Моряна - Александр Черненко

— Ой ли? — встрепенулся маячник.

— Говорю, не пропадет! — и Матрос значительно повел плечами.

Старик попрежнему жалостливо сказал:

— Ведрами ведь, Лексей Захарыч, ветра не смеряешь.

— Всякое, Максим Егорыч, бывает: и рыба взлетает, и птица ныряет...

— Лексей Захарыч... — Маячник вплотную подошел к ловцу и умоляюще попросил: — Сходим вместе, выручим бабу!..

Лешка провел рукой по лицу, нахмурился.

«Они-то собираются, о чем-то толкуют, — неожиданно мелькнуло у него про Дойкина, старого Турку и других, что сходились по ночам у Насти Сазанихи. — А мы чего же не соберемся? Почему мы не потолкуем про свои дела?..»

И вдруг он радостно хлопнул маячника по плечу:

— Пошли, Максим Егорыч! Только ты — наперед ступай. Да покличь туда Костю Бушлака, Сеньку, Антона, Павла Тупоноса...

— Зачем же их? — недоумевая, перебил Матроса старик.

— Надо, Максим Егорыч! Там узнаешь. Коляку еще позови, Анну Сергеевну, вдову Зимину, брата ее...

Старик удивленно глядел на Матроса, ничего не понимая.

— Да побыстрей только! Побыстрей! — торопил его Лешка. — Делай так, как говорю. Ступай! А я вот приоденусь сейчас и следом за тобой... Жалко, Андрей Палыча да Григория Иваныча нету. Ну, да ладно, — на этот раз обойдемся и без них.

Аккуратно сложив на подоконнике пачку документов, он начал быстро переодеваться.

— Ступай, ступай, Максим Егорыч! Созывай людей! Сейчас и я заявлюсь!

Искоса поглядывая на Матроса, маячник шагнул к двери и серьезно, озабоченно спросил:

— Не шутку ли со мной, Лексей Захарыч, шутишь?

— Что ты, Максим Егорыч! Что ты! Глушу идем же выручать!

— А народ-то зачем?

— А там увидишь!

— Непонятно... — Старик потоптался у порога и только было взялся за скобку двери, вдруг кто-то громко постучал:

— Дома гражданин Зубов?

— Кто там? Заходи! — Матрос прикрепил к бескозырке выглаженную ленту, на которой ярко блестели золотые буквы: «Решительный».

В горницу вошел милиционер.

— Здесь гражданин Зубов? — спросил он, с удивлением оглядывая ловца, что был в полной матросской форме и прилаживал к поясу наган.

— Здорово, дружок! — обрадовался Лешка. — Ты-то мне и нужен!

— А что такое? — спросил милиционер.

— Дело есть, — загадочно ответил Матрос. — Такое, дружок, дело, что ахнешь!

— И у меня дело, — милиционер, раскрывая брезентовый портфель, искал место, где можно было бы присесть.

— Вот-вот, — Лешка подвинул ногой бочонок. — Ну, а ты чего стоишь? — обратился он к маячнику, который изумленно глядел на милиционера. — Иди, иди, Максим Егорыч! Созывай поскорее людей. Сейчас и мы с товарищем милиционером заявимся. Торопись!

Тряхнув головой, старик широко распахнул дверь.

«Старый хрыч, — мысленно выругался Лешка вслед маячнику. — Дальше своей Глуши ничего и не видит!»

— Значит, вы будете самый гражданин Зубов? — Милиционер вынул из портфеля папку, все еще с недоумением поглядывая на Матроса.

— Единственный! А ты откуда: из района или из сельсовета?

— Из сельсовета, — и приезжий снял фуражку; бритая голова его отливала белизной. — Жалко, вашего депутата сельсовета нету, он тоже нужен.: —Милиционер раскрыл папку. — Та-ак... Расскажите-ка, гражданин Зубов, как тут у вас произошло избиение члена правления кредитного товарищества ловцов?

— Какое избиение?.. О Ваське Безверхове, что ли, говоришь?

— Да-да, о нем.

— Брось, дружок! — Лешка усмехнулся. — Пустое дело!

— Прошу к порядку! У меня распоряжение из района...

— Потом это! — Матрос, не дав досказать милиционеру, быстро подошел к нему и захлопнул папку. — После объясню. А сейчас — айда со мной. Вот я тебе дам дело так дело!

— Гражданин!.. — начал было милиционер, сбитый с толку решительным поведением Матроса.

— Потом, потом, дружок. Пошли поскорей! Зайдем только сейчас на собрание одно, а оттуда двинем птаху городскую ловить. У-ух, и птаха! Редкостная!..

Милиционер в недоумении пожал плечами.

— Пошли, пошли, дружок! Некогда!

Лешка потрогал рукой наган и, шагнув к двери, настежь распахнул ее.

Милиционер, поспешно сунув папку в портфель, выскочил следом за Матросом.

— Гражданин! — растерянно окликнул он Лешку, застегивая на ходу портфель. — Товарищ военмор!..

