Манускрипт ms 408 - Тьерри Можене

— То же самое и с другими словами, которые можно прочитать по горизонтали, вертикали, снизу вверх, сверху вниз или даже наискосок, если принять во внимание, что крест, образованный словом «tenet» и окруженный буквами А и О, которые означают Альфу и Омегу, то есть начало и конец, единого Бога — так, как об этом говорит Апокалипсис.

Заканчивая фразу, мужчина начертил перед Рудольфом следующие буквы:

— Таким образом, — приуныв, пробормотал Рудольф, — интересующий нас манускрипт может содержать разнообразные шифры, но его язык и алфавит пока еще остаются неизвестными, что осложняет нашу задачу. Сколько лет понадобится, чтобы найти ответы на все эти вопросы?

Затем подумал мгновение и, поднимаясь, сказал:

— Вас не так много, чтобы изучить все эти пути. Соберите всех ученых моего двора: еретиков, которых я защищаю от инквизиторов, алхимиков, старших ботаников, а также астрологов и философов. Пусть они немедленно оставят свои занятия и посвятят отныне все свое время расшифровке манускрипта брата Роджера Бэкона!

6

Направив «Шевроле» на Бликер-стрит, Маркус Коллерон узнал силуэт Томаса Харви. Профессор прятался от дождя под зонтиком. Поравнявшись с ним, агент ФБР прочитал некоторое удивление во взгляде учителя.

— Чего вы ожидали? Новехонькой машины, только что покинувшей гараж ФБР?

Томас, не ответив, уселся в машину. Огибая Вашингтон-сквер и поднимаясь в северном направлении, Маркус добавил:

— Я ненавижу безликие служебные машины. Этот старый помятый «Шевроле» хранит воспоминания обо всех моих расследованиях. Мне нравится снова и снова вдыхать его табачный запах, смотреть на пятна от кофе.

— Куда именно мы направляемся? — в конце концов спросил его бывший профессор.

— На юг Олбани, — лаконично ответил агент, прикуривая сигарету.

Немного погодя, в то время, как автомобиль пересекал Гудзон, Маркус включил лазерный проигрыватель. Несколько аккордов пианино предварили вступление саксофона-тенора, тотчас заглушённого пронзительным соло трубы.

— Помните этот диск? — спросил Коллерон мгновение спустя.

— Да, конечно… Майлз Дэвис в Карнеги-Холле в мае 1961 года. Думаю, это я впервые дал вам его послушать.

— Да, пятнадцать лет назад. Мы ходили в Брасс Клуб слушать квинтет одного английского трубача и остановились возле продавца компакт-дисков на Томпсон-стрит… Помню еще наш разговор в тот вечер. Вы сказали, что музыка может влиять на наш образ мышления и что джаз, несомненно, является одним из самых интуитивных и спонтанных способов выражения мысли, позволяющий сознанию освободиться от оков, чтобы позволить родиться новым философским идеям. Видите, с той поры я ничего не забыл…

Затем, поколебавшись, добавил:

— …Клара еще была с нами.

Оба снова замолчали. Импровизация ударных инструментов прервала мелодичные звуки трубы. Барабанная дробь усиливалась, время от времени прерываясь беспорядочным нетактовым звучанием металлических тарелок. В то же самое время усилившийся дождь с силой барабанил по ветровому стеклу и крыше автомобиля, дополняя линию ударных. Маркус снизил громкость и спросил:

— Клара была близка к вам, правда?

— Да. Как и вы. Вы оба были самыми талантливыми студентами за всю мою преподавательскую карьеру.

— Как она могла дойти до такого?

— Мы этого никогда не узнаем… Она унесла свою тайну с собой…

Произнеся эту фразу, Томас заметил между сиденьями пузырек с успокоительным.

— Все те же страхи?

— Да, и чтобы прогнать их, у каждого свой наркотик. У вас книги. И этот зашифрованный манускрипт, которому вы посвящаете все свое время, не правда ли?

— Это так, я никогда не оставлю поиски знаний. Пока жив, буду искать ответы на вопросы, которые издавна задают себе люди. А вы и в самом деле покончили с поисками Истины?

— О чем вы хотите поговорить? Об этих мучительных вопросах, которые навсегда останутся без ответа? Или об ответах, которые вызывают все новые вопросы, еще более заумные и ни к чему не ведущие? Да, поверьте мне, я навсегда покончил со всем этим. Но вернемся к вам. Почему вы покинули кафедру в Нью-Йоркском университете?

— Знаете, год, проведенный с вами и Кларой, очень много для меня значил. Я привык к вашему присутствию, визитам и нашим философским беседам, которые часто затягивались до глубокой ночи. Я, вероятно, смотрел на вас как на родных детей, которых у меня никогда не было.

