Алмазная лилия (СИ) - Красовская Марианна

— Должен! — крикнул дед, и тут же все его поддержали. А я знала, что халявная выпивка — это дело!

На лице папахена сложная смесь эмоций: и отвращение, и злость, и где-то даже гордость, наверное, за меня. А это я ещё горшком не блямкала.

Нет, мир неплохой, наверное, если тут всё решает хороший скандал. В моем такое не прокатывало. Я ж девочка скромная, робкая, до состояния берсека меня довести сложно. Но можно. В детском саду я порой буянила, в школе иногда дралась. Потом выучилась, что так нельзя. В институте только один раз скандал и закатила, когда Светка Паршина свои шпаргалки мне в парту кинула. За это меня едва с экзамена не выгнали. Меня там, признаться, понесло. Я орала, как потерпевшая, выложила свои заготовки, требовала экспертизы почерка. Меня всей группой успокаивали. Экзамен я все равно не сдала, но и Светка не сдала тоже, за что смертельно на меня обиделась. Зато теперь я могу сказать, что это не Лиля — псих, а папины гены.

Мне и сейчас ужасно неловко, что я тут при всех устроила сцену, но честно признаюсь: лучше пару раз поскандалить, а потом мучиться угрызениями совести, но в нормальной комнате, чем сидеть на горшке в кладовке.

Папахен, заявив, что он всё понял, выставил меня прочь. Я вручила ему горшок (чтоб не забыл) и вышла. Гномка, которая меня привела сюда, стояла возле стены, старательно в неё вжимаясь.

Меня зовут Лиля, — мрачно представилась я. — А тебя?

— Грэта.

— Здорово. Ты чем занимаешься?

— Горничная я.

— Ух ты, здесь и слуги есть?

— Конечно, — Грэта явно начала успокаиваться. — Это же княжеская часть подземелий. Мы тут работаем. Это куда почетнее и, главное, чище, чем шахты.

— Женщины — и в шахтах? — неприятно удивилась я.

— Нет, что вы! В шахтах и мастерских мужчины. Женщины, конечно, могут. Им любая работа разрешена. Но кто ж в своём уме в шахту полезет? В ювелирные мастерские или столовые — еще куда ни шло. Но в княжеской части лучше все равно.

— А где ещё женщины работают?

— Женщина работать не должна! — провозгласила гномка. — Она должна рожать и воспитывать детей. А мужчина ее обязан содержать.

— Неплохо, — хмыкнула я. — А ты чего работаешь?

— Так мужики совсем обурели, — со вздохом призналась Грэта. — Не хотят жениться. Нет, я, конечно, могла с родителями жить, но где ж там мужа-то найти? Здесь гости, советники всякие, мастера… на крайний случай повара можно отхватить. Тоже неплохо, он готовить будет.

— Какая прелесть, — пробормотала я, оглядывая новую знакомую с ног до головы. — Твоим планам можно только позавидовать.

Интересно, Грэта считается красивой? Ростом она ниже меня, а весом раза в полтора больше. И грудь у нее монументальна. Большая женщина, широкой… эээ… души, сразу видно. А еще у нее красивые серые глаза, широкие чёрные брови и еще одни брови… ну ладно, намек на брови. Под носом. Так. Если все гномки столь же прекрасны, то я чересчур худа для них?

— Грэта, а ты можешь отвести меня к маме, в смысле, к княгине Алле? И да, расскажи мне по дороге, что там у Генриха за вторая жена была?

Грэта немного помялась, поморгала… и выложила всю папашину биографию.

Сначала он женился, как и полагается порядочному цвергу, лет этак в шестьдесят. Родили сына, жили… нормально жили, как все. Женщины у цвергов рожают мало и трудно. Жена Генриха умерла во время вторых родов. Ребёнок тоже не выжил. Князь Алмазный погоревал, да и женился второй раз. А чего бы и нет — денег у него столько, что он и не одну жену прокормить сможет, зато на него не охотится каждая половозрелая женщина. Вторая жена за двадцать лет брака так и не понесла. К тому же произошёл несчастный случай с сыном Генриха — играли с мальчишками в заброшенной штольне, что-то взрывали… В общем, был обвал, погибли все дети. Огромное горе для клана Алмазных. Думаете, тут папахен вспомнил про Лилю? Неа. Он срочно развёлся со своей женой и устроил… млин… секс-марафон, короче. Ему нужен был ребёнок, и та, кто родила бы — стала бы княгиней. Но, несмотря на работающее хозяйство, детей не получалось. Наконец, Генрих догадался обратиться к врачам. Те развели руками и сказали: не иначе, как проклятье, Генрих Скольдович. Ничего не знаем, не понимаем. Но руны наши говорят, что деток у вас больше не будет. Папаша решил не сдаваться — в конце концов, у него есть артефакт, который в другие миры проход открывает. Увы, врачи другого мира сказали то же самое. Детей у Алмазного больше не будет. Что-то там с вредным излучением связано. И нет, это не лечится.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Вот тогда-то и забегали дальние родственники, запрыгали соперники. Папахен понял, что кресло под ним качается и помчался искать дочку. Хоть полукровка, но своя, родная.

