Пруссия без легенд - Себастьян Хаффнер

Фридрих Вильгельм был политиком, не чуждым предвидений. Он не только проводил большую державную политику без наличия у себя фактической силы, но он даже построил небольшой флот и заполучил африканскую колонию. Он не хотел ни в чем уступать новым морским державам. Его реалистичный внук, который затем впервые стал настоящим архитектором прусского государства, снова все это продал. Результатом воинственной и величественно продуманной — можно также злорадно сказать: одержимой манией величия — внешней политики Фридриха Вильгельма почти ничего не стало. Да, результативность — под вопросом; удивления достойно, что вообще все не закончилось катастрофой. После победы Бранденбурга под Фербеллином (1675 год) над шведами, которые тогда считались лучшими солдатами в Европе, в европейских дворах и среди публицистов для обозначения бранденбуржца в употребление вошло определение "Великий Курфюрст", в котором было уважение, но также и некоторая ирония: ибо курфюрст в действительности не был великим, и "Великий Курфюрст" звучало немного как "Большой Карлик" [16]. Так и оставалось на протяжении всей его жизни.

Как снаружи, так и внутри. Великий Курфюрст приложил огромные усилия, чтобы из своих несоприкасающихся земель создать одно государство, но во внутренних делах он сделал лишь одно: небольшое постоянное войско (сначала 6 000, под конец 28 000 человек), вместе с повышением налогов, которые потребовались ему, чтобы платить солдатам. Но какой ценой! Указ Бранденбургского ландтага от 1653 года делал юнкеров (прусских помещиков) маленькими королями в их поместьях с правом собственного суда и полицейского принуждения, что на деле выглядело еще хуже. Когда мы выше назвали Великого Курфюрста закованным в кандалы, то имели в виду кандалы, которые ему повсеместно накладывали его "сословия" — прежде всего его земельная аристократия, — и которые он всю свою жизнь пытался порвать, как Гулливер оковы лилипутов. Эта борьба никогда не прекращалась. Самыми упрямыми аристократами были восточнопрусские, издавна привыкшие вместе со своими польскими товарищами по сословию устраивать заговоры против своих властителей. В 1679 году курфюрст — уже под конец своей жизни и правления — одного из них, полковника фон Калькштайн, арестовал в Варшаве, вывез в Пруссию и обезглавил в Мемеле: тиранический акт, который, однако, меньше всего свидетельствует о тиранической заносчивости курфюрста, а больше о его отчаянии вечно обманываемого правителя. Его последователи тоже в целом не выиграли борьбу королевской власти против аристократии. Они в конце концов уладили споры миром, и Пруссия всегда оставалась помещичьим государством [17]. Об этом позже будет подробно сказано. Равным образом мы оставим на потом иммиграционную политику Великого Курфюрста, которой он основал действенную прусскую традицию.

Однако основать Пруссию, бранденбургско-прусское великое государство, ему как раз не удалось, хотя он без сомнения был первый, кто ясно представлял себе это будущее государство. Он был Моисеем, который видел обетованную страну, но не мог в нее войти. Его геркулесовы усилия — из бессилия создать силу — в конце концов остались безрезультатными: в этом была его трагедия. Его сын и наследник начал по-другому.

Прусско-немецкие историки плохо относились к этому сыну и наследнику, Фридриху — первому прусскому королю; возможно чересчур плохо. Иногда возникало чувство, что им прямо-таки неприятно изображать столь негероического короля в качестве создателя и первого обладателя прусской короны. Он не был героическим королем. Но у него были другие хорошие качества властелина — качества, которые в настоящее время собственно даже выше ценятся, чем героизм. Он был образованным человеком, и у него был образованный двор, что ранее в его суровых колониальных землях не очень-то было заметно. То, что его столица получила прозвище "Афины на Шпрее" (возможно сначала с некоторым оттенком иронии) — его заслуга. Он украсил Берлин своими первыми знаменитыми постройками — Замок, Арсенал, Замок Шарлоттенбург; он основал Академию искусств и Академию (сначала "Общество"") наук, он покровительствовал Шлютеру, а интеллектуальная королева протежировала Лейбница. Правда, Фридрих был расточителен. Его сын и наследник, который позже в качестве короля делал все совершенно иначе, чем его отец, называл его двор "самым сумасбродным предприятием в мире". Но одно все же выступало на передний план при "сумасбродном предприятии" Фридриха: совсем уж неблагородным его расточительство не было.

