Летние девчонки - Мэри Монро

Она рассмотрела жемчужины на своей ладони, раздумывая, кому отдать ожерелье.

– Это для Харпер, – объявила она.

– Тихони, – прокомментировала Люсиль.

– Не такая уж она и тихая, просто сдержанная, – возразила Мариетта. – Думаю, это английская кровь.

– По мне, так разницы нет, – заявила Люсиль. – Она была как мышка, правда? Вечно сидела, уткнувшись в книгу. И легко пугалась. Но боже, до чего она была прелестна! – Люсиль задумчиво поджала губы, а потом покачала головой. – По-моему, для такой хрупкой особы, как она, это ожерелье слишком броское.

– В этом-то весь смысл. Оно ее оттенит. И будет ей вполне под стать, – добавила она, вспомнив гордую осанку Харпер. – Понимаешь, Харпер ближе всего к тому возрасту, в котором была я, когда получила эти жемчуга. И я думаю, они подойдут к ее кремовой коже.

– Кремовой? – Грудь Люсиль затряслась от тихого смеха. – Харпер – самая белая девочка, что я видела.

Мариетта улыбнулась – в этом была доля правды. Кожа Харпер никогда не загорала на солнце, только сгорала – и не важно, сколько она наносила лосьона.

– У нее светлая английская кожа, как у матери, Джорджины Джеймс, – сказала Мариетта, фыркнув от неприязни при воспоминании о хорошо одетой женщине, которая при последнем разговоре обошлась с ней крайне пренебрежительно. – Могу поклясться, она накладывает макияж лопатой. Да она похожа на труп! И еще говорит о своей королевской крови, – усмехнулась Мариетта. – В этих жилах нет ни капли голубой крови. Красной, похоже, тоже немного. Но у милой Харпер такой проникновенный взгляд, правда? Цвет глаз она унаследовала от Мьюров…

Люсиль закатила глаза.

Мариетта взяла жемчуг в ладонь и задумалась о молодой женщине, которая жила в Нью-Йорк Сити и держала дистанцию.

– Это Джорджина настроила Харпер против нас, – объявила она, распаляясь. – Эта женщина никогда не любила моего сына. Она использовала его привлекательность и хорошее происхождение. – Мариетта наклонилась к уху Люсиль и прошептала: – Он был для нее лишь донором спермы.

Люсиль цокнула языком и вздохнула, сделав шаг назад.

– Ну вот, опять. Не можете без этого.

– Она развелась с ним, как только забеременела!

– Нельзя винить в этом ребенка.

– Я и не виню Харпер, – обиделась Мариетта. – Я не люблю ее мать – высокомерную английскую дамочку, которая считает южан шайкой неотесанных деревенщин. – Она пренебрежительно махнула рукой. – Мы обе знаем, что Паркер был не подарок, упокой Господь его душу. Но не позволять ему видеться с ребенком было бессердечно. А в то время он был уже так подавлен…

– Подавлен? – переспросила Люсиль. – Так вы называете постоянное пьянство?

Мариетта подавила желание сказать Люсиль колкость в защиту сына – ведь Люсиль ездила вместе с ней в Нью-Йорк, чтобы положить Паркера в первый из нескольких реабилитационных центров. Печальная правда заключалась в том, что Паркер со всем своим остроумием и очарованием был отчаянным алкоголиком. В конце концов, это его и добило.

Мариетте не хотелось об этом думать. Она решительно убрала украшение в бархатный мешочек и перешла к следующему ожерелью.

Тридцать шесть дюймов отборных сияющих розовых жемчужин стекли с ее пальцев, когда она достала их из мешочка. Мариетта коротко вздохнула. Она надевала это роскошное парадное ожерелье на свадьбу, и потом – в торжественных случаях, когда жемчужины лежали на ее груди, чтобы дополнить бесчисленные великолепные длинные платья.

– Это для Доры, – сказала она.

– Властной, – заметила Люсиль.

Губы Мариетты вздрогнули – Люсиль умудрялась приложить каждую из девочек.

– Не властной, а скорее упрямой, – поправила Мариетта.

Дора следовала традиционному для девушек юга курсу. Она вышла замуж за Кэлхуна Таппера, человека ее круга, сразу после того, как закончила колледж. Дора с головой окунулась в роль супруги, поддерживая мужа в банковской карьере, принимая активное участие в жизни общины и церкви, а позднее – своего сына. Как и Мариетта, она с трудом забеременела и, опять же как Мариетта, в конце концов смогла родить сына.

– Эта длина будет ее стройнить, – сказала Мариетта.

– Дора – крупная девочка. Такая длина ей вполне подойдет.

– Она не крупная, – заступилась за внучку Мариетта. – Просто не думает о фигуре.

– Я не хотела сказать ничего плохого. Мне нравится, когда у женщины есть формы. Терпеть не могу костлявых худышек.

Пухлая фигура Доры волновала Мариетту куда меньше ее несчастий. Ей тяжело жилось не столько от лишнего веса, сколько от лишних проблем. Мариетта опустила длинное ожерелье в отдельный бархатный мешочек и взяла в руки последнее украшение.

