Жизнь переменчива. Рассказы - Анна Вислоух

Машина тронулась. Ехали по городу вроде спокойно, а чуть выбрались с асфальта на просёлки, грузовичок стало трясти и подбрасывать, и подвыпивших мальчишек развезло окончательно. Сначала один из них, шатаясь и спотыкаясь об ноги сидящих, попытался подобраться поближе к женщинам, тихо затаившимся в уголке кузова. «Ну всё, на подвиги потянуло», – обречённо подумала брюнетка.

– Ой, какие хорошенькие, – бормотал юнец, – а что это вы такие скромненькие? А чего это вы там так тихонько сидите?

В это время грузовичок дёрнулся, солдат взмахнул руками и, не удержавшись, рухнул прямо на блондинку, отчего та вскрикнула и попыталась вывернуться из-под  тяжёлого тела.

– Да куда ж ты, маленькая, – он грязно выругался и под хохот таких же пьяных мальчишек рванул на себя платье женщины. Брюнетка быстро стащила с ноги туфлю и, размахнувшись что было сил, треснула пацана по голове, отчего тот удивлённо выпрямился, явно не ожидая подобного отпора, и во весь рост растянулся на полу, успев вывернуть свой обед вместе со спиртным прямо на подол её нарядного платья. В кузове повисла зловещая тишина, которая ощутимо сгущалась с каждой секундой. Но женщина не растерялась. Той же туфлёй она принялась изо всех сил колотить по кабине грузовичка: «Остановите, остановите же!» …Когда машина остановилась и к ним заглянул старшина, тоже не слишком трезвый, женщины уже молча выбирались из кузова. «Что случилось?» – спросил тот и, бросив взгляд на неподвижного солдата, протянул: «Это… Как же это, а?» – «А вот так же», – отрезала брюнетка, поддерживая всхлипывающую подругу и пытаясь при помощи конфискованной у поверженного «врага» пилотки привести своё платье хоть в какой-то приличный вид.

– Напились, идиоты, – она отшвырнула грязную пилотку в кусты, – последние мозги растрясли! Мальчишки, сосунки недоделанные!

– Это кто «идиоты», – грозно сдвинул брови старшина, – кто «сосунки», да еще «недоделанные»? Это ты советских солдат так костеришь?! Да ты знаешь, что тебе за это?.. Ты куда пилотку кинула? Ты красную звездочку швырять?! – старшина весь позеленел и даже будто в размерах увеличился. Того и гляди, лопнет.

– Не тресни ненароком, – брезгливо процедила смелая брюнетка. – Да я с такими «советскими» солдатами не то, что в одной машине, на одном поле… не сяду.

– Пошли, – обернулась она к подруге, – пошли отсюда.

Та, с округлившимися до невероятных размеров глазами, словно оцепенела и продолжала стоять, переводя взгляд со старшины на свою товарку и обратно.

– А, – махнула рукой брюнетка, – и сама дойду.

Она решительно сняла с ног шпильки и зашагала по тропе. Оглянувшись, бросила:

– Вещи мои только попробуй, потеряй!

– Подожди, – закричала маленькая блондинка, – я с тобой. Мне с ними страшно!

И они пошли. Вдвоём. По тайге.

…Тихо шуршит магнитофонная лента. Я явственно вижу, как они идут, будто наблюдаю за ними откуда-нибудь из-за деревьев: брюнетка – решительно вышагивая, не очень-то обращая внимания на то, что попадает под ноги и прижимая к груди узкие туфли, и блондинка – ковыляя сзади на сбитых каблуках, плача и причитая: «Ой-ёй-ёй, что же теперь будет-то!» Словно сама судьба вела их по этой лесной дороге, подбрасывая хрупкие цепочки случайностей и закономерностей, держась за которые только и можно было выйти из этого таежного бурелома. И как бы не устраивало нас наше русское «авось», судьбе на это смотреть смешно. Она статистическими данными о проценте вероятности, что этот поход закончится благополучно, скорее всего, не располагала.

А процент этот был весьма невысок. Да если вспомнить, что дело шло к вечеру, а лес вокруг – не парк Горького и не бульвар на городской окраине, тогда и вовсе понимаешь – шансов у подруг дойти до воинской части было немного. И всё-таки они дошли. На следующее утро.

Никто не бросился их искать, не выслал навстречу машину. И то, что их отсутствие не сильно повлияло на тамошнюю морально-политическую обстановку, стало понятно с первых шагов по территории гарнизона. Военная секретная жизнь текла своим чередом. Только подойдя к дому, едва переставляя ноги, сбитые в кровь, они наткнулись на мужа брюнетки, нервно курившего возле подъезда. Он подскочил к женщине, схватил за руку.