Но это все — между прочим. Наша тема — не короли династии Гогенцоллернов, а государство Пруссия, и щедрые культурные претензии Фридриха I. интересуют нас прежде всего потому, что они также основали еще одну прусскую традицию — причем часто упускаемую из вида. Но собственным великим достижением Фридриха было получение королевского титула. Оно было достигнуто мирным путем, без насилия, не с привлечения силы оружия, а путем многолетних кропотливых дипломатических переговоров. Возможно, именно поэтому оно играет столь скромную (можно даже сказать: застенчивую) роль в прусской исторической легенде, в которой всегда должны оглушительно звучать фанфары. Несмотря на это, оно стало решающим шагом к достижению того, к чему Великий Курфюрст героически стремился всю свою жизнь и не мог достичь: преобразование массы средних и мелких княжеств в единое государство.

Фридрих Великий, который вообще никогда не отзывался хорошо о своем деде, приписывает его королевский титул единственно лишь тщеславию: из тщеславия он стремился и получил пустой титул, обзавелся сверкающим символом силы без действительного ее увеличения. Это, при всем уважении, поверхностное суждение. Блеск титула в политике — это сама по себе сила, что вообще-то Фридрих Великий очень хорошо знал и при других обстоятельствах также проявлял. Ореол непобедимости часто предотвращает войны и битвы, и тому, кто управляет людьми, обращаясь к их фантазии, требуется меньше насилия, чтобы ими управлять. Королевский титул в 1700 году был магическим словом (как сегодня слово "демократия"). Инстинктивно получив его, Фридрих I. превзошел своего отца. Это было прорывом, и это должно было произойти.

Правда, со времен Вестфальского мира нечто подобное просто висело в воздухе. Этот мир разрушил власть императора, все большие немецкие князья чувствовали себя теперь королями и стремились так и называться. С другой стороны они еще побаивались сделаться королями в подвластным им областям. Король Бранденбурга — это звучало очень вызывающе; тем не менее, все еще были император и империя. Короли же Баварии, Саксонии и Вюртемберга в 1700 году были еще немыслимы; а когда они столетие спустя в наполеоновское время появились на свет, это означало конец империи. В 1700 году дело еще не зашло столь далеко; но некоторые из великих княжеских династий нашли выход: они получили иностранные королевские короны. Саксонские Веттины в 1697 стали королями Польши, и тем самым по умолчанию были королями и в Саксонии. Ганноверские Вельфы стали в 1715 году королями Англии — и тем самым королями и в Ганновере. Вообще же — исторический курьез — полустолетием раньше Гогенцоллерны также имели такой шанс. После смерти Густава Адольфа существовал проект поженить наследницу его трона, позже ставшую королевой Кристиной, и наследника бранденбургского трона, ставшего позже Великим Курфюрстом. Случись это, то стали бы Гогенцоллерны не королями Пруссии, а королями Швеции и правили бы компактной шведско-немецкой империей. Одному богу известно, как дальше бы все пошло. Однако же этого не произошло, в основном благодаря строптивому нежеланию Кристины выходить замуж, которая, как известно, так и не вступила в брак, позже перешла в католичество и вообще была особенной. Теперь, при курфюрсте Фридрихе, Гогенцоллернам больше не светил никакой иностранный трон. Но не обладали ли они сами заграничной землей? Неожиданно выяснилось — до этого нужно было лишь дойти — что Пруссия, Восточная Пруссия с немыслимых времен, с 1466 года, не принадлежит более Германской империи, что она, напротив, в течение столетий находилась под польским владычеством и что Великому Курфюрсту удалось сбросить это владычество — его единственный внешнеполитический успех. В Пруссии Фридрих не был просто имперским князем, там он был сувереном, и там он мог совершенно легально стать королем, как и саксонцы в Польше или ганноверцы в Англии. Однако только "в" Пруссии. Этому больше всего препятствовала Польша, ведь ей все еще принадлежал другой кусок Пруссии — Западная Пруссия. Притязания на Западную Пруссию она ни в коем случае не желала санкционировать.

Проводившиеся заранее переговоры с императором и с королем Польши о признании нового королевского титула были каверзными и трудными. Наибольшие трудности при этом доставлял — снова исторический курьез — Немецкий Рыцарский Орден. Это же его собственность! Хотя свою прусскую землю он в 1525 году утратил (громко при этом протестуя), однако немецкая организация Ордена, внешнее место рекрутирования кадров для Орденского государства, пережила это время (лишь Наполеон в 1809 году распустил Орден). Архикатолический, Орден между тем тесно соединился с домом Габсбургов (марш Великих Магистров и Немецких Магистров "Wir sind vom k. und k. Infanterieregiment" [18] является и сегодня одним из самых известных маршей австрийской армии), и теперь в Вене он прилагал все свое влияние для предотвращения признания в качестве королевства еретического, нелегитимного, уворованного прусского герцогства Гогенцоллернов. Как мы знаем, тщетно. 18 января 1701 года курфюрст Фридрих Третий Бранденбургский был коронован в Кёнигсберге, и отныне он был Фридрих Первый, король "в" Пруссии (Kцnig "in" PreuЯen).