Александр Александрович Богданов - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В обзоре Вернадского были упомянуты те же имена экспериментаторов, для которых «наука о живом есть часть физической химии жидкостей», – Бючли, Квинке, Румблера, Эрреры, Ледюка[425], что и в 1-м томе «Тектологии» А. Богданова. Сходны и выводы: рождается новая область исследования – познание общих закономерностей строения живого и неживого вещества в природе. Но если Вернадский в дальнейшем уже не возвращался к этой идее, придя к выводу о качественном различии живого и косного вещества (см. далее), то для Богданова ее значение осталось неизменным в соответствии с универсальной эволюционной схемой причинности и непрерывности. Опыты с «искусственными клетками» на эмульсионных смесях для Богданова были первыми «тектологическими экспериментами» – исследованием общих законов организации независимо от конкретной природы элементов, составляющих системы. Именно опытную проверку организационных законов Богданов считал коренным отличием действенной тектологии от «созерцательной тенденции» философии.
Под влиянием трактата Ле-Дантека Богданов, наметивший уже в своих ранних работах учение о сохранении и развитии жизненных форм как их «подвижном равновесии» в процессе непрерывного взаимодействия с окружающей их средой[426], придал универсальное значение закону Ле Шателье как выражению структурной устойчивости форм в природе и обществе.
«Traite de biologie» Ле-Дантека, рекомендованный А. Богдановым М. Горькому для перевода на русский язык (что и было сделано), претендовал на создание «философии ХХ века» как «всемирной механики», основанной на «языке равновесия», «принципе непрерывности» и «группировке явлений природы в параллельные ряды различных масштабов». Ле-Дантек вступил в «философскую дуэль» с интуитивистом А. Бергсоном («талантливым и ученым философом-реакционером», по словам Богданова), оказывавшим философскую поддержку «неовитализму» в биологии. Богданов сугубо отрицательное отношение к витализму воспринял еще студентом Московского университета. Не исключено, что он слышал хлесткую публичную речь Тимирязева «Витализм и наука» в Политехническом музее в октябре 1894 года. Поэтому неовиталистическое учение профессора Гейдельбергского университета Г. Дриша было проигнорировано Богдановым, напротив, внимательным к выводам биологов (Бючли, Ле-Дантека, американца Г. Дженнингса), критиковавших витализм с позиций механицизма.
«Накаты» идейных споров первой трети ХХ века в биологии между механицизмом и витализмом имели значение для возникновения системного подхода. Впоследствии биолог-теоретик Л. фон Берталанфи самоопределился на «организмической точке зрения» в стремлении избежать крайностей механицизма и витализма и начал свой путь к «общей теории систем» с реинтерпретации установленного Дришем понятия эквифинальности (Aquiafinalitet) – способности живых организмов достигать предопределенного структурой конечного состояния независимо от нарушения начальных условий[427].
В размышлениях по поводу дилеммы «витализм – механицизм» и в сопоставлениях кристаллов и живых организмов «нащупывало» понятие системности и российское естествознание начала ХХ века.
Проблема системности живого
Первый русский физик-теоретик Н. А. Умов в ответ на виталистические суждения С. М. Лукьянова, директора Института экспериментальной медицины в Петербурге и друга виднейшего русского религиозного философа Вл. Соловьева, в работе «Физико-механическая модель живой материи» (1902) предположил, что биологическая эволюция, увеличивая количество «стройностей» в природе, противостоит энтропии. Крупнейший кристаллограф Е. С. Федоров в философско-публицистической работе «Перфекционизм» (1906) указал на необходимость различать статическую «стройность строения», присущую прежде всего кристаллам, и динамическую «способность к приспособлению, т. е. жизненную подвижность». Федоров подчеркивал, что «нежные, неустойчивые фигуры роста первенствуют, когда речь идет о движении, о жизни», а если стройность принимает характер чрезвычайной приспособленности к обстановке, то такое «перфекционирование», «совершенствование» означает засыхающие стволы биологического древа и застывший консерватизм кристалла.
В. П. Карпов в работе «Витализм и задачи научной биологии в вопросе о жизни» (1909) пришел к пониманию системности живого как стройного приспособления в организме для целесообразного действия физических и химических сил. Организм – разнородная система с кристаллическими и жидкими включениями. Кристаллические образования оседают в нем как «остаточные изменения» – результат тех внешних воздействий, которым он подвергался за время своего существования, и образуют все более и более усложняющийся скелет, закрепляющий достигнутую форму и служащий базисом для новых изменений. Жидкие составляющие также принимают участие в определении формы организма: стремясь принять свойственную им сферическую форму, они обусловливают собой напряженное эластичное состояние клеточных оболочек, turgorvitalis.
Интересно, что учителем В. Карпова был основоположник московской школы гистологов А. И. Бабухин (1827–1891), которого А. Богданов-студент уже не застал в Московском университете. Однако одним из наиболее его сильных студенческих впечатлений стало знакомство с трудами Бабухина, посвященными сходству форм глаза у головоногих моллюсков и высших позвоночных и зародившими у Богданова мысль об ограниченном числе возможных высших типов эволюции, высказанную в «Красной звезде»[428] и разделяемую высоко ценившим роман Богданова[429] палеонтологом и писателем-фантастом И. Ефремовым.
Карпов, возражая Дришу и ссылаясь на опыты Леманна и Бахметьева, делал вывод, что организованность и регуляция восстановления формы (Restitutionslehre) присущи не только живым телам, и вводил понятие лабильности организации – пластичности для различного рода регуляций формы. Организацию любого тела, по мнению Карпова, определяет совокупность векторов (направлений, канализующих энергию) в связи с пограничными условиями. Критический разбор витализма Карпов завершал призывом к построению математической теории организмов на основе понятий об организации и равновесии изменений распределения энергии в системе. От такой теории Карпов ожидал установления законов, согласно которым происходят изменения организации живой системы и ее переходы в новые состояния равновесия, с естественнонаучным объяснением целесообразности приспособительных реакций, регуляций и регенераций организмов.
Физиолог Н. А. Белов, стремясь объяснить действие «универсального автомата» физиологической регуляции не «виталистическим толкованием», а «физико-химической структурой организованных образований», разработал модель «сложнокомпенсаторного» сохранения живого организма в изменяющейся среде: «наличие неустойчивого равновесия и постоянного балансирования дают организму возможность приспособляться к новым явлениям. В этом основа жизни»[430]. Белов начал свои исследования в 1911 году в Харьковском университете, изучая ответы человеческого организма на введение в него лекарственных и тонических препаратов, и продолжил в 1921 году в Петроградском институте по изучению мозга и психической деятельности. Белов первым применил математический аппарат для описания целесообразности при взаимодействии организмов со средой и сформулировал «закон параллельно-перекрестной связи», или «принцип обратного построения»: «Если при изменениях состояний одного из двух взаимодействующих в замкнутом пространстве элементов наблюдаются изменения другого, то эти изменения таковы, что влекут устранение изменений в первом элементе»[431].
Излагая в 1922 году математико-энергетическое обобщение своих результатов, Н. А. Белов приблизился к идее о сигнальной, информационной природе взаимосвязей в процессах самовосстановления биосистем. Это дает основание рассматривать структурную схему Белова как предвосхищение не только физиологической теории гомеостаза (развитой в 1929 году У. Кенноном с опорой