– Ты что наделала! – закричал, не справляясь с собой. – Ты понимаешь, что теперь со мной будет! Командир грозился погоны с меня снять!

– Ой, да не шуми ты так, – небрежно отмахнулась она, – люди спят ещё… А я думала, ты нам навстречу пойдёшь.

– Не забывай, – свистящим шёпотом произнес муж, – что мой отец был в плену, брат – дезертир. Я и так – на волоске…

– Ох, да ни о чем я не забываю, – вздохнула женщина. – Только и ты тоже… помни.

Она посмотрела ему прямо в глаза. Капитан не выдержал, отвёл взгляд. Он помнил. Как в маленьком городке на Западной Украине начал встречаться с молоденькой черноглазой бухгалтершей, которая после окончания техникума в Киеве была сюда направлена на лесопилку. Его рабочую роту после Победы перебросили из Вены сначала в Польшу, в Освенцим, для демонтажа оборудования на нацистских заводах, а потом в Карпаты. Девчонка услышала, как обсуждали убийство красного командира бандиты, работавшие днём на лесопилке, а ночью уходившие в лес, чтобы оттуда организовывать свои страшные волчьи набеги на дома неугодных… Прибежала, не побоялась, всё рассказала. Потом узнала – грозились пополам разорвать, если найдут, кто выдал…

Его подбородок затвердел, под кожей резче обозначились скулы.

– Я никогда… – он закашлялся, со злостью бросил под ноги окурок.

– Сейчас ты пойдешь к командиру и скажешь, что беременна, – заговорил медленно, чеканя каждое слово, – что тебе стало плохо в машине. Ты письменно откажешься от своих оскорблений, поклянёшься, что не унижала советских солдат, не швыряла красную звёздочку, не поносила социалистический строй. Иван Иванович обещал в этом случае всё замять… Ну, пошли.

Этот человек не был трусом – он прошел всю войну, как говорили, «от звонка до звонка». Просто тогда было такое время…

А через девять месяцев родилась я.

Птичье горлышко

Сквозь приоткрытое окно сочилась знойная мякоть августовской ночи, придавливая своей тяжестью к влажной подушке, и не было сил шелохнуться. Наташа опустила на пол ноги, привычно нашаривая тапочки. И также привычно их не находя, зашлепала босиком на кухню. Очень хотелось пить. Не включая света, плеснула из чайника в стакан и, стоя у залитого чернилами ночи окна, прислушалась к тишине.

Тихо… Решив снова нырнуть под простыню и попытаться досмотреть прерванный сон, Наташа направилась к двери, и тут вдруг тишина опрокинулась, как хрупкий стакан, и её осколки разрезали ночь на куски. Женский голос за окном, похожий больше на воронье карканье, обрушивался на чью-то голову безжалостно и отчётливо:

– Мразь, скотина такая, ублюдок, придушить тебя мало! Чё спотыкаешься, урод? Чё спотыкаешься, спрашиваю?! Спать он хочет! Щас вот тут под кустом брошу – спи, сколько влезет!

Наташа выглянула в окно. В неярком свете фонаря увидела, как мимо дома какая-то баба волочит за руку мальчишку лет пяти, проклиная его на чём свет стоит.

…Она никогда не могла слышать тупую, бестолковую брань, видеть, как унижают кого-то, радуя чужие уши словами, от которых хочется умереть. Ведь есть же люди – с них, что с гуся вода. Ну поорут, пообливают друг друга дерьмом, да и разойдутся как ни в чём не бывало.

А Наташка, если вдруг оказывалась свидетельницей подобных «откровений», бессознательно втягивала голову в плечи, будто именно на неё сыпались эти слова-булыжники, и чувствовала чуть ли не физическую боль от барабанящих по темечку тяжёлых камней.

«Господи, зачем она так?» – в отчаянии думала Наташа, день изо дня наблюдая, как кричит на её больную мать соседка по коммунальной квартире Валентина. Визгливый голос толстухи слышался уже с утра, когда она, громко топая и чертыхаясь, замотанная в непонятного цвета засаленный халат шла на кухню и с грохотом шваркала помятый и такой же засаленный чайник на конфорку плиты.

Потом доставала из потайных недр необъятного халата, в который намертво вонзил свои когти запах застарелой кошачьей мочи, очки с одной дужкой, цепляла их на нос и пока на кухне никого не было, шмыгая носом и напевая: «Что тут у нас прячут-то? От меня-то не спрячешь!», открывала дверцы чужих шкафов и, хищно оглядывая полки, шарила короткопалой жирной ладошкой в их недрах. Если кто-то заставал её за этим занятием, начинала визжать и плеваться с такой яростью, что непрошеный визитёр с позором ретировался из кухни, забывая зачем он туда вообще шёл.

Наташа затыкала уши и видела только разинутый, оскаленный рот толстухи.