Почти родственники - Денис Драгунский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так что лучше жить, не шибко разбираясь в людях, изумляясь их глупости, черствости, неблагодарности, жадности – а также их уму, отзывчивости, ласке и щедрости.
опыт, внук ошибок нудных
Первоклассная философия
Стать взрослым – войти в мир недоступных взрослых удовольствий. Это приятно само по себе, как любой запретный плод. Хорошо. Нас, детей, привлекает недоступность. А что в этом находят взрослые? Неужели в запретном плоде сладка только его запретность? Нет, это действительно, это на самом деле очень приятно.
Стоит только внимательно посмотреть, как взрослый, предвкушающе сглатывая слюну, наливает прозрачную водку в хрустальную стопку, подцепляет маринованный гриб, осыпанный волосками укропа и родинками перчинок, лихо выпивает, аппетитно закусывает, а потом, откинувшись на стуле, разминает и продувает папиросу, закуривает и, затуманив глаза, пускает в потолок струю душистого дыма, – все становится ясно.
Взрослые упоенно предаются наслаждениям. Курят, пьют вино, играют в карты; ходят в кино на вечерние сеансы и смотрят телевизор до упора; читают в кровати перед сном и утром тоже; купаются в речке или в море, сколько влезет; зимой выходят на улицу без шапки; объедаются сладким, соленым, жирным и пряным; носят в карманах острые перочинные ножики и зажигалки – в общем, делают все, что детям нельзя, потому что вредно и опасно.
Кроме того, они разнополо-однопоколенно целуются и разнополо-однопоколенно спят в одной постели, что тоже детям нельзя, потому что неприлично.
Так мы и поверили в их альтруизм и морализм! Они просто охраняют от нас свою зону наслаждений – точно так же и мы в свои семь-восемь лет не берем в игру (в прятки или в «сыщики и воры») тех сопляков, кому по возрасту положено лепить куличи в песочнице.
Вот я уже почти старик, а взрослым все равно не верю.
позвольте поднять бокал
Тонкости обращения – 4
Сидим с приятелями Сашей и Андреем вокруг бутылки водки.
Нам около шестнадцати. Саша помладше, Андрей постарше. Я посередине.
Саша меня очень любил, ценил и уважал. Поэтому, как только мы налили по стопке, он тут же сказал мне: «За твое здоровье, старичок!» И потянулся чокнуться.
Выпили. Налили по второй. Я, понятное дело, тут же ответил: «Давай, Саня, будь здоров, дружище!» Выпили.
Налили по третьей. Андрей взял стопку и говорит:
– Первый тост был за Дениса. Потом за Саню. Так… Ну, а теперь что?
Мы заголосили:
– Конечно, за тебя! Андрюша, дорогой! Твое здоровье! Ура! Будь!
Он сказал:
– Дураки вы оба. Третий тост – за прекрасных дам!
Но вообще с тостами какая-то неразбериха.
Одни считают чоканье нелепым гусарским пережитком. Другие уверены, что не чокаются только на поминках или если хотят выпить за чью-то память.
Одни произносят тосты наперебой. «За именинника! За супругу именинника! За родителей именинника! За детей именинника! За успехи именинника!»
Еще хуже, когда за столом настырный тамада: «У всех налито? Прошу всех налить! Слово предоставляется… Приготовиться…»
Другие считают витиеватые или приподнятые тосты – мещанством.
А многозначительно-назидательные – хамством. Что, кстати, правильно.
Поэтому выражаются лаконично: «Поехали! Ну, будь-будь. Давай еще. Так, за что пьем? За все хорошее. Ура. Хорошо пошла. Наливай, не дрожи бутыль… И-и-и-эх-х-х! Хороша, мать, но слаба… Как-то я ее не понял, давай еще по разику. Ну, привет! – И вдруг неожиданно: – В глаза смотреть надо, когда чокаешься!»
Это, кстати, важное правило.
Гораздо важнее, чем подхалимское стремление уважительно чокнуться – то есть тюкнуть по низу стопки (или даже по ножке рюмки) старшего, начальника, знаменитости.
С дамами тоже не надо чокаться таким манером.
И тем более не надо, произнося романтическую речь в честь одной из присутствующих красавиц, ставить стопку на ладонь, а самому становиться на одно колено. Это явный перебор. Хотя некоторые любят. Особенно в конце застолья.
Раньше тост за дорогих гостей означал конец вечера. А ему предшествовал за хозяев дома. Сейчас этих правил нет и никто толком не знает, за кого и за что надо пить сначала, за что и за кого – потом.
спорт и охота
Бремя желаний
Время, когда формировались наши желания, было скверным во многих смыслах. Очень скверным было отношение к женщине. И особенно – к матерям-одиночкам и разведенкам с ребенком.
Это была тяжелая социальная стигма, в которой смешивались ненависть, презрение и жалость. Женская ненависть к гулящей, которая может переманить или просто соблазнить мужа, презрение к неумехе в житейских делах, жалость к одинокой беднячке.
Плюс к тому – мужское представление о сексуальной доступности таких женщин. Все в одном наборе.
Мало этого. Мать-одиночка в свидетельстве о рождении ребенка в графе «отец» обязана была ставить прочерк. То есть на дитя любви ставилось официальное клеймо безотцовщины. И все эти беды – из-за того, что родила от Ивана Ветрова, как говорилось в народе.
А с другой стороны, общество, столь жестоко каравшее мать-одиночку и разведенку с ребенком, не собиралось жалеть и вышеуказанного Ивана Ветрова.
Поиск, изобличение и наказание «алиментщиков», а также многоженцев, брачных аферистов и просто донжуанов в 1960-е годы стали общенародной кампанией (возможно, взамен прежней охоты на вредителей и прочих врагов народа). Название самого знаменитого газетного фельетона про это – «Порхающий подлец» – говорит само за себя.
С третьей стороны, если поиск «алиментщиков» был национальной охотой, то уклонение от уплаты алиментов стало своего рода национальным спортом – как в рыночную эпоху уклонение от уплаты налогов. «Алиментщик» (то есть уклоняющийся от уплаты алиментов) звучало как «разбойник» – пусть не очень благородный, но…
Но разбойникам почему-то всегда сочувствуют.
война и победа
Бремя желаний – 2
У Ивана Ивановича и Марьи Петровны родился ребенок.
Иван Иванович сделал ребенка Марье Петровне.
Почувствуйте разницу.
Сделать ребенка – это жестокое преступление. «Порхающий подлец» и все такое.
Другое дело – в браке.
Но и в браке ребенок – это победа мужчины над женщиной.
Так нам казалось в наши подростковые годы.
Наши ровесницы, как это всегда бывает в 13–15 лет, взрослели раньше нас. Поэтому, наверное, мы неосознанно мечтали сделать ребенка гордой красавице. Хотя вслух мы постоянно обсуждали опасности полового акта: «А вдруг она залетит? А вдруг будет ребенок?»
Хотелось доказать ровесницам свою полноценность, обуздать презрение расцветающих юных женщин к прыщавым и нелепым ровесникам-подросткам.
А может быть, мы завидовали девушкам, потому что они общались с взрослыми парнями? Может, в этом все дело? Они отбивали у нас взрослых друзей! Парней с гитарами, мотоциклами, пустыми квартирами, пока предки на даче, – и с поездками на пустую дачу в прохладное октябрьское воскресенье…
Так или иначе, но мы хотели укротить женщину. Единственным надежным способом.
Мама ворчит, пилит папу, всячески унижает его, забирает у него зарплату, выдает ему деньги на обед и папиросы, ругает за выпитую с приятелями кружку пива. Она успешно доказывает ему (и заодно сыну, вертящемуся под ногами), что он – полное ничтожество. Однако утром папа бреется, прыскается «Шипром», надевает костюм с галстуком, берет портфель и уходит на службу (или хватает сверток с бутербродами и бежит на завод). Вырывается на свободу из этого ада. А мама остается нянчить сестренку-братишку, стирать, гладить, ходить в магазин, стоять в очередях и таскать домой кошелки, готовить, мыть посуду, мести пол, и этому нет конца. Если она при этом еще и работает, то тем хуже для нее. Но что-то привязывает ее к дому, что-то лишает ее свободы, то есть унижает и порабощает стократ сильнее, чем словесные унижения и мелкие денежные репрессии, которым она подвергает папу. Эти кандалы, это рабство – дети. Пусть кричит-надрывается. Собака лает – ветер носит. У нее от папы дети, и поэтому она никуда не денется. А уйдет – станет разведенкой с ребенком, нищей и презренной.
Не просто овладеть, а именно сделать ребенка = одержать верх.
Конечно, мы не проговаривали это вслух или в мыслях.
Но чувствовали так или примерно так.
лямка и роль
Тонкости обращения – 5
Конечно, нужна определенность отношений.
А то получится, как у жены одного моего приятеля. Ей было лет 30 примерно, она была учительницей, и в нее влюбился девятиклассник. Он писал ей письма, стоял под окнами, сочинял стихи и дарил букетики. Она, разумеется, смеялась, отмахивалась, кричала из окна: «А ну домой немедленно, сейчас родителям позвоню!» Но иногда, в момент хорошего настроения, позволяла ему поднести ей сумку до дому.
