Порождения войны - Яна Каляева

— Здорова. Но по непонятной мне причине сверх меры обеспокоена вашим благополучием. Настаивает, что вас нужно оставить в покое. Уверяет, что если дать вам время, вы одумаетесь и откажетесь от своих заблуждений. Хотел бы я, чтоб это оказалось правдой. Но увы, я слишком хорошо знаю вашу породу людей. Вы не сворачиваете со своего пути, пока не пройдете его до конца.

— Разумеется, вы знаете эту породу людей, — улыбнулась Саша. — Вы ведь и сами принадлежите к ней. А что до Веры Александровны, то она не рассчитала своих сил. С неопытными месмеристами такое случается. Иногда подобные казусы приводят к нервным срывам, даже к появлению навязчивых идей. Но беспокоиться не о чем. Вера Александровна — человек сильный, со временем ее психика восстановится. Так все мы учимся.

Щербатов нахмурился, сложил руки на груди, отстранился от стола — и от Саши. Задумался. Едва заметно отрицательно качнул головой.

— Да, я ведь обещал вам новости с фронта, — вспомнил он наконец. — Для вас они скверные. Контрнаступление Красной армии на Восточном фронте захлебнулось. Уцелевшие части отходят на восток для перегруппировки. Я знаю, о чем вы хотите спросить… Пятьдесят первый полк сражался доблестно и понес значительные потери. Командир полка Князев ранен, среди боя его унесли. Саша, вы так побледнели… Вот, выпейте воды. Вы ведь курите? Угощайтесь, прошу вас.

Щербатов достал из ящика стола пепельницу, пачку папирос, бензиновую зажигалку.

Саша поняла, что сжимает протянутый ей стакан с водой слишком сильно, словно пытается раздавить. Глупо, она же уже выясняла, что у нее не хватает сил на такое. Взяла папиросу — когда куришь, можно ненадолго прикрыть ладонью лицо. Князева на ее памяти ранили несколько раз, однажды довольно серьезно, но боем он всегда командовал сам, до конца.

— Об освобождении Москвы вы слышали, должно быть, — продолжил Щербатов. — Такие новости не утаить даже в нашем учреждении.

— О падении. О падении Москвы, — поправила его Саша и глубоко затянулась. — Советское правительство и Центральный комитет партии успели эвакуироваться?

— Не успели. Им некуда эвакуироваться. Кто-то, конечно, бежал. Но это уже впустую. Вчера было издано постановление Директории. Я, собственно, и уезжал, чтоб участвовать в его подготовке. Всем частям Красной армии, которые добровольно сложат теперь оружие, гарантирована амнистия для рядовых и младшего командного состава. Старших офицеров ждет суд, но заслуги перед Отечеством в Великой войне будут непременно учтены. Как и прочие смягчающие обстоятельства. К комиссарам это, разумеется, не относится.

— Уставите виселицами Красную площадь?

— Казни, несомненно, будут, однако же в меньших масштабах, чем после освобождения Петрограда. Деятельность моего учреждения на то и направлена.

Саша снова взяла папиросу из пачки. Щербатов поднес ей зажигалку, их пальцы соприкоснулись на долю секунды.

Платье оставляло открытым шею и даже отчасти ключицы. Обычно Саша собирала волосы в тугой узел, но здесь шпильки у нее забрали, потому она заплетала косу. Коса, знала Саша, делает ее на вид моложе и беззащитнее — особенно если высвободить несколько тонких прядей, будто бы случайно. Стыдно было прибегать к таким уловкам, но в ее ситуации нужно использовать все оружие, какое только есть — а другого пока не было.

— Кстати, касаемо деятельности вашего учреждения у меня один только вопрос…

Щербатов покачал головой.

— Саша, лучше бы вам не знать. Для вашего же блага.

— Да поздно, я поняла уже все, — отмахнулась Саша. — Почти все. Принцип ясен. Это доведенное до предела проявление власти, такое выраженное, что нивелирует собственную волю человека, да? Власть — это когда кто-то — ты точно знаешь — может сделать тебе очень плохо, но не делает, а наоборот, делает хорошо. Казнить и миловать, старая формула. У Шекспира в “Укрощении строптивой” описано нечто подобное, хоть и в виде комедии. Когда все это происходит достаточно интенсивно и при этом непредсказуемо, человек утрачивает субъектность — по сути, сам отказывается от нее. Он лишается собственного представления о правильном и неправильном, истинном и ложном. В его картине мира все теряет значимость, кроме того, чтоб его миловали, а не казнили.

— Это близко к истине. Вы весьма проницательны.

— Ну, я же чекист. И еще философ, пусть и недоучка. Пытки — тут все понятно, практика традиционная, так ломали волю людям с древности. Но наркотики? Серьезно? Это ведь не морфий, другое что-то? И что, вы умиротворенных потом до конца жизни будете на этом держать?

— Вам, конечно, удобно теперь полагать, что все дело было в особо сильных препаратах, — сказал Щербатов. — Но это обыкновенное обезболивающее. И немного месмерического воздействия, чтоб высвободить ваше собственное стремление к миру и покою. Однако суть метода вы поняли верно. Но ясны ли вам его смысл и цель?

— Власть? — предположила Саша.

Вошел солдат с подносом, выставил на стол чашки с чаем, сахарницу, варенье, масло, тарелку с французской булкой. Чай — ах черт, настоящий чай! — был горячим, но не настолько, чтоб имело смысл плеснуть его Щербатову в глаза. Да и не этого Саша хотела. Конечно, искалечить его — это больше, чем ничего. Но лучше б убить, как она предпочитала убивать — чисто, без увечий.

Проблема в том, что пока они сидят вот так, разделенные столом, она не может добраться до его браунинга. Надо, чтоб Щербатов позволил ей подняться из-за стола и сам тоже встал. Чтоб он подошел к ней совсем близко.

Очень осторожно, помня, что тут тоже практикуют гипноз, Саша попробовала найти месмерическую связь, установившуюся между ними год назад. Связь, на удивление, сохранилась и будто бы даже не ослабела. Саша стала дышать медленнее и глубже — Щербатов, не замечая того, тоже.

— Власть — это средство, а не цель, Саша, — сказал Щербатов, когда за солдатом закрылась дверь. — Цель в том, чтоб закончить братоубийственную войну так скоро, как это только возможно. Любой ценой. Вы знаете, что тиф каждый день убивает больше людей, чем военные действия и карательные меры всех сторон вместе взятые?

Саша рассеянно вертела в руках кусок французской булки. С хрустом надломила корочку. Отчего-то съесть эту булку Саша не могла себя заставить.

— И каким образом ваши эксперименты по