Избранник Ада - Николай Норд

После чего Люцифер благосклонно кивнул головой, убрал свою руку, и все встали, в том числе и я – ошеломленный никогда не ведомыми мне прежде ощущениями и все еще под их впечатлениями. И в это время за моей спиной полилась какая-то торжественная и скорбная музыка, волнующая слух пещерными страстями, – это была узнаваемая мелодия из «Валькирий» Рихарда Вагнера. Я оглянулся: бесы, имевшие при себе музыкальные инструменты, выстроились полукругом в секстет и благочинно играли без всяких там бесовских выкрутасов, и дирижировал ими сам великий композитор!

Образ Вагнера был мне знаком по его немногим, но известным портретам. Он стоял спиной ко мне и лицом к музыкантам, так что в обычном ракурсе была видна только одна его каштановая шевелюра, с торчащими на щеках бакенбардами.

Но ты помнишь, мой милый читатель, что в астральном мире видно всего человека и любой предмет сразу со всех сторон, так что одновременно я видел и его композитора. Описывая же вообще данную ситуацию с ритуалом вызова, я все явления и сцены перевожу на понятные нам образы, хотя, конечно, все реально выглядело совершенно иначе.

И я поразился лицу Вагнера – все же, как он был сильно похож на Адольфа Гитлера! Те же резкие черты лица, гипнотический взгляд темных глаз, одновременно устремленных и куда-то в себя. Только он был без этих чаплинских усиков фюрера. Может, фюрер и любил Рихарда не столько за его величественную музыку, сколько за внешнее сходство?

Впрочем, вся нечисть при появлении своего Повелителя держалась с благоговейным почтением, словно здесь только что был не оргический шабаш, а светский бал.

– Молчи, я знаю, чего ты ждешь от меня, милейший, – обратился ко мне Люцифер тихо и без тени пафоса, который, казалось, должен был бы присутствовать при торговле душами, а так, будто речь шла о сущей безделице, вроде, продаже билетика в трамвае. – Но, у тебя еще остался выбор, и ты можешь вернуться к обычной жизни. Помни, насильно к себе я никого не тяну, как вещают слуги Распятого. Итак, твое последнее слово?

Тональность Его голоса была весьма необычной, благосттной, таковой, какой я никогда не слышал ранее – словно где-то вдали, в туманной дымке просыпающейся весны малиновым звоном всколыхнули утро серебряные колокола. Она действовала, как бальзам на свежие раны и пьяняще кружила и туманила голову, словно дым опиумного кальяна. Зачем было продавать Ему душу? Он только заговорит с тобой, прикоснется к тебе, и всё – ты уже добровольно становишься Его вечным пленником…

– Я уже все решил, – с внутренней твердостью сказал я, но голос мой все же дрожал неуверенностью, и я почему-то медленно, но неостановимо слабел, мышцы тела отказывались подчиняться моей воле, и я с неимоверным усилием пытался удержаться на ватных, подкашивающихся ногах.

– Хорошо! Баал, – обратился Люцифер к своему спутнику, – покажи сударю наши обители, он должен иметь представление о своем вечном доме.

Баал-берита мягким, кошачьим шагом приблизился ко мне и подхватил меня, уже готового упасть в обморок, под руку:

– Добро пожаловать в Ад!

Глава XV Истинные круги ада

Баал-берита взял меня за руку, и мы по лунному мосту двинулись в глубину Зазеркалья, оставив на его границе бесовскую братию вместе со своим Владыкой.

На той стороне моста мы прошли в одну из пещер прямо сквозь решетку, закрывающую в нее проход, и мимо стражников – двух бесов, игравших у входа в карты за дощатым столом. Правда, мы не остались незамеченными стражей, которая вскочила и вытянулась во фронт перед писарем Ада. И я понял, что мы перемещаемся здесь как бы бесплотные, хотя и вполне осязаемые, и, оглянувшись назад, взглядом, прошивавшим расстояния и преграды, словно лучи рентгена, я увидел по ту сторону Зазеркалья свое тело, недвижно стоящее в окружение нечисти, словно статуя.

Кем я был сейчас? Астральным ли своим телом, душой ли? Впрочем, – неважно! Эта мысль безответно промелькнула в моей голове, если так можно теперь было сказать, или там, где-то в пространстве, синей птицей и, ненужная, испарилась.

В этой пещере мы зрили некоего страдальца. Он вешался на крюк, ввернутый в гранит потолка, и умирал в тяжких муках и корчах. И когда, казалось, умирал вовсе, то веревка лопалась и висельник этот, как бы, воскресал и вновь привязывал веревку к железному крюку и снова вешался. И так продолжалось без конца. Эта трагическая сцена веселила окружающих бесов, скаливших клыкастые пасти и распространявшие омерзительный гогот. Они вновь и вновь усердно натирали веревку мылом и услужливо вышибали табуретку из-под ног страдальца.

– Се есть самоубийца, – бесстрастно, словно гид на экскурсии в музее истории шарикоподшипников, сказал Баал-берита. – Смотри, Коля, далее.

И переходили мы, как бы опять бесплотные, из одной пещеры в другую, из грота в грот, и сердце мое сжималось от сострадания к заточенным там узникам. И вот, в другой пещере показали мне, как рогатые демоны железными прутьями насмерть забивали какого-то несчастного, и когда тот умирал в невыносимых страданиях, они оживляли его и вновь забивали до смерти.

– Се убийцу наказывают, – объявил Баал-берита. – Смотри далее.

В следующей пещере некий муж совокуплялся со многими блудницами и ожесточенно набрасывался то на одну, то на другую. И был он распален и рыдал, но все никак не мог получить удовлетворения. И жгла его невыносимой болью плотская похоть, и естество требовало завершения, но оно никогда не наступало, а жажда конца и конца страданиям была несносной. И демоны толпились вокруг и плевались в него, и становились в непотребные позы, и смеялись ему в лицо, и приводили ему все новых и новых любовниц, одну соблазнительнее другой. И бедняга, распаленный и раскаленный никогда не завершаемым желанием, набрасывался на них с возрастающей яростью и выл от переполнявшей его боли, но только все без толку, а лишь с каждой новой из дев усиливая свои страдания.

И сказал писарь Ада:

– Се блудник от жены своей.

В четвертом узилище чудища наперебой, а то и всем скопом, насиловали другого бедолагу. И от тех издевательств тот неоднократно терял сознание. Однако бесы приводили его в чувство, поливая ледяною водою из ушата, смывавшей кровь, лившеюся изо всех его дыр, и вновь овладевали им самым разнузданным образом.

– Се насильник наказывается, – опять бесстрастно прокомментировал Баал-берита. – Эй, – крикнул он подвернувшемуся под руки лохматому бесу с головой огромной крысы, который устроил себе перерыв и покуривал трубку с каким-то ароматным табачком, – пойди-ка сюда, любезный.

Бес, цокая копытами, приблизился к нам, источая запах животного пота и серы, и звонко шлепая между ног причиндалами, выдававшими в нем особь мужеского пола.