Оружейный остров - Амитав Гош
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дата постройки между 1605-м и 1690-м подкреплялась еще одной деталью из рассказа Нилимы: святилище напомнило ей храмы Бишнупура. А именно в то время в Бенгалии процветал архитектурный стиль, удачно повенчавший исламские и индуистские мотивы.
Заманчиво выглядела и неоднократно повторяющаяся тема бандука – слова, заимствованного бангла из персидского и арабского языков. Ну да, ведь моголы были знаменитой “пороховой империей”. Подобно своим современникам, турецким оттоманам и иранским сефевидам, они удерживали власть силой оружия. Вполне возможно, что святилище Оружейного Купца – этакое народное увековеченье той поры.
Гипотеза казалась любопытной, однако не настолько, чтобы ради нее совершить хлопотную и рискованную поездку в Сундарбан.
Решив с этим, я обратил мысли к своей иной, бруклинской ипостаси и потому отнюдь не случайно надумал проверить, не разрядился ли мой американский мобильник. В Индии я всегда пользовался местной сим-картой и другим аппаратом, а тот телефон лодырничал, лежа на письменном столе.
Включив его, я увидел, что батарея и впрямь почти разрядилась. Порывшись в ящиках, я отыскал зарядное устройство и подсоединил его к розетке. Затем пролистал приложения и обнаружил, что за все время моей отлучки ни одна живая душа (роботы не в счет) мне не звонила и не писала.
Размышляя над этим, я переполнялся неизбежной в таких случаях обидой, но тут вдруг телефон озарился, точно раздумавший умирать уголек, и через мгновенье заголосил, да так пронзительно, что бездомная кошка, оравшая за окном, бросилась наутек.
Я же вздрогнул и замер, уставившись на экран. Телефон трезвонил, а изумление мое нарастало, ибо вызов исходил с итальянского номера, от моей давней подруги или, скорее, наставницы, профессора Джачинты Скьявон. Я вспомнил, что год назад Чинта, как называли ее друзья, захворала. От нее уже давно не было вестей, и я боялся, что ей стало хуже.
Однако звучный голос ее был, как всегда, бодр и весел:
– Caro! Come stai?[4]
– Прекрасно, Чинта, – сказал я удивленно. – Как ты? Как здоровье?
– Отменное, tutto a posto[5].
– Замечательно. Ты где?
– В Венеции. Сижу в аэропорту.
– Куда собралась?
– В Гейдельберг, на конференцию. Я, видишь ли, основной докладчик.
Пояснение было излишним, это само собой разумелось. Чинта была звездой на любой конференции, какой удавалось ее заполучить. Корифей в своей области (история Венеции), она училась с такими величинами, как Фернан Бродель и Шломо Дов Гойтейн[6], и бегло говорила на всех основных языках Средиземноморья. Мало кто мог сравниться с Чинтой в эрудиции и известности, и потому было трогательно и даже чуть забавно видеть, что слава не заглушила в ней ручеек несуразного тщеславия, одну из ее наиболее обаятельных черт.
– А ты? – спросила она. – Dove sei?[7]
– В Калькутте. В своей спальне. Помнишь ее?
– Certo, caro![8] – Голос ее потеплел. – Разве такое забудешь? А эта штука все еще там? Как ее, голландская баба?
– Голландская жена. – Я помнил, как развеселило ее английское название длинных подушек-валиков, обожаемых бенгальцами. – Пришлось от нее избавиться, всю ее побила моль. Теперь я один-одинешенек.
– Но ты здоров?
Беспокойство, проскользнувшее в ее голосе, меня озадачило.
– Вполне. Почему ты спрашиваешь?
– Не знаю, caro… Сейчас мне привиделся сон…
– В аэропорту? – Я недоверчиво хмыкнул.
– Beh![9] Ничего удивительного. Я в уютном зале, в удобном кресле, мой рейс отложили из-за какого-то наводнения. Пока я жду, милый молодой cameriere[10] приносит мне бокалы с просекко, понимаешь?
– Понимаю.
Я легко мог представить эффектное появление Чинты в зале, когда все взгляды обратились на высокую широкоплечую даму, отмечая ее мерцающие темные глаза и копну белокурых волос, ниспадающих на плечи в стиле кинозвезд былых времен. Всякий знающий Чинту не усомнился бы в том, что все тамошние camerieri, подающие бокалы с просекко, гурьбой кинулись к ней, едва она опустилась в кресло.
– Ну и вот, caro, я задремала, и перед глазами моими возникло видение… даже не знаю, что это было – сон или воспоминание. С возрастом, знаешь ли, уже не отличаешь сны от воспоминаний.
– Так что тебе привиделось?
– Я увидела тебя перед большим шатром, похожим на цирковой. Внутри было много людей, они смотрели какое-то spettacolo[11] – не знаю, что именно… Ты можешь это объяснить?
Я поскреб голову.
– Кажется, я что-то вспоминаю: твой первый приезд в Калькутту. Когда это было?
– Лет двадцать назад. Или двадцать пять.
– В общем, очень давно. Мы пошли в Индийский музей, что в районе Чоуринги, а потом ты захотела прогуляться по Майдану, помнишь? Это огромный парк в центре города. Ты заметила большой шатер, где шла джатра, фольклорное музыкально-танцевальное представление. Ты заинтересовалась, и мы постояли у входа, глянув на действо.
– Да, я помню!
Мне показалось очень странным, что Чинта, сидя в аэропорту, вдруг вспомнила столь пустячный, проходной момент.
– Мы смотрели-то всего пару минут. Удивительно, что через столько лет ты вспомнила именно это.
– È vero[12]. – Чинта как будто и сама была слегка озадачена. – Не понимаю, отчего это вдруг показалось столь важным. Прости, я тебя не разбудила?
– Нет-нет, очень рад тебя слышать.
– И я тебя, – поспешно сказала она. Я понял, что она в замешательстве и хочет поскорее закончить разговор. – Чао, дорогой! Скоро поговорим. Tanti baci![13]
Взбаламученный этим внезапным звонком, я улегся в постель и постарался припомнить тот давний день, когда мы с Чинтой гуляли по Майдану. Несмотря на все потуги, ничего примечательного, из-за чего тот эпизод запечатлелся в ее подкорке, не вспомнилось.
И тут мне пришла мысль. Вполне возможно, что я, завзятый архивариус, описал тот день в своем дневнике. Если так, отыскать запись будет нетрудно, ибо все свои бумаги я хранил в проржавевшем железном ящике, служившем мне репозиторием.
Свесившись с кровати, я вытянул на свет божий этот ящик, исторгнувший клуб пыли, и откинул скрипнувшую петлями крышку, с которой просыпалось семейство жуков-долгоносиков. Весь мой архив, рассортированный, снабженный ярлыками и припудренный пылью, был на месте.
Вот и она, книжица в красновато-коричневом переплете. Запись, сделанная в день приезда Чинты, которую я встретил в аэропорту, содержала детали ее перелета. А вот что было на следующий день: “Экскурсия по старой Калькутте, посещение Индийского музея. Вопреки моим ожиданиям, иллюминированная Парк-стрит не заинтересовала гостью. Она предпочла прогулку по Майдану. Там шла джатра, о чем извещала большая
