Цветы на чердаке - Вирджиния Эндрюс

Она снова вздохнула.

— Должна сказать тебе, что мы жили далеко не по нашим нынешним средствам, практически в кредит. То есть мы тратили деньги, которых у нас еще не было. Отец здесь ни при чем, в основном это была моя вина. Он прекрасно знал, что такое бедность. Да что там, ты, наверное, помнишь, как он ругал меня. Когда мы покупали дом, он сказал, что нам нужны только три спальни, но мне хотелось четыре. Даже четыре казалось мало. Посмотри вокруг: мы взяли ссуду на этот дом сроком на 30 лет. Ничто здесь не принадлежит нам: ни мебель, ни автомобили, ни оборудование на кухне, ни стиральные машины — ни за один предмет мы не расплатились.

Наверное, мы выглядели испуганно, потому что она замолчала и залилась краской, безотчетно оглядывая комнату, так прекрасно оттенявшую ее красоту. Ее изящные брови сдвинулись на переносице, и лицо стало озабоченным.

— Несмотря на то, что отец пытался ограничить мои траты, он, в основном, и сам был не против. Он прощал мне многое, потому что любил меня, и мне кажется, что в конце концов мне удалось убедить его, что предметы роскоши совершенно необходимы, и мы бросились тратить деньги. Мы всегда прощали друг другу наши слабости. Пожалуй, это была наша общая черта, одна из многих.

Воспоминания на минутку преобразили ее лицо, и к ней вернулось то тоскливо-покинутое выражение, которое часто появлялось у нее после смерти отца. Однако она быстро оправилась и продолжала все тем же чужим голосом:

— Теперь все эти красивые вещи от нас заберут. По условиям договора все это отойдет к ним. Так происходит, если ты не можешь расплатиться за сделанные покупки. К примеру, этот диван. Три года назад он стоил триста долларов. Нам осталось заплатить примерно сотню, но его все равно отберут. Мы потеряем все, что мы заплатили, и это будет законно. Мы потеряем не только этот дом вместе с мебелью, но даже машины — в общем, практически все, кроме нашей одежды и ваших игрушек. Наверное, они разрешат мне оставить обручальное кольцо, а другое, с бриллиантом, которое я получила при помолвке, я собираюсь спрятать. Поэтому, если кто-нибудь будет интересоваться, не вздумайте сказать, что у меня было еще одно.

Кто собирался отнять у нас все наше имущество, оставалось неясным. Тогда мне просто не пришло в голову спросить об этом. А потом… Потом это просто не имело значения.

Мой взгляд встретился со взглядом Кристофера. Я безуспешно пыталась понять происходящее, барахтаясь в море слов и боясь утонуть. Я чувствовала, что погружаюсь во взрослый мир, где существовали понятия «смерть» и «долг». Наверное, мой брат понял это, потому что протянул ко мне руку и необыкновенно сильно сжал мою кисть в своей, в знак поддержки.

Видимо обуревавшие меня чувства проступали на лице также ясно, как вещи, выставленные в витрине. Настолько ясно, что даже Кристофер, мой всегдашний мучитель, попытался меня ободрить. Я попыталась улыбнуться, чтобы доказать, что я тоже взрослая, но слабое, дрожащее существо внутри меня было повергнуто в ужас: «Они собираются забрать от нас все». Я не хотела, чтобы другая маленькая девочка жила в моей комнате, оклеенной чудесными розово-салатными обоями, спала на моей кровати, играла с игрушками, которыми я так дорожила — миниатюрными куколками в изящных коробках и музыкальной шкатулкой из чистого серебра с танцующей розовой балериной. Неужели и их надо будет отдать?

Мама внимательно следила за тем, как мы с Крисом обменялись взглядами, и, обратившись к нам, попыталась отчасти придать своему голосу прежнюю нежность.

— Не надо так отчаиваться. Все не так просто, как это, наверное, прозвучало. Простите, если я причинила вам боль. Наверное, мне следовало помнить, какие вы еще маленькие. Я приберегла хорошие новости напоследок. Теперь — внимание, задержите дыхание. Вы, наверное, не поверите тому, что я сейчас скажу, но мои родители очень богаты. Не с нашей миддл-классовой точки зрения и даже не так, как люди, занимающие более высокое положение, а очень, очень, очень богаты! Богаты до отвращения, настолько, что это даже кажется немного греховным. Они живут в огромном, прекрасном доме в Виргинии, вы, наверное, никогда не видели ничего подобного. Я-то родилась и выросла там, и уверена, что, когда вы увидите его, наш коттедж покажется вам хижиной. И разве я уже не успела обмолвиться, что теперь мы будем жить с ними, — моими отцом и матерью.