Нитка крупных черных жемчужин из южного моря. Великолепные неправильные жемчужины разных цветов – от бледно-серебряного до черного – переливались разными оттенками. Мариетта подумала о Карсон, ее темных волосах, коже, обретающей летом бронзовый оттенок от долгих часов, проведенных в океане. Она очень любит путешествовать и обязательно оценит такое экзотическое украшение.

– А это для Карсон, – наконец объявила она.

– Независимой, – добавила Люсиль.

– Да, – мягко согласилась Мариетта. В глубине души она признавала, что Карсон была ее любимой внучкой. Возможно, потому, что Мариетта провела с осиротевшей девочкой больше всего времени – Карсон приезжала к ней надолго, когда отец бесцеремонно бросал ее, отправляясь в очередной загул. А еще Карсон была больше всех похожа на Мариетту, страстно любила жизнь и не боялась испытаний, быстро принимала решения и была высокой красоткой с богатым любовным прошлым.

– Карсон ушла на серфинг? – спросила Мариетта. Карсон приехала в «Си Бриз» первой.

– Разумеется, – усмехнулась Люсиль. – Девочка встает с первыми пташками, пока мы еще в постелях. Она не лентяйка, вот уж точно.

– Вода – ее стихия.

Мариетта посмотрела на переливающиеся жемчужины и подумала о характере Карсон. Огонь и лед. В глубине души она была очень доброй и сердечной, но быстро остывала. Мариетту беспокоило, что ее красавица-внучка никак не могла найти место – или мужчину, – чтобы остаться. Нечто темное горело в ее душе, как эти жемчужины. Опасное для женского сердца. Мариетта медленно опустила ожерелье в бархатный мешочек.

Она оглядела три мешочка, лежащие на покрывале. Пожилая женщина имеет право признавать свои ошибки. Теперь она поняла, что ошибки ее воспитания посеяли семена проблем в женитьбах сына. Беспокоиться о невестках и их проблемах было уже поздно. Но Летние Девчонки…

Это лето станет ее последней попыткой вернуть все на круги своя, посмотреть на каждую внучку заново, сократить расстояние, выросшее между ними за последние десять лет, и, возможно, отчасти восстановить некогда существовавшую между ними связь.

Три внучки, три ожерелья, три месяца… План таков.

Глава 3

Она улыбнулась, подумав, что сможет поймать волну, когда красное солнце покажется из-за горизонта. Это было ее любимое время дня.

Карсон поспешно надела шлепки, на ходу завязывая длинные темные волосы в небрежный пучок. Сосновые полы старого дома скрипели, пока она кралась на кухню по узкому коридору. Меньше всего она хотела разбудить Мамму. Ее бабушка не понимала прелести пробуждения с утренним приливом.

Не считая новой техники, старинная кухня с сосновой мебелью, полами и многочисленными окнами совсем не изменилась. Люсиль бы не допустила. Когда-то давно кухня была выкрашена в желтый, но с годами цвет настолько потускнел, что жаркими днями южного лета напоминал Карсон прогорклое масло. Но она все равно любила каждую деталь этого дома, и ей было очень больно думать, что Мамма его продает.

Открыв дверь с сеткой, Карсон вышла на улицу и вдохнула утреннюю свежесть. Вокруг царила тишина. День был еще таким прохладным и неиспорченным. Карсон пересекла веранду и пошла по влажной траве, оглядывая покосившийся гараж, дом и причудливый домик Люсиль. Здания выстроились вокруг древнего дуба, по которому спускались длинные полоски мха. В утреннем свете пейзаж напоминал пастельные изображения исторического Чарльстона работы Элизабет Вернер. Мамма обожала «Си Бриз» и всегда очень тщательно за всем следила. Теперь место стало таким же старым и уставшим, как и его хозяйка, и это изумило Карсон. Она снова подумала о ценности каждого дня, проведенного вместе.

Рядом с доской для серфинга лежала холщовая сумка, где хранились сандалии, лосьон от солнца, полотенце и кепка. Карсон положила туда бутылку холодной воды и свежее полотенце и отправилась через двор к машине, которую называла Бист. В машине пахло солью и кокосовым молоком, а полы были покрыты песком и пустыми бутылками из-под воды.

До ее любимого места на соседнем острове Айл-оф-Палмс ехать было совсем недолго. На бульваре уже припарковалось несколько машин. Вдоль дороги стояли большие особняки, а песчаные дюны, словно заборы, закрывали вид на океан. Карсон пошла по тропинке, ведущей к пляжу, оставляя в прохладном песке глубокие следы. Дюны были покрыты дикими весенними цветами – желтыми примулами, сиреневыми петуниями, прекрасными красно-желтыми гайлардиями. Она заметила скелет мертвой птицы, едва различимый среди цветов. Среди пустых костей сновали муравьи, а обрывками сломанных перьев играл ветер. «Бедняжка», – подумала Карсон. Природа не всегда бывает прекрасной.