Произнеся это, Томас Харви удивился, что впервые сформулировал мысли, запрятанные в глубине его разума. Маркус хранил молчание, и он продолжил:

— После того, что произошло пятнадцать лет назад, мне пришлось принять решение. Я снова стал преподавать, но мое преподавание очень быстро стало безликим. В то же время Крис Белтон, продюсер NWA Channel, задумал создать на кабельном телевидении философскую передачу. Это он со мной связался. Мои волосы и борода начинали седеть, и я в его глазах прекрасно соответствовал образу древнего мудреца, нечто вроде Сократа XXI века.

— И за этим решением не стояло ничего другого?

— Вы правы, я не все вам сказал. Вероятно, я так и не сумел простить себе смерть Клары.

— Вы в ней не виноваты.

— Мне следовало догадаться о том, что должно было произойти, и помешать ей…

— Вы, как и я, знаете, — прервал его Маркус, — что никто и ничто не может изменить ход событий.

Он снова увеличил громкость, чтобы положить конец дискуссии.

«Шевроле» только что проехал Ньюберг. Слева агент увидел заснеженные вершины гор Катскилл. В то же мгновение у него в голове мелькнула фраза, которую он когда-то прочитал в одной из студенческих книг: «Сопротивляйся, подобно своду, который прочно стоит, хотя каждый из его камней только и ждет, чтобы упасть».[10] Впервые прочитав эти слова, Маркус сразу же их запомнил, не уловив, однако, глубинный смысл высказывания. Позже, когда в его жизни наступил переломный момент и он часто задавался вопросом, что могло бы придать ему сил продолжать жить, он наконец понял значение этой фразы. Один за другим камни, составляющие его собственную историю, постоянно стремились рухнуть и в падении увлечь за собой все остальные. Среди них было воспоминание о потере родителей, потом внезапная гибель Клары, отказ от занятий, суливших ему блестящее будущее, и, наконец, работа в ФБР. И хотя каждая частичка его существа влекла его вниз, неведомая сила, которую он называл своим сводом, все еще удерживала его на ногах. Сегодня он ехал в Кингстон, зная, что это его свод позволяет ему действовать. Он уже знал, что каждая пролетевшая секунда, каждая пройденная миля приближают его к разгадке дела. Ни разу у него не возникло мысли, что он может потерпеть неудачу. Он лишь спрашивал себя, какой будет цена за то, чтобы узнать правду.

— Мы скоро приедем, — сказал он, съезжая с шоссе. — Резиденция Говарда А. Дюррана находится милях в пятнадцати отсюда.

Менее чем через полчаса Томас Харви и Маркус Коллерон проехали через огромные кованые ворота, затем вошли на центральную аллею перед огромным домом в средневековом стиле. Женщина лет пятидесяти вышла на крыльцо навстречу гостям.

— Добрый день, я специальный агент Коллерон, а это господин Харви. Я веду расследование, касающееся исследований профессора Говарда А. Дюррана.

— Вот уже два года никто не навещал моего мужа. Вы, вероятно, не знаете…

— Что его искусственно поддерживают при жизни с помощью капельных вливаний? Нет, мы в курсе. Нам хотелось бы изучить его компьютер и библиотеку.

Немного погодя госпожа Дюрран провела посетителей в самую большую комнату дома. Здесь на стеллажах до самого потолка были выставлены сотни книг.

— Вот, — сказала она перед уходом, — именно здесь муж проводил большую часть времени. Все, что касалось его работы, находится в этой комнате. В течение двух лет здесь никто ни к чему не прикасался.

— Госпожа Дюрран, — окликнул ее Маркус, прежде чем она пересекла порог комнаты. — Я детально изучил отчеты, описывающие обстоятельства церебрального осложнения у вашего мужа, но мне хотелось бы услышать вашу версию событий.

— Все произошло в этой комнате. В течение примерно двух часов Говард принимал посетителя. Это был мужчина лет тридцати, высокий, очень худой, с костистым лицом. В тот самый момент, когда он покидал наш дом, муж издал ужасный крик, и я бросилась в библиотеку. Когда я вошла, было уже слишком поздно: его сознание угасло. С тех пор он так и не пришел в себя. Но к чему снова задавать мне эти вопросы?

— Два дня назад бывший сенатор Марк Уолтем лишился рассудка у себя дома, на Лонг-Айленде, при точно таких же обстоятельствах. Мы имеем все основания полагать, что его состояние, как и состояние вашего мужа, имеют преступное происхождение.