Третье Тысячелетие - С Златаров

Телефон задребезжал. Андроника услышала притворно подслащенный, нарочито бодрый голос Квестора:

— Хочу первым поздравить вас с огромным успехом и передать депешу из Центра. Депеша такова:

«ЧЕРЕЗ МЕСТНОГО КВЕСТОРА АНДРОНИКЕ. РАЗОБРАЛИСЬ ВО ВСЕМ ПРАВИЛЬНО. СЛУЧАЙ «ПРОТЕЙ» ПРЕДСТАВЛЯЕТ СОБОЙ ПРЕЦЕДЕНТ В ОТНОШЕНИЯХ МЕЖДУ ЧЕЛОВЕКОМ И РОБОТОМ. ЗАКОНОПРОЕКТ О ЗАЩИТЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ТВОРЕНИЙ ПОДГОТАВЛИВАЕТСЯ СПЕЦИАЛИСТАМИ ЦЕНТРА. ПАМЯТЬ ДОКТОРА ФОКА ОТНОСИТЕЛЬНО СЛУЧАЯ «ПРОТЕЙ» ОСТАНЕТСЯ СТЕРТОЙ — ДЛЯ ПРОФИЛАКТИКИ И НАКАЗАНИЯ. ЭКЗАМЕН ВЫДЕРЖАН УСПЕШНО. ГОТОВЬТЕСЬ К НОВОМУ ЗАДАНИЮ».

Через час Андроника отвела Протея к доктору Фоку. Его отсутствие было объяснено небольшим повреждением в схеме, устраненном с ее помощью.

— Я так и думал, что ничего серьезного. Много шума из ничего… Ладно, двухдневный отдых оплодотворил меня новыми идеями. Мы с ним немедленно засядем и начнем писанину, — сказал доктор.

И все же несколько часов спустя Фок и Протей появились в неорганизