Ричард Длинные Руки — виконт - Гай Орловский

— Да, — ответил я коротко. — Но не пытайтесь выдавить из себя благодарность, лопнете. Королям это несвойственно.

Он покачал головой.

— А я и не давлю, еще неизвестно, откуда у вас такой дар. Если от дьявола…

— Не смешите, — прервал я. — Половина ваших придворных служит ему верой и правдой. Я — паладин, а паладинам, известно даже пастухам, дарована Господом возможность исцеления соратников. Вы не соратник, конечно, но я, как видите… Честно говоря, сам не знаю, надо ли было…

Он пропустил мимо ушей колючку, смотрел неотрывно. Я видел по пристальному взгляду, как этот довольно мощный мозг, что сделал его королем, работает со всей интенсивностью, спешит разобраться, сделать выводы, наметить линию поведения.

— Ладно, — сказал он другим голосом, — с этим пока отложим. Пока понятно, что герцог Ланкастерский решил нанести удар. Здесь я сплоховал, признаю… Но почему же вы, сэр Ричард, вздумали вдруг встать на мою сторону?.. Да еще в такой безнадежный момент?

Я пожал плечами.

— Вам отвечать как королю?

— Нет уж, — сказал он хмуро, — от правды мой хребет не переломится.

— Как знаете, — ответил я. — А то могу так, чтобы вам было приятно. Как вам всегда говорил герцог Ланкастерский…

Он скривился.

— Не напоминайте про мерзавца.

— Да, — согласился я. — Сунем головы в песок…

Он вскинул брови.

— И что за странный обычай?

— Да это в наших краях такая птица водится, — объяснил я. — Огромная, сильная, но трусливая. При малейшей опасности прячет голову в песок. Мол, если она никого не видит, то и ее…

Он взглянул остро.

— Из далеких вы краев, сэр Ричард. Я о такой птице не слышал. Так почему, не увиливайте! А то умело так это скользнули в сторону, как намыленный сом…

— Мне показалось, — ответил я ровным голосом, — что герцог еще большая сволочь, чем вы, Ваше Величество. Да и ваш друг Даниэль, настоящий друг, отзывается о вас как о достойном правителе.

Он всхрюкнул, вдруг задумался.

— Да, невелик выбор, — признался он после долгой паузы. — Правда, можно было на коня и… удалиться, если нет желания оказаться на стороне такого победителя. Я начинаю подозревать, что вы больше рыцарь, чем стараетесь показать.

— Сильно на это не рассчитывайте, — предупредил я.

— Я король, — напомнил он хмуро, — потому привык подозревать всех, а рассчитывать только на себя. Остальных же покупал землями, замками, добычей, славой. Герцога тоже подозревал и, как уже знаете, велел удалиться в графство Итрурия, но не рассчитал, что для упреждающего удара он соберется так быстро.

— Думаю, — сказал я, — он уже провозгласил себя королем. Или завтра провозгласит.

— Это так быстро не делается! — вскипел он.

— Коронация? А с этой фигней можно и подождать. Главное, сила у него. Ваши сторонники либо трясутся в норах, как мыши, либо разбегаются. За время вашего отсутствия герцог слишком многих перевербовал, Ваше Величество… Да вы это и сами знаете.

Он затравленно промолчал, ладони массировали руки, безостановочно ощупывали грудь, живот, ноги. Я перехватил голодный взгляд на седельный мешок.

— Сейчас поедим, — сказал я.

Я порылся в мешке, вытащил небольшую головку сыра, подал королю. Он жадно вгрызся в нее, как гигантский грызун, кости которых я видел в палеонтологическом музее, сожрал едва ли не в мгновение ока.

— А мяса у вас не водится, сэр Ричард?

— Я паладин, — напомнил я. — Рыцарь-монах. Нам надлежит довольствоваться постной пищей… если есть возможность довольствоваться только ею. Но ради вас, Ваше Величество, я убью какое-нибудь бедное, ни в чем не повинное животное.

Он буркнул:

— Неужто пойдете на такую жертву?

— Пойду, — ответил я сокрушенно. — Хотя душа моя уже прямо щас полна сомнений и колебаний.

— Зря будете стараться, — бросил он язвительно, — в этом лесу только нечисть да нежить.

— Человек не свинья, — сообщил я, — ест все! Если, конечно, без религиозных запретов. А вы, Ваше Величество, тоже человек, хоть и помазанник… Или вас не мазали? Если нечисть хорошо прожарить, чтобы освободить от нечистости, посолить, поперчить, посыпать горькими травами…

Он замахал руками.

— Ладно, согласен! Добудьте, пока я не захлебнулся слюной!

— Согласны и на нечисть? — уточнил я.

Он сказал раздраженно:

— Могли бы и не повторять! Если хорошо прожарить, то уже и вроде бы не совсем нечисть? К тому же Господь разрешает нам в походах всякие послабления по части исполнения ритуалов. А когда вернусь, то исповедаюсь, а то и часовенку построю.

— Часовенку, — передразнил я. — Дешево же… Впрочем, возможно, больше и не стоит… Ах да, кстати, я ж феодал, что это я все сам да сам? Ваше Величество, погодьте минутку…

Я свистнул, выждал, свистнул снова. Зайчик насторожил уши, посмотрел на меня вопрошающе.

— Что-то я по нашей милой собачке соскучился, — объяснил я. — А ты?

Зайчик ржанул и помахал хвостом, как обрадованный пес при виде горячо любимого хозяина.

— Вот-вот, — подтвердил я. — Он самый.

Барбаросса поднялся, походил взад-вперед под деревом, перешагнул ручеек, взмахнул руками и, судя по его недоверчивому лицу, с подозрением прислушивался к ощущениям, вдруг да дурачу, а кости срослись вкривь и вкось, останется только идти звонить в соборе Парижской богоматери…

Слушая мою беседу с конем, поморщился.

— На кой черт вам собачка?.. О другом думать надо!

— Правильно, о душе, — согласился я. — Душа — это Бог, нашедший приют в теле человека, тут вы абсолютно правы, Ваше Величество. Будучи нигде, она существует в том, что нигде, и таким образом — она везде. И вообще, земной человек — это слабая душа, обремененная трупом…

Он слушал с растущим подозрением, глаза засверкали яростью, но сдержался и сказал кратко:

— Душа в пятках вряд ли соберется в кулак. Сейчас надо собрать всех оставшихся верными престолу…

Кусты затрещали, на поляну выметнулся Пес. Одолев расстояние в десяток шагов в один прыжок, он приземлился передними лапами мне на грудь. Я заранее уперся спиной в дуб, зажмурился, чувствуя быстрый горячий язык на лице. К счастью, у собак языки шелковые, это кошка таких размеров уже содрала бы кожу до костей, отбивался, уверял, что я его тоже люблю.

Открыв глаза, увидел, как Барбаросса снял ладонь с рукояти ножа на поясе, но напряжение не оставляет крупное лицо короля, а вся фигура напоминает льва, изготовившегося к прыжку.

— Это… — проговорил он наконец, — и есть ваша…

— Собачка, — подсказал я. — Правда, милая?