Глуша, как только вбежала в мазанку Дмитрия, сорвала с себя шаль и, заплакав от радости, прильнула к его груди.

— Чего ты, чего ты, дуреха, — он сурово улыбнулся и крепко прижал Глушу к себе, гладя ее густые шелковистые волосы.

— Батяша, Митенька, замучил...

— Довольно тебе, довольно. Садись давай. Я окно прикрою, а то видать все.

Сбросив полушубок, Глуша пытливо оглядела Дмитрия, желая понять, не рассердился ли он на нее за столь долгое отсутствие. Она часто, взволнованно дышала. Большие черные глаза ее были влажны и блестели.

Дмитрий, задернув занавеску и заложив на крючок дверь, шагнул обратно; был он нахмурен — казалось, чем-то недоволен.

Глушу сразу сковало страхом, точно льдом.

Подойдя к ней, Дмитрий снова улыбнулся.

— Митенька! — и она расслабленно повисла у него на груди. — Батяша все. Он все, он, Митенька!..

— Будет тебе, Глуша.

— А любишь ты меня? — она пристально посмотрела ему в глаза.

— Нет! — и Дмитрий рассмеялся.

...Долго рассказывала Глуша про чудачества Максима Егорыча, про Лешку-Матроса, пока не заметила узелок на столе.

— А это что такое? — с тревогой спросила она.

— В море собрался... Иду от Дойкина...

— А я как же?.. И с батяшей поскандалила, чуть не подралась. Куда же я денусь?

Дмитрий поднялся с кровати, шагнул к столу.

— Надумал я, Глуша, так... — начал он.

Подойдя к зеркалу и поправляя волосы, Глуша настороженно слушала Дмитрия.

— Собирались мы тут... Всё об артели думали... Ну, и порешили под конец: пока кто как пойдет на лов, а уж вернемся — непременно артель!..

— Куда же я, Митенька, денусь? — снова в тревоге спросила Глуша.

— Не перебивай... О тебе я так думал: на промысел пока поедешь, резалкой.

Глуша вздрогнула и бессильно привалилась к косяку окна. Никогда не выезжала она далеко из Островка, разве что на маяк. Поездка, о которой теперь говорил Дмитрий, пугала ее.

— Глядишь, и зашибешь какую полсотню, а то и всю сотню. Да я, да Сенька... — Он все больше и больше волновался, ворошил волосы и гулко ступал по земляному полу. — Вот и справа тогда, вот и артель готова... Эх, и заживем мы с тобой, Глушок! Да как еще заживем-то!

Глуша молчала, опустив голову.

— Такую артель собьем, что ахнут все! Мало-помалу весь Островок войдет в нашу артель. Развернем мы тогда дела! О-ох, и двинем...

Дмитрий, радуясь, что наконец-то никто ему не помешает как следует потолковать с Глушей, что нет возле них Егорыча, который ни разу не дал им по-настоящему поговорить на маяке, стал торопливо рассказывать дальше:

— Комсомол, Глушочек, — большой лагерь. А партия — еще больше. Это они новую жизнь создают и нам указывают, как ее налаживать. Начать только, Глуша, трудно, а там — колесом все завертится. Я вот сколько время бьюсь за артель, — видно, слыхала. А все тпру да стой, стой да тпру... Только бы начать артель, а там помогут и районный комсомол, и партийный комитет, и кредитка...

Глуша видела впервые Дмитрия таким взволнованным; так обстоятельно и горячо он еще никогда не говорил с ней.

«А батяша его ругал, — недоумевала она. — Ругал его и Лешка, будто классу какого-то в нем нету. И чего им надо?»

Неожиданная мысль поставила ее в тупик: «А почему Митя идет на путину от Алексея Фаддеича? Ведь батяша ругал его за это самое!»

Она тревожно взглянула на Дмитрия.

«Может, и правду говорят о нем батяша и Лешка?» — снова кольнуло ее сомнение.

Обеспокоенно задышав, она шагнула к нему.

— Митенька... — и, вертя пуговицу на его телогрейке, тихо спросила: — А почему ты не хочешь взять батяшин кулас? Ведь он же обещал! И сетку, говорил, даст. Мы с тобой вдвоем на лов поедем. Да еще батяша помог бы нам. И мне бы тогда не надо ехать на чужую сторону.

Дмитрий долго не отвечал, задумчиво глядел мимо Глуши на занавешенное окно...

В это время и постучался в дверь глинянки Максим Егорыч.

— Митрий Степаныч, отворяй ворота!

— Батяша, — испуганно прошептала Глуша.

— Он! — отозвался Дмитрий и направился к двери.

— Митя, — остановила его Глуша. — А может, пьяный он? Буянить еще тут начнет.

- — Митрий Степаныч! — колотил ногою в дверь маячник. — Принимай гостей!

Откинув крючок, Дмитрий распахнул двери. Следом за Егорычем вошли в глинянку Макар-Контрик, Павло Тупонос, Коляка.