Малиша, Шанель, Даниэль, Кьянти…

Джин улыбнулась им с тем безмерным добросердечием, которое белые либералы средних лет приберегают специально для цветной молодежи.

— Рада, очень рада! Как славно, что вы, совсем еще юные, пришли на этот митинг. Помните, мы рассчитываем на вас, только вы сможете вытащить нас из болота, в котором мы все увязли!

Девочки уставились на нее, раскрыв рты.

— Здесь твоя мама с Ханной, — сообщила Джин Розе. — Пойди поздоровайся с ними.

— Э-э… я не могу оставить девочек.

— А кто тебе велит их оставлять? Идите все вместе.

— Ура! — заорала Кьянти. — Нам покажут Розину маму!

— Честное слово, Джин, — сказала Роза, — это не самая удачная идея. Мы с мамой не очень-то ладим в последнее время.

Джин ухватила Розу за предплечье:

— Дорогая, не будь лежачим камнем. Все идемте со мной! — Ее хрупкие пальцы оказались на удивление сильными.

— Ура! — приплясывали от восторга девочки. — Розина мама! Розина мама!

— Ладно, — устало смирилась Роза, — идем.

Ханна спала, а Одри читала «Маму Джонс».[50]

— Смотри, кого я привела! — воскликнула Джин.

Оторвавшись от чтения, Одри глянула поверх очков:

— О, здравствуйте.

— Это моя мать, — официальным тоном оповестила Роза своих подопечных. — А это… — наклонившись, она чмокнула Ханну в свесившуюся голову, — моя бабушка.

Девочки жались друг к другу, внезапно присмирев.

— Ну а теперь, — обратилась Джин к девочкам, — кто хочет кока-колы?

— Ро, можно нам кока-колы?

— Если это уж так необходимо.

— Прекрасно! — сказала Джин. — А ты. Роза, посиди здесь, передохни. Не волнуйся, я справлюсь с этими юными леди.

Оставшись наедине, Одри и Роза некоторое время молчали. Одри опять уткнулась в журнал. Роза смотрела на трибуну, где старый черный священник метал громы и молнии перед микрофоном.

— Наш мудрый президент говорит: «Либо мы, либо они». Вы уж простите меня за скудоумие, но я должен спросить, кто такие эти «мы», о которых он талдычит? И откуда у человека, проигравшего общенациональные выборы, обманом захватившего власть, столько наглости, чтобы высказываться от имени нас всех?

Толпа возгласами подбадривала оратора, и над лугом взметнулись плакаты «ЗА НЕФТЬ НЕ ПЛАТЯТ КРОВЬЮ».

— На редкость вялое мероприятие, — кисло обронила Одри.

Роза улыбнулась. Несмотря на декларируемую приверженность принципам коллективизма, к массовым акциям Одри всегда относилась прохладно. Ее политические взгляды обслуживали ту же личную надобность, что и пристрастие одноклассников Розы к альтернативной музыке: и то и другое служило пропуском в замкнутое элитарное сообщество. Одри ратовала за свои убеждения, но множить ряды сторонников отнюдь не стремилась, точно так же школьные приятели Розы вовсе не желали, чтобы их обожаемые независимые группы заняли первые строчки в чартах.

— Странно, что ты привела сюда свою группу, — сказала Одри.

— То есть, — немедленно взбрыкнула Роза, — ярую религиозную фанатку вроде меня международная политика не должна интересовать, так?

— Примерно так.

— Впрочем, это моя последняя экскурсия с ними.

— Почему?

— Увольняюсь.

— Да ну? — Одри изо всех сил сохраняла невозмутимость. — И чем же ты собираешься заняться?

— Тебе это не понравится.

— Ты получила работу в «Морган Стэнли»?[51]

— Я планирую уехать в Иерусалим и поступить в ешиву.

Одри молча разглядывала зелень в парке. Когда же она заговорила, голос ее звучал неожиданно спокойно:

— Все же, почему иудаизм? Вот что хотелось бы понять. Почему ты выбрала самую реакционную религию? Могла бы стать буддисткой или индуской какой-нибудь.