Она предлагала нам это утешение неуверенно и слегка подобострастно улыбаясь. Эта соломинка не спасла меня от пучины страхов и сомнений, в которую погрузили ее слова и поведение. Мне совсем не нравилось, как она виновато отводила глаза, когда я смотрела на нее. Она наверняка что-то скрывала.

Но она была матерью.

И папы с нами не было.

Я подхватила Кэрри и посадила ее на колени, крепко прижимая к себе ее маленькое теплое тело, и пригладила влажную прядь ее золотых волос, упавшую на лоб. Было видно, что бедняжка потупила глаза, надула похожие на розовый бутон губки.

Взгянув на Кори, прислонившегося к Кристоферу, я сказала:

— Близнецы устали, мама. Их пора кормить ужином.

— У нас еще достаточно времени, — нетерпеливо заявила она. — Мы должны все спланировать, упаковать одежду, потому что уже сегодня мы должны успеть на поезд. Все наши носильные вещи надо уместить в два чемодана. Поэтому я рекомендую вам взять с собой любимые вещи и только те игрушки, с которыми вы действительно не можете расстаться. И не больше одной игры. Я куплю вам столько, сколько вы захотите, когда мы приедем. Ты, Кэти, выберешь игрушки и одежду, которая больше всего нравится близнецам. Постарайся отбирать как можно меньше. Мы не сможем взять с собой больше четырех чемоданов. Еще два нужны для моих вещей.

Боже праведный! Итак, все это было взаправду. Мы действительно уезжали, оставляя почти все. Мы четверо могли унести только то, что поместится в два чемодана. Одна моя кукла по имени Рэйди Эни занимала полчемодана. И в то же время я не могла оставить ее, мою любимую куклу, которую папа подарил мне еще в три года! Я поневоле всхлипнула.

Пораженные мы сидели на диване, уставившись на маму. Ей стало ужасно неловко, и, вскочив с места, она начала мерить шагами комнату.

— Я ведь уже говорила, что мои родители очень состоятельные люди.

Она пыталась снова бросить на нас с Кристофером ободряющий взгляд, но быстро повернулась и спрятала лицо.

— Мама, — сказал Кристофер, — что-то не так? Я удивилась, что он задал ей этот вопрос. И так было все ясно, что все было не так.

Она ходила из стороны в сторону, и ее длинные изящные ноги время от времени появлялись из прорези в блестящем черном халате. Даже в трауре, одетая во все черное, она была красива, ее не портили даже тени под обеспокоенными глазами. Она была так прекрасна, и я так любила ее: о, как я любила ее тогда.

— Правда, есть одна маленькая деталь, о которой я должна поставить вас в известность до того, как вы встретите моего отца — вашего дедушку. Много лет назад, когда мне было восемнадцать, я совершила серьезный проступок, который очень рассердил дедушку, и мама его также не одобрила, но она и так ничего не оставила бы мне, поэтому она не считается. Но дедушка из-за того, что я сделала, вычеркнул меня из своего завещания, и поэтому теперь мне ничего не перейдет по наследству. Ваш папа всегда остроумно называл это «лишить расположения». Он всегда пытался представить все в лучшем свете и часто говорил, что это не имеет значения.

Лишиться расположения? Что это значило? Я не могла вообразить, чтобы мать совершила нечто настолько плохое, чтобы ее отец отвернулся от нее и во всем ей отказал.

— Да, мама, я тебя прекрасно понимаю, — внезапно выдохнул Кристофер,

— ты сделала нечто, вызвавшее неодобрение твоего отца, и тогда, хотя ты и была первоначально включена в его завещание, он вместо того, чтобы как следует обдумать этот шаг, попросил своего юриста вычеркнуть тебя, и теперь ты не унаследуешь его земных богатств, когда он благополучно отойдет в мир иной.

Он ухмыльнулся довольный, что знает больше моего. У Криса всегда был готов ответ на любой вопрос. Дома он всегда сидел уткнувшись носом в книгу, хотя на улице был такой же дурной и гадкий, как все мальчишки по соседству. Дома он даже не смотрел телевизор, а, приходя, немедленно, как червь, зарывался в книги.

Естественно, он был прав.

— Да, Кристофер. Ничто из богатства, накопленного твоим дедушкой, не перейдет ко мне, когда он умрет, или через меня к вам. Поэтому мне пришлось отослать столько писем, пока мать, наконец, мне ответила. — Она снова улыбнулась, на этот раз с горькой иронией.

— Но поскольку теперь я единственная оставшаяся наследница, я надеюсь опять завоевать его расположение. Видите ли, у меня было два старших брата, но оба погибли от несчастных случаев, и теперь я осталась одна.

Она перестала ходить по комнате и остановилась. Неожиданно, полуприкрыв рукой рот, она добавила неестественным граммофонным голосом: