Моряна - Александр Черненко

— Здорово живешь! — весело приветствовал маячник Дмитрия, крепко прижимая к груди бутылки с водкой. — Освобождай стол! — кивнул он Глуше на узелок.

Ничего не понимая, Глуша удивленно глядела то на старика, то на ловцов, что пришли с ним.

— Освобождай, говорю, стол! — Егорыч локтем отодвинул узел и осторожно опустил бутылки на стол.

Дмитрий как был у двери, так и остался стоять там с широко открытыми глазами.

— Что ж это ты, Митрий Степаныч, — укоризненно покачал головой маячник, — плохо гостей принимаешь, а? Рассаживай давай, что ль!

Откашлянув, Дмитрий молча поздоровался с пришедшими, некрепко пожимая им руки; выдвинув из угла табуретку и чурбан, он прошел к кровати, из-под которой вытащил сундучок.

— Садись, ловцы, — и сам опустился на край кровати, рядом с ним присела Глуша, все беспокойно поглядывая на старика.

Егорыч, отдернув с окна занавеску, хотел что-то сказать, но тут распахнулась дверь, и в глинянку, шумно переговариваясь, вошли Анна Жидкова, ее дядя — Кузьма, вдова Зимина, Наталья Буркина.

— Здрасте! — бойко сказала Анна и обратилась к маячнику, лихо поводя подчерненной бровью. — Зачем кликал нас, Максим Егорыч?

— Садись, садись, бабоньки. — Старик засуетился, выискивая, где бы можно было пристроить рыбачек.

— А зачем звал-то нас? — заносчиво спросила Анна, высоко вскинув голову и поочередно оглядывая ловцов.

— Сейчас все откроется... — Егорыч усадил Жидкову на подоконник, Буркину на чурбан, Зиминой уступил свою табуретку. — Лексей Захарыч сейчас придет, он все и откроет.

Дмитрий тревожно переглянулся с Глушей.

— А-а-а, Лексей Захарыч, — радостно протянула Анна. — Тогда обождем!

Глуша недовольно скосила глаза в ее сторону.

Опять скрипнула дверь, и один за другим вошли Тимофей — брат Зиминой, Костя Бушлак, Сенька, Антон, затем пришло еще несколько ловцов и рыбачек.

А вскоре заявился и сам Лешка.

Когда он, улыбчивый и разодетый, с орденом на груди, при нагане на поясе, вступил в мазанку, да еще в сопровождении милиционера, все так и ахнули.

— Здорово, товарищи ловцы, — сказал Лешка, — и гражданочки рыбачки!

Одни из пришедших заулыбались, другие с любопытством поглядывали на милиционера.

Протиснувшись к столу, кивнув на водку, Лешка строго сказал Егорычу:

— Убрать! — и, выдвинув стол на середину мазанки, обратился к милиционеру: — Садись, дорогой дружок. Послушай вот! Мы быстро...

Лешка попросил Зимину пересесть к Глуше на кровать, а табуретку уступить милиционеру.

— Проходи сюда, дорогой дружок!

Милиционер порывался что-то сказать, но Лешка за рукав подвел его к столу.

— Садись, садись! Раскрывай бумаги!

Скинув фуражку, милиционер сел, расстегнул портфель.

— Согласно поступившего заявления...

— Это после! — остановил его Лешка. — После!

Милиционер недоуменно взглянул на ловцов и рыбачек.

— Константин Иваныч председателем будет, — продолжал распоряжаться Лешка. — Садись! — и пригласил Бушлака к столу. — А Сенька — секретарем, пусть протокол ведет. А товарищ милиционер — вроде как член президиума. Правильно, товарищи ловцы и гражданочки рыбачки?

— Правильно, правильно, — не совсем уверенно ответили собравшиеся, еще не зная точно, в чем же дело.

— А я докладчиком буду. — Лешка одернул бушлат, подтянулся. — Так, что ли?

— Давай, давай, Лексей Захарыч! — крикнула Анна. — Народ ждет!

— Поскорей только! — поддержал Анну Макар.

Рыбачки, что пришли последними, перешептывались, тянулись к столу, ловцы выжидающе смотрели — одни на милиционера, другие на Лешку, некоторые вопросительно поглядывали на Егорыча: зачем, мол, позвал нас? А Павло что-то говорил на ухо Антону.

Егорыч нетерпеливо следил за Лешкой, выглядывая из-за печки, куда оттеснили его до отказа набившиеся в мазанку ловцы и рыбачки.

Восхищенно оглядев собравшихся, Матрос подумал:

«Давно бы так — все вместе!»

Он хлопнул бескозыркой о стол, прочно взялся руками за край стола, обвел взглядом низкий, задымленный потолок и, сурово поджав подбородок, взволнованно произнес:

— Граждане ловцы и гражданочки рыбачки! Скажу прямо: собрались мы сюда, чтобы объясниться по текущему моменту нашей жизни, а она, наша золотая, ходит что на гребне волны: или еще выше вскинется, или в прорву рухнет... А ты, Сенька, — Лешка кивнул Бурому, — пиши протокол, слово в слово... Слыхали, какие дела творятся в городе, — рыбников к ногтю, а заодно с ними и тех работников, что потворствовали этим рыбникам. В самую точку угодили товарищи-дружки, что приехали с центра проверить в нашем городе советские порядки. Довольно вола вертеть с рыбниками! — Лешка громко стукнул кулаком о стол. — Хватит!.. Эдакое и по всей нашей стране идет. Так я говорю, дорогой дружок, или не так? — и он пригнулся к милиционеру.

Тот сдержанно ответил:

— Выходит, согласно Конституции...

— Согласно, согласно!.. Революция наша шагнула на новый фарватер, скажу прямо: в новую путину вышла! — Лицо Матроса восторженно сияло. — По-иному и жизнь наша поворачивается. А кто здесь это видит? Кто это у нас чует? Мало кто!.. Дойкины это лучше нашего понимают, а мы одно только знаем: на гулянки с девками ходить, песни орать. Чего гыкаешь?.. — Лешка чуть заметно задержался взглядом на брате Зиминой, которого видел каждый вечер с девчатами. — А иные наши ловцы только за бабьи подолы держатся, — и Лешка осторожно скосил глаза в сторону Дмитрия. — Да и сам я, каюсь, грешник, последнее время зря много о юбке думал. А теперь бросил. Поважнее дела есть!..

«У-ух, какой!» — У Глуши в тревоге дрогнуло сердце.

— А есть и такие ловцы, что только о своих дочках думают, будто весь свет на зяте клином сошелся...

Егорыч отступил подальше за печку.

«Ну и шерстит! Ну и перебирает наши косточки!» — И тут же маячника подмывало тревожное любопытство: к чему такое и что будет дальше, куда повернет неожиданную речь Матрос?

Этого ожидали и другие ловцы, пристраиваясь кто у стен на корточках, кто у стола, иные подсаживались к Дмитрию и Глуше на кровать.

— Почему никто не видит, что вокруг делается? — всё громче и громче говорил Лешка. — Всяк собою занят! А кругом нас гады вертят, жить мешают, а может, и петлю готовят.

— Гады бывают разные, говори толком, — глухо проворчал Коляка.

— Гады какие, спрашиваешь? — Лешка потянулся в сторону Коляки. — А вот после собрания пойдем с товарищем милиционером накрывать одного гада, — Матрос тронул наган, — тогда и увидишь. С легкой руки его, может, сразу и за других примемся. Каждую ночь крестины-именины там. Дойкин наш любезный, старый Турка захаживает, твой благодетель — Захар Минаич...

Лешка громко прищелкнул языком:

— Знаем мы их шатию!

Лицо его — розовое, в лучистой улыбке — на секунду помрачнело.

— Ничего не видим, что вокруг заворачивается!.. В новую путину, говорю, наша жизнь выходит. А мы все одно как незрячие, на месте топчемся. Дела пора делать! Они по ночам собираются, а мы днем будем собираться. На то мы и ловцы, на то и власть наша, ловецкая... Раз в городе г-гадов за жабры — значит, и тут на хвост наступим! Не мешайте шагать революции нашей по новым путям-дорогам. — Он быстро оглядел всех и резко взмахнул рукой: — А то что же получается? Они, разные дойкины и коржаки, и в кредитке заправляют, и в сельсовет нос суют...

Милиционер решительно поднялся, намереваясь, должно быть, прервать Лешкину речь. Но на него зашикали, чтобы не мешал слушать. Потоптавшись, он опустился на табуретку.

— Люди в море собираются, — не обращая внимания на милиционера, продолжал Лешка. — А мы вот на берегу торчим. У кого сетей нет, у кого посуды... А у г-гадов полно от наших трудов. Гниет!..

— Правильно! — вскричала Анна Жидкова и оглушительно захлопала в ладоши.

— Постой шуметь, Анна Сергеевна, — и Лешка приветливо улыбнулся ей. — Мне так думается: прежде всего давайте артель создадим. А чтобы крепче было, выберем сейчас же и комитет, или, как это называется, правление. Перво-наперво нужно выбрать, по-моему, Андрей Палыча, он и председателем, вожаком артели должен быть. Кряду надо выбрать Григория Иваныча Буркина, деда Ваню, Анну Сергеевну. А еще Дмитрия Казака — у него ведь больше прочих голова болит за артель!.. Тоже — комсомол, а с рыбниками! Где ловецкий класс?.. А меня надо сделать вашим уполномоченным. Я за управой на кредитку и на рыбников в район поеду, в город поеду. А не то и в Москву махну!

Слушая Матроса, милиционер забывал о целях своего приезда в Островок, а когда вспоминал, пытался подняться, теребя Лешку за бушлат. Но тот, увлекшись, все говорил и говорил:

— Ты вот, Митрий, был в Красной Армии, — неожиданно повернулся он к Казаку. — Значит, должен знать о Клименте Ворошилове, кто он есть и что за человек. А ты вот с Дойкиным!..