Сирота с Манхэттена - Мари-Бернадетт Дюпюи

- Ясно. Да еще тетка сорвала на тебе зло! Она такая, по-другому не может… А правда, что тебя зовут Элизабет? Я - Жюстен, и мне восемь лет.

Дети молча смотрели друг на друга. Жюстену очень нравились и темные кудри девочки, и ее округлый подбородок, и розовые щечки, и большие светло-голубые глаза. Лицо его расплылось в широкой улыбке.

- Мне совсем не хотелось тебя напугать. Простишь меня?

- Я тебя прощаю! - серьезно ответила девочка.

- Ты долго пробудешь в замке? Мне с тобой играть не позволят, но завтра вечером я могу опять прийти поболтать.

Общение со сверстником было для Элизабет в новинку. Один из братьев Гийома тоже был женат, но ни кузена, ни кузины ей пока не подарил. Она привыкла жить среди взрослых… При мысли об отъезде сердце девочки сжалось от смутных предчувствий.

- Мы завтра утром уезжаем, - сказала она. - Сначала мы поедем на поезде, а потом по морю на большом корабле. Папа едет работать в Америку.

Ошарашенный Жюстен только покачал головой. Он еще не знал, где находится эта Америка, но название слышать доводилось.

- Кажется, это очень далеко, - с досадой проговорил он. - Если ты едешь за море, надо подарить тебе подарок. Здесь полно старых игрушек, и я прихожу сюда тайком поиграть.

Жюстен подошел к сплетенному из лозы дорожному сундуку с откинутой крышкой, стоявшему у стены, порылся в картонной коробке, что-то достал, а потом сунул это девочке в руку.

- Держи! Это оловянный солдатик, мой любимый. Он играет на барабане. Он будет защищать тебя в пути, а если опять испугаешься, скажи ему, чтобы позвал меня. Я приду и спасу тебя!

- У тебя не получится! - с улыбкой возразила Элизабет. - Но я его сохраню. И буду про тебя вспоминать.

Девочка сжала крошечную металлическую фигурку в ладошке, и ей передалось тепло руки мальчика.

- Спасибо, Жюстен. Он никогда не потеряется! Обещаю!

- Еще пообещай, что когда-нибудь вернешься, ладно?

Элизабет решилась не сразу. Родителям, несмотря на ее юный возраст, удалось ей втолковать, что клятва - это серьезно. Но Жюстен, белокурый и темноглазый, показался ей таким милым, что она прошептала:

- И это тоже обещаю.

- Хорошо! Но все равно жалко, что ты завтра уедешь. А мне пора уходить. Если тетка поднимется к себе, а меня нет - бедные мои косточки!

- А где ты спишь?

- На чердаке, в теткиной комнате. Я сплю на матраце, за ширмой. До свидания, Элизабет!

Несколько мгновений он смотрел на нее не отрываясь, потом набрал в грудь побольше воздуха, наклонился и поцеловал в щеку.

- До свидания, - сказала девочка, удивленная этим знаком нежности, который окончательно ее утешил. - А ты не хочешь побыть со мной еще чуть-чуть? Мама часто ждет, пока я усну. Можешь сделать как она?

- Ладно, пять минут у меня есть. Они наверняка играют в карты - внизу, в буфетной.

- А кто «они»?

- Моя тетка, Венсан и старый Леандр, наш садовник. Завтра, если получится, я буду смотреть, как ты уезжаешь, - из того окна в этой комнате, что справа. Ты мне помашешь на прощанье?

Девочка кивнула. Жюстен опустился на колени возле ее кроватки, просунул руку через решетчатую перегородку и сжал ее ручонку.

- Ты такой милый, - с трудом выговорила Элизабет, зевая. - А где твоя мама? И папа?

- Оба умерли, я их даже не помню.

- Наверное, это очень грустно, - дрожащим голосом заметила девочка. - Зато они теперь на небесах, с ангелами и маленьким Иисусом.

- Конечно на небесах! А теперь побыстрее засыпай, иначе меня накажут.

Элизабет закрыла глаза, так и не отняв у него руки. Дрема одолела ее очень быстро, и снилось девочке что-то хорошее - об этом говорила ее счастливая улыбка.

Такой и увидела ее Катрин спустя полчаса. Жюстен не оставил в детской ни малейшего следа своего присутствия. Молодая мать погладила дочку по выпуклому лобику, по нежным как шелк волосам, поправила одеяло. Как и положено бдительной родительнице, она поставила перед камином, отделанным розовым мрамором, специальную ширмочку для защиты от жара и только после этого на цыпочках вернулась в спальню, к мужу.

«Утром поблагодарю Мадлен, - подумала она. - Она прекрасно позаботилась о нашей маленькой принцессе!»

Гийом поджидал жену, сидя на краю огромной кровати с балдахином. Он с озадаченным видом рассматривал роскошную обстановку спальни.

- Я третий раз за пять лет ночую в замке, - обратился он к Катрин, стоило той войти. - И всякий раз мне становится не по себе, когда я думаю, что ты выросла здесь - среди всей это прекрасной мебели, бесценных гобеленов и изящных вещичек. В нашем скромном доме в Монтиньяке тебе, по твоим же словам, нравилось, но что будет в Нью-Йорке? Своего садика ты лишишься. А ведь Элизабет так любит играть на свежем воздухе! Надеюсь, Катрин, любимая, ты не пожалеешь, что последовала за мной. Твой отец заставил меня задуматься. Что, если жизнь, которую я смогу тебе предложить там, за океаном, окажется слишком трудной, слишком тягостной?

Молодая женщина с улыбкой пожала плечами, потом повернулась к мужу спиной.

- Чем говорить глупости, лучше помоги мне снять платье. И расшнуровать корсет, причем поскорее: он невыносимо меня сдавливает.

- Это не вредно для ребенка?

- Нет, но он сегодня сильно ворочался.

Скоро Катрин осталась в одной нательной рубашке из белого батиста. Удовлетворенно вздохнув, она помассировала живот. Гийом нашел губами ее губы, и на то время, пока длился страстный поцелуй, они растворились друг в друге.

- Пока я могу быть с тобой рядом, я счастлива, - проговорила она, все еще учащенно дыша. - Наши дети освоятся в Америке, станут настоящими маленькими ньюйоркцами, и мы добьемся благосостояния сами, своими силами и силой нашей любви.

Растроганный Гийом поцеловал жену еще раз. «Ты - свет моей жизни», - подумал он.

Меньше чем через час Катрин внезапно проснулась и потрясла супруга за плечо.

- Гийом, ты слышал? Это кричала Элизабет, я уверена! Пойду к ней!

- Что случилось? Что ты там говоришь? - сонным голосом переспросил он.

- Говорю, что нашей девочке опять приснился кошмар. Удивляться нечему: отец кричал за столом, а еще эта гроза…

Молодая женщина уже была на ногах. Она выскочила из спальни и бросилась в детскую, откуда