Гуарани - Жозе Аленкар

Он увидел на ковре маленькие атласные туфельки. Индеец стал на колени и благоговейно поцеловал их, как некую священную реликвию.

Но было уже около четырех часов; близился рассвет; звезды на небе гасли одна за другой: шумы пробуждающейся природы начали вторгаться в глухое безмолвие ночи.

Индеец запер снаружи дверь комнаты, выходившую в сад, и, спрятав ключ за поясом, сел у порога, как преданная собака, которая караулит дом своего хозяина и никого к нему не подпускает.

Потом он стал думать о том, что произошло; он винил себя в том, что позволил итальянцу проникнуть в комнату его сеньоры. Но он клеветал на себя, ибо одно лишь провидение могло в эту ночь сделать больше, нежели сделал он: все, на что только были способны разум, отвага, проницательность и сила человека, — все это он совершил.

После отъезда Лоредано и разговора с Алваро индеец был уверен, что его сеньора в безопасности и что обоих сообщников итальянца теперь тоже отошлют прочь; он думал только о готовившемся нападении айморе и поэтому, не медля ни минуты, отправился в пес.

Он хотел узнать, не проходило ли в окрестностях «Пакекера» какое-нибудь из племен великого народа гуарани, к которому сам он принадлежал; индейцы этого племени могли бы стать друзьями и союзниками Антонио де Мариса.

Застарелая вражда между народом гуарани и диким племенем айморе вселяла в Пери эту надежду. Но сколько он ни рыскал в этот день по лесу, он нигде не нашел ни малейшего следа своих соплеменников.

Таким образом, фидалго мог полагаться только на собственные силы. Силы эти были невелики, но индеец не падал духом; он знал себя и не сомневался, что, в случае беды, его преданность Сесилии подскажет ему средство спасти ее и тех, кто ей дорог.

Когда он вернулся, было уже совсем темно; он тут же разыскал Алваро и спросил его, как решили поступить с Бенто Симоэнсом и Руи Соэйро. Тот ответил, что дон Антонио де Марис не поверил в их виновность.

В самом деле, благородный фидалго, привыкший к тому, что все его люди ему преданны, не хотел полагаться на сведения, которые нельзя было подтвердить никакими доказательствами. Но вместе с тем он знал, что Пери не бросает слов на ветер, и поэтому дал себе труд выслушать его рассказ, чтобы в точности определить, какие выводы следует из него сделать.

Пери ушел встревоженный; он уже раскаивался, что не осуществил своего первоначального замысла — не убил всех троих. Раз эти два человека до сих пор еще не изгнаны из «Пакекера», значит, дом в опасности.

Он решил, что эту ночь не будет спать; захватив с собой лук, он уселся в дверях своей хижины. Несмотря на то что дон Антонио подарил ему клавин, лук оставался по-прежнему любимым оружием индейца. Он был удобен тем, что его не надо было заряжать — тратить лишнее время. Можно было выпускать одну за другой несколько стрел подряд; каждая разила так же метко и неумолимо, как пуля, и притом — бесшумно.

Спустя некоторое время Пери услышал крик совы у подножия лестницы. Крик этот показался ему странным, и по двум причинам: во-первых, эта зловещая птица никогда не кричит так звонко; во-вторых, крик доносился не с вершины дерева, как обычно, а откуда-то снизу.

Он вскочил. Сова эта, у которой были повадки столь отличные от всех других сов, показалась ему подозрительной; он захотел узнать, что это за странная птица.

На противоположной стороне площадки мелькнули три фигуры; они шли крадучись. Это возбудило в индейце еще больше подозрений: он знал, что ночной караул состоит обычно из двух, а не из трех человек.

Он последовал за ними издали, но, пробравшись во внутренний дворик, увидел только одного человека, который вошел в галерею — двое других исчезли.

Пери стал искать их повсюду, но не нашел. Они скрылись за столбом на самом краю обрыва, и увидеть их не было возможности.

Решив, что они, как и первый, в галерее, индеец пригнулся и прокрался туда. Неожиданно рука его коснулась холодного лезвия — он догадался, что это кинжал.

— Это ты, Руи? — спросил чей-то приглушенный голос.

Пери ничего не ответил, но внезапно, при имени Руи, в сознании его всплыл Лоредано и его заговор. Индеец сообразил, что здесь что-то замышляется, и принял решение.

— Да! — ответил он едва слышным голосом.

— Что, пора уже?

— Нет.

— Все спят.

Во время этого разговора Пери незаметно провел пальцами по стальному лезвию и убедился, что чья-то рука крепко сжимает рукоять кинжала.

Индеец вышел из галереи и поспешил в комнату Айреса Гомеса. Дверь оказалась запертой. Возле нее лежала куча соломы.

Все это говорило о преступном замысле, который мог быть приведен в исполнение в любую минуту. Пери понимал это и боялся, что не успеет расстроить козни врагов.

Что делал здесь этот человек, притворявшийся спящим и державший в руках обнаженный кинжал так, словно собирался нанести им удар? Что могли значить эти расспросы о времени и замечание, что все спят? Для чего под дверью эскудейро положили солому?

Сомневаться не приходилось: какие-то люди ждут условного сигнала, чтобы прикончить своих спящих товарищей и поджечь дом. Если он сейчас же не помешает им это сделать, все погибло.

Надо было разбудить спящих, предупредить их об опасности или, по крайней мере, подготовить их, чтобы они могли защититься и спасти себя от неминуемой смерти.

Индеец судорожно сжал голову руками, как будто хотел силой выдавить оттуда спасительную идею. Наконец он вздохнул с облегчением: после множества путаных, противоречивых предположений, роившихся в его мозгу, его вдруг осенила счастливая мысль, сразу же придавшая ему бодрость и силу.

Это было нечто весьма необычное.

Пери вспомнил, что в галерее стоит много бочек и бутылок с питьевой водой, винами и индейскими напитками. которые авентурейро всегда запасали в большом количестве.

Он снова кинулся туда и, нащупав первый попавшийся под руку бочонок, вытащил пробку — жидкость хлынула на пол. Спустя несколько мгновений голос, который он уже слышал во тьме, прозвучал снова, но на этот раз угрожающе:

— Кто там?

Пери понял, что замысел его не удается, и, может быть, напротив, даже ускорит то, чему он хотел помешать.

Индеец больше не раздумывал. Едва только задавший этот вопрос авентурейро попытался встать, как две цепкие руки, подобно железным тискам, сдавили ему горло, не дав даже вскрикнуть.

Пери неслышно опустил бездыханное тело на пол и стал продолжать свое дело. Одна за другой все бочки были опорожнены, и потоки воды и вина залили галерею.

Несколько мгновений — и все вскочат и выбегут на площадку. Этого-то Пери и добивался.