Счастливая проститутка. История моей жизни - Ксавиера Холландер

«Ага, вот этот прослушивается. У тебя здесь установлен «клоп».

«Где?»

«Не волнуйся, не волнуйся, я знаю».

«Как? Откуда ты знаешь?»

«…(последовала череда слов, о которых я знаю, что они английские, но звучавшие так, как будто Эйнштейн сошел с ума)… и затем, когда это регистрирует вот тот измерительный прибор, я знаю, что там установлено прослушивающее устройство».

«Ну да. Там «клоп». Кто еще, черт побери, мог спорить с ним в этой области?»

«Ага (клик, клик, нажатие на кнопку, поворот тумблера, клик, клик)… а в этом телефоне установлен пенрегистр».

«Какого черта, ничего не понимаю… Что это за чертова штука — пенрегистр?»

Он объяснил мне, что это — прибор, фиксирующий все набранные номера. Я захотела узнать, что нужно предпринять. Он быстро объяснил; снова та же улыбочка на лице. Я ничего не могла поделать. А он мог делать все, что хотел. Абе открыл новый черный ящик с лампочками и стрелками и после получаса работы кивнул удовлетворенно головой. «Больше «клопов» нет. Я сделал так, что они перегорели. Копам потребуется не меньше десяти дней, чтобы получить у прокурора разрешение на установку новых. Что касается телефона с регистратором номеров, используй его только на прием звонков или звони только по пустякам: в магазин, бытовые службы либо поболтать с друзьями».

Пользоваться звукозаписывающей аппаратурой было одно удовольствие. Я провела следующие несколько дней, записывая некоторые телефонные разговоры, особенно с «чудаками», и интервьюируя некоторых знакомых и «Джонов». Конечно, я сначала спрашивала их разрешения и держала их имена в секрете.

И снова пришел с визитом Абе. Неудовлетворенный тем, что «клопы» установлены только в спальнях, он хотел записывать происходящее в гостиной.

«Я против», — сказала я. Мне пришло в голову, что дело заходит слишком далеко, так я, конечно, потеряю контроль над ситуацией среди большой группы людей. Лишь гораздо позже я выяснила, что Абе установил миниатюрный, но очень чувствительный радиомикрофон с нижней стороны ночной тумбочки рядом с моей постелью, и каждый звук в моей спальне регистрировался и передавался на другой магнитофон, установленный в офисе, расположенном в соседнем квартале, и не имело значения, включала или выключала я свой магнитофон.

У Абе была параллельная линия для того, чтобы продавать информацию судебным органам и прочим. Я узнала о тайной установке «клопа» и тайной скрытой линии подслушивания, только когда меня вызвали в качестве свидетельницы следователи комиссии Кмэппа много месяцев спустя. Они располагали записями, сделанными в моей квартире без предупреждения и моего согласия. Действительно, наш Абе «Клоп» был работящим «клопом». Окрыленный успехом с установкой секретных электронных приборов, он пошел еще дальше.

Спустя два месяца, как Абе впервые появился в моем доме, он стал наносить периодические визиты для выявления «прослушивающей аппаратуры» в моих телефонах. В этот раз он уничтожил нового «клопа» за легкие 250 долларов и незаметно для меня установил новое электронное устройство для прослушивания.

Приблизительно две недели спустя Ларри переливал ликер из больших бутылок в полгаллона в маленькие и затем, убирая мою комнату, вдруг позвал меня в спальню. Он попросил меня встать на стул и взглянуть на обратную сторону круглого, в золотой раме зеркала, висевшего над моей постелью. В середине оборотной поверхности находилась маленькая черная металлическая коробка.

«Абе, сукин сын, что это значит, черт побери?» — подумала я про себя, Ларри присвистнул и открепил коробку от зеркала. Затем мы спрятали этот предмет в чулан. Абе придется давать объяснения.

«Ерунда, — сказал он на следующий день с той же самой улыбочкой. — Это просто усилитель микрофона магнитофона». И только спустя месяцы после этого Робин рассказал мне, что меня показывали по телевидению.

Оказалось, что эта маленькая коробочка была телевизионной камерой, работавшей по принципу радара. Луч лазера, направленный на камеру в моей квартире из близлежащего офиса, активировал черный ящик, который начинал передавать картинки на сложное приемное устройство в офисе Абе. Старый добрый деловой Абе не только прослушивал, что происходит в моих апартаментах, он еще также наблюдал за мной. Все, что нужно было сделать этому красногубому маленькому чудищу — покрутить ручки своего прибора с большим телевизионным экраном, пока он не поймает картинку из моей спальни, а затем сесть и смотреть.

