Избранник Ада - Николай Норд

Зеркало ответило мне легким, едва уловимым, гулом и нарастающей вибрации, будто с той его стороны к нему приставили бесшумную бормашинку. Потом наступила могильная тишина, и мне показалось, что со стороны зеркала повеяло легкой ветреной прохладой, отчего свечи, все одновременно, трепыхнулись испуганными огоньками, наклонившись в одну сторону. А в самом зеркале мое отображение сильно исказилось, и я с трудом узнавал себя, впрочем, возможно, на мое изображение повлияла огненная пляска свечей.

Наступил решающий момент: я перевернул Диадему, расположив ее на голове правильно – так, чтобы глаз в треугольнике обруча совпал с моим «третьим глазом». Как и в прошлый раз в библиотеке и на квартире Александра Петровича, меня подо лбом вновь забился живой шарик, стремящийся выпрыгнуть из головы наружу. Только на этот раз этот шарик бился в куда более сумасшедшем ритме яростно и больно, будто молот по наковальне молотил он по лобной кости изнутри в такт внезапно разбушевавшемуся, учащенно забившемуся сердцу. Наконец, как из пушки, шарик с воем ядра выстрелил из межбровья, и я очутился в астральном пространстве.

Все посторонние звуки возобновились одновременно с разыгравшимся здесь отвратительным спектаклем. И происходил он не только в пределах моей комнаты, но и во все квартире и даже за ее пределами, даже за стенами дома. Ибо стены стали для меня, как бы, прозрачными. То, что оказалось в комнате и творилось вокруг, напоминало шабаш ведьм, причем это нисколько не мешало мирно спать моим соседям по дому, которых я тоже лицезрел в своих кроватях. В окружающем пространстве – и рядом со мной, и вверху над головой, и внизу под ногами – пританцовывали и хватали меня за руки черношерстные бесы с огненными глазами, дышащие горячим паром, исходящего из синегубых, слюнявых ртов. Нагие женщины, молодые и старые, безобразные и прекрасные, белокурые и седые, с распущенными волосами, кружились вокруг, пытаясь вовлечь меня в свою безумную пляску.

Одну ведьму, подмигивающую мне, как старому знакомому, я узнал сразу – это была Клавка! А на моей кровати, свесив с нее копыта и привалившись спиной к стене, словно человек, сидел седобородый черный козел. Между его ног, словно красная коряга, топорщилось его козлиное достоинство, приведенное в рабочее положение, на которое, время от времени, присаживались, то одна, то другая, мечущиеся вокруг меня фурии и, подвывая от страсти, совершали с ним соитие. В ощеренной странной улыбкой пасти, поблескивали волчьи зубы. Бесстрастно удовлетворяя своих товарок, словно автомат по розливу пива, он одновременно благостно кивал мне рогатой головой и подмигивал, словно давешнему приятелю. И его тоже узнал – это был Чертик – Черт морячка Василия из Бугров или, по крайней мере, очень на него похожая седобородая бестия.

Не гнушался козел и остальными бесами, насаживавшихся на его корень угольными задками, как помидоры на шампур. Впрочем, плотским утехам тут предавались буквально все: и ведьмы с бесами и бесы с бесами и ведьмы с ведьмами. Кое-кто тут, хорошо ли плохо, но играл на разнообразных музыкальных инструментах, еще доэлектрической эпохи: на лютнях, свирелях, скрипках, рожках, окаринах, наях и даже на рыбьей чешуе и еще кое на чем, чего я раньше не видывал. Иногда разношерстые музыканты наигрывали нечто слаженное, понятное даже моему далеко не музыкальному уху, а иногда выдавали черт знает что, совсем не похожее на музыку.

Еще один участник сей бесовщины привлек мое особое внимание – это была неподвижно стоящая у окна фигура человека, облаченного в длинную, до пят, черную сутану. Голову и лицо его скрывал низко опущенный капюшон, оставлявший видимым лишь нижнюю часть бородатого лица. Я не видел его глаз, но физически чувствовал их неотрывный взгляд, обращенный на меня. И в этом взгляде чувствовалось нечто зловещее, таящее для меня опасность.

Но, сказать правду, во всей этой жуткой галиматье, творившейся вокруг, меня ничего особо не пугало, все мои страхи перегорели до еще этого, когда я готовился к сему действу и мысленно пережил неоднократно нечто подобное сейчас происходящему. Посему я не чувствовал себя здесь, несчастным, наложившим с перепугу в штаны, философом Хомой в деревенской церкви при отпевании ночью упокоенной им панночки. Скорее, мне было просто все любопытно. Впрочем, честно говоря, некая неприятная дрожь в коленках все же присутствовала…

Еще одна из фурий не принимала в оргии никакого участия. Прекрасная нагая чертовка – с ливнем волнистых рыжих волос до пояса и серыми, хрустальной чистоты, глазами, с точеным телом совершенных пропорций и полными белыми грудями, упруго возвышающихся так, словно их подпирал лифчик, стояла прямо передо мной и благосклонно протягивала мне правую руку, как протягивает ее королева своему вассалу для поцелуя. Ее глаза пылали адской похотью, которая прожигала меня насквозь, взрывая мои чувства жаждой женской плоти. Из ее лона сочился и струился меж ног телесный сок ожидающего сладострастия.

За другую ее руку держался какой-то ушастый, узкогрудый и худой, тоже рыжий, мелкокудрый мальчик лет шести, недетское лицо которого выражало затаенную злобу, казалось бы, на весь мир, а глаза сверкали холодным огнем. Их обоих я не узнал, их я просто знал невесть откуда – это были Лилит, царица долины Содом, супруга самого Дьявола, и Каин – братоубийца Авеля.

Тем временем Лилит приблизилась ко мне на шаг и взяла меня двумя точеными пальчиками за подбородок, заставив заглянуть ей в глаза. Я утонул в их блаженной глубине, словно погрузился в нежное облако на ложе из лепестков роз, источавших ароматный запах цветочной смерти.

– Любишь ли меня, хочешь ли меня, мой мальчик? – проворковала она райским, убаюкивающим голоском, от которого останавливалось дыхание и хотелось впасть в ее объятия.

– Я пришел сюда из-за Софьи! – неимоверным волевым усилием ломая себя, заплетающимся языком сказал я.

– Как странно! – убрала свои нежные пальчики с моего лица Лилит и недовольно отвернулась, отчего чары ее ослабли. – Я тебя не неволю, мой мальчик. Не я ищу – меня! И помни, сейчас ты нужен Повелителю, Он благоволит тебе. Однако может случиться и так, что Величайший отвернется от тебя. И тогда только одна я смогу тебя защитить от Его немилости, если… ты будешь еще мне интересен.

Лилит, приглашающим жестом, вытянула в сторону грациозную ручку. Тотчас к ней подлетела Клавка и, склонив голову, поцеловала руку Лилит с видом глубочайшей преданности.

– Когда ты захочешь меня, мой мальчик – а это рано или поздно непременно случится, даже не сомневайся! – обратись к моей фрейлин, – объявила мне Лилит глубоким грудным голосом, явно имея в виду Клавку. – Но смотри, чтобы это не было слишком поздно!