Короче, Лилька, ты не просто внебрачный ребенок. Ты теперь бастард. Княжеский, ага.

Не могу сказать, что все это вызывало у меня восторг. Но тот факт, что папашина задница находится в прямой зависимости от моего благополучия, немного радовал. Это значит, у меня еще есть реальная возможность поторговаться относительно моего будущего. И начало уже положено, терять мне нечего. Как я понимаю, у Генриха Скольдовича никаких отцовских чувств нет, поэтому рассчитывать на любовь или жалость не стоит. Будем продаваться, Лиля. Задорого.

5. Наглость — второе счастье

Во всяком случае, кормили тут очень прилично. Гораздо приличнее, чем в заводской столовой. Горы жареного мяса, овощи: крупные куски картошки, моркови и вареные целиком луковицы, печеные баклажаны, кабачки с фаршем и сыром, куча всевозможных блюд из грибов, лепешки, пирожки, тушеная капуста с сочащимися жиром колбасками… На любой вкус, в общем. Если у тебя всё в порядке с желудком и печенью, конечно. У меня было всё в порядке, но я привыкла к вечным диетам и поэтому наложила себе только безопасных с виду грибов, немного картофеля и мяса. Ну и пирог.

— А мясо какое? — с подозрением спросила я сидящего рядом довольно молодого гнома с рыжей бородой. — Не крысятина, часом?

— Свинина, — шепотом ответил он мне. — Крысятина — это вон на том блюде. И змеи вон там справа.

И мерзко захихикал, когда я едва сдержала рвотный позыв. Впрочем, веселый гном тут же получил подзатыльник от дородной дамы в темно-красных рюшах.

— Вильгельм, я тебе место рядом с княжной выцарапала не для того, чтобы ты всякую гадость языком молол, — громким шепотом напомнила она. — Ты должен ее очаровать.

— Поздно, — ответил неизвестный мне Вильгельм. — Точнее, рано. Матушка, хотите внуков — рожайте их сами. Мое мнение я уже озвучивал не раз.

— Чисто теоретически внуков родить самостоятельно можно, но это сильно смахивает на инцест, — сообщила я Вильгельму.

— Ну, инцест — дело семейное, — подмигнул мне гном.

— Вилли!

Весельчак едва успел пригнуться. Матушкина длань пролетела мимо его затылка, угодив точнехонько в кувшин с чем-то сильно алкогольным, что я даже нюхать боялась. Кувшин, разумеется, опрокинулся. Бородач, сидевший по левую руку от расчетливой гномки, вскочил с ревом. Та кинулась извиняться и обтирать его салфеткой. Пользуясь возникшей суматохой, бородатый квадратный мальчик Вилли цапнул блюдо с запеченной целиком уткой, ужасно жирной даже на вид, и исчез. Я, украдкой оглядевшись, схватила свою тарелку и тоже попыталась смыться.

— Куда? — рявкнул папаша, который до этого обращал куда больше внимания на кувшин с пивом, чем на меня.

— В туалет, — ответила я, неопределенно махнув рукой и едва не теряя содержимое тарелки.

— С едой? — нахмурился он.

— Пожрать можно везде, — невозмутимо ответила я. — Туалет ничем не хуже столовой. Даже лучше. Тише и народу меньше.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

За несколько дней жизни у гномов (точнее, у цвергов, гном у них — ругательство, а ругательные слова стоит употреблять в меру, иначе интерес теряется) я уже усвоила, что чем грубее, тем лучше. Стоило мне начать юлить и смущаться, мои новые соотечественники пытались меня обмануть или продавить. Зато чем больше я хамила, тем лучше меня слышали. Перестроиться удавалось с трудом, но я старалась изо всех сил.