Но Абе оказался не настолько хитрым, как ему казалось. После всех его трудов он наблюдал за мной в действии не более сорока пяти минут. Действие в моем доме действительно было отснято и передавалось по одному из нью-йоркских Ю-Эйч-Эф-каналов испаноязычной станцией, мне кажется. И ее зрители, как я поняла, получили возможность наблюдать за настоящей оргией в течение этих сорока пяти минут.

Когда ФБР пригласили для расследования случая, агенты сразу же сообразили, что только один человек способен провернуть требующее такого сложного электронного оборудования дело. Они пригласили Абе и пригрозили вспомнить все его грехи, если он совершит подобное еще раз, и, полагаю, напугали его здорово.

Абе хорошо известен, если не сказать больше, ФБР и различным комиссиям по уголовным делам, действующим в Нью-Йорке, которым он продавал информацию. Вскоре после нашей встречи он предложил мне давать взятки, чтобы спокойно заниматься бизнесом. Честно говоря, в обычных условиях мне было трудно работать больше четырех или пяти месяцев без хотя бы одного налета полиции, и он заявил, что взятки нормализуют ситуацию.

Абе признался мне, что работает на две комиссии, расследующие случаи коррупции. Он также обещал, что вся оказанная мной помощь их работе будет большим одолжением, и я, в свою очередь, могу рассчитывать на их содействие.

Абе действительно познакомил меня с сенатором Джоном X. Хаджесом и его официальным юристом Эдвардом Маслоглипом. Сенатор Хаджес возглавлял комитет в Элбани, полное длинное название которого — нью-йоркский государственный объединенный законодательный комитет по преступности, ее причинам, контролю и воздействию на общество, и он, и его юрист предложили мне помощь в получении гражданства США в обмен на мое будущее сотрудничество. Меня всегда волновал вопрос моей возможной депортации — по определенным причинам я боялась этого, — и я поверила, что Абе действительно может поговорить с сенатором Хаджесом о содействии в решении этого вопроса.

Однако я никогда не доверяла толстому коротышке. Если он пытался представить себя таким хорошим другом дома, тогда к чему брать эти дружеские гонорары в 200 и 300 долларов? Где проявление альтруистической дружбы?

В один из дней перед ланчем я пошла на встречу со знакомым, с которым договорилась увидеться в офисе адвоката. Я знала этого юриста, Эда Джармена, несколько лет. Джармен меня никогда особенно не интересовал — он был слишком скользкий и имел дело с таким количеством омерзительных типов, что я считала его определенно специализирующимся по «темным» делишкам. Я поболтала с Джарменом несколько минут, пока мой знакомый не забрал меня на ланч, и случилось так, что в беседе упомянула о своей больной проблеме — нескольких арестах за прошлые месяцы. Джармен пообещал познакомить меня в тот же день с кем-то, кто может быть полезен.

Действительно, ближе к вечеру швейцар объявил мне о визитере, представившемся как друг мистера Джармена. Открыв дверь, я обнаружила высокою, худого, черноволосого мужчину, на первый взгляд сорока с небольшим лет. Улыбаясь, он представился, и, так как был одновременно хорошо одет и обладал приятными манерами, я разрешила ему войти. Ник, так он назвал себя позже, рассказал, что он детектив, который решил помочь мне, раз я являюсь другом Эда Джармена. Он показал мне свой значок и удостоверение детектива со служебным номером внизу.

Затем мы обсудили, откуда дует ветер. Поход мэра Линдсея против проституции не только сократил уличную проституцию, но также количество коллгел и публичных домов под началом различных мадам. Рейды полиции стали частыми, и в марте 1971 года меня бросили в тюрьму вместе с одной моей девушкой — немкой, непричастной к моему бизнесу невинной сожительницей. Дело еще не было завершено, и перспективы казались довольно мрачными, так как больше всего я боялась приговора, даже если он будет звучать как «фланирование» с целью проституции. Все это подпадает под определение моральной непристойности, вызова общественной нравственности, может стать препятствием для получения очень важного для меня зеленого удостоверения, разрешающего постоянное проживание в США, которое я так долго ожидала. Конечно, я упомянула об этом Нику, и тот спросил меня, кто арестовал меня тогда. Я рассказала ему, и на этом мы закончили. Затем Ник повел меня в «Пи Джи» — мой любимый ресторанчик, как раз за углом моего дома. В «Пи Джи» Ника, кажется, знали все и порой все время подходили к нашему столу, все шутили и покупали нам выпивку. Как обычно, я пила безалкогольные напитки, а Ник выпил несколько рюмок виски. Наконец, мы с Ларри вместе решили встретиться с моим другом на следующий день в моем доме и обсудить, какой необходимо сделать следующий шаг для решения проблемы.