Зеленая гелевая ручка - Элой Морено
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну видишь, смог же! – сказал один из них с чувством удовлетворения, в то время как остальные одобрительно закивали.
– Конечно же, смог! – подхватили они.
– Спасибо, спасибо за все, – ответил я растерянно, запутавшись в чувствах.
– Мы оставили тебе немного еды, – снова обратился ко мне молодой парень.
Через несколько минут я сидел за накрытым столом.
На первое миска горячего супа, которую я проглотил одним махом.
На второе большой кусок мяса с жареной картошкой и овощами. Съел все в один присест.
Немного вина и яблоко на десерт.
И ужинал я уже в одиночестве.
– Простите, я понимаю, что надо было зарезервировать заранее, но… у вас найдется свободная кровать? – спросил я официанта.
– Не волнуйтесь, для вас уже забронировано.
У меня заколотилось сердце: она знала, что я дойду.
Он ушел за стойку, разделявшую зал с кухней, подошел к телефону, набрал номер и стал ждать, мы стали ждать.
– Это вас, – сказал он мне, протягивая трубку.
Я взял ее дрожащими руками и с радостью приложил к уху.
– Я знала, что ты справишься, – услышал я ее голос и звенящую на заднем плане погремушку.
– Благодарю, благодарю за все, – и понял, что мы даже не знали имен друг друга.
– Иди вперед, раз уж сделал такой важный шаг… ну, несколько шагов, – я услышал, как она засмеялась. – И забудь о заборах, которыми огорожены озера, договорились?
Она видела меня. Она, несомненно, видела меня в то утро, когда я хотел покончить с прошлым и заодно с будущим. Она видела все это.
– Договорились, спасибо.
– Целую.
– Спасибо.
И, пожелав доброго пути, Пеппи попрощалась со мной.
Мы оба предпочли не называть имен, довольствуясь тем, что просто знаем друг друга. Для меня она навсегда останется Пеппи, а я для нее – еще одним человеком, которому она помогла.
После ужина я заказал чай и, снова усевшись в углу, стал смотреть, как повсюду гаснут огни. В зале остались только я и огонь в камине.
– Вы не возражаете, если я немного посижу? – спросил я у официанта, который уже собирался уходить.
– Не переживайте. Ваша кровать – вторая от двери, внизу. Старайтесь не шуметь, когда будете ложиться. Остальные хоть и выглядят спокойными, тоже нуждаются в отдыхе, – он подмигнул мне и улыбнулся.
– Спасибо большое. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
И я остался, наслаждаясь одиночеством, которое встречается только в самых маленьких уголках, только в самые нужные моменты. Я искал в темноте ответ.
Войдя в темноту тишины, я отыскал свою кровать. Лег в нее и сразу погрузился в интимную близость сна незнакомых мне людей. Я подглядывал за их снами без их согласия. Я видел их тревоги по тому, как они ворочались в кроватях, я чувствовал их усталость, из-за которой они бесшумно спали, я слышал их бессмысленные монологи. Я слушал их, пока тоже не провалился в забытье, разделив со всеми свои ночные тайны, о которых раньше знала только Реби.
Понедельник, 29 апреля 2002, 7:20
Опять проснулся в растерянности, опять в незнакомом месте.
Позавтракал перед камином: кофе с молоком.
Я положил сахар. Одна ложечка, вторая… и третья была не моя. Эта третья ложечка сахара, которую я так и не осмелился положить в чашку, напомнила мне обо всем. Я вернул ее обратно в сахарницу.
Просто не могу. Слишком много любви осталось внутри.
– Я люблю тебя… до сих пор, – прошептал я, глядя на чашку, которая меня вовсе не слушала.
Я сидел и ждал, пока остальные жизни снова отправятся в путь.
В гордом одиночестве снова натянул замерзшие ботинки. Взял свой рюкзак и вышел на улицу.
Через четыре шага стал обвинять во всем вчерашний подъем – сильная боль сковала все тело, сознание. Я сел рядом с деревом.
И стал ждать, торопиться все равно было некуда.
Затем снова отправился в путь. Постепенно ноги начали слушаться меня.
Маршрут в тот день был намного приятнее. Выбранный мной темп движения был более размеренным, неторопливым.
Через три часа вода окружала меня со всех сторон, и там, в глуши, я остановился, чтобы поесть.
Сидя на земле под открытым небом посреди жизни, я вспомнил про Карлито. Я представлял, как он бегает сейчас вокруг меня свободный, а не запертый в парке среди машин и зданий. Я вспомнил Реби и представил ее рядом: как мы вместе едим, как целуемся, забыв о бутербродах, как мы прикасаемся пальцами, на которых еще нет колец, как прикасаемся языками, в которых еще нет яда.
Сидя там, в одиночестве, я любил ее так, как не любил никогда, пока мы были вместе, пока еще была надежда, пока еще не было третьего.
Я снова двинулся в путь.
Шел. Вспоминал. Плакал.
Хотел сжать в объятиях Карлито.
Я шел вперед, чтобы забыть, и забыл, что шел.
Добравшись до небольшого холма, я поднялся на него и уже оттуда посмотрел вниз: прекрасное озеро разлилось по всей долине. Дорога извивалась между ручьями, подбираясь к самой воде.
Пока я спускался вниз, издалека увидел на другом конце озера человека, сидящего на камне. В стороне от дороги. В полном одиночестве. Я стал приближаться.
Через несколько минут я узнал в нем того, кого считал своим палачом: седовласый мужчина сидел, поджав ноги, на огромном камне. Это было идеальное место: никого вокруг, необъятность тишины защищала от любого шума, наверное, я мог бы даже броситься в озеро.
Остановившись, я задумался.
Вспомнил о небольшом красном рюкзаке, с которым он не расставался ни на секунду: пистолет.
Я испугался.
Когда человек напуган, когда он сделал то, чего не должен был делать, разум предает: он пробуждает совесть.
Я продолжил идти.
Подошел ближе. Нас разделяло лишь озеро. Я шел прямо перед ним, ожидая с минуты на минуту выстрела, но мужчина даже не пошевелился. Я прошел быстро, нервничая. Но ничего не услышал.
Не было пистолета, не было мести, не было ничего. Но что тогда лежало в этом красном рюкзаке? Я спрятался и стал шпионить за ним.
Прошло полчаса, фигура сидела неподвижно. Я понимал, что задерживаюсь, что мы оба рискуем встретить ночь прямо здесь, в горах. Тем не менее я ждал.
Он пошевелился. Открыл рюкзак и достал небольшой сверток. Мне показалось, что внутри что-то типа термоса или фляги.
Несколько мгновений он держал это в руках. Обнимал. Целовал и прижимался к свертку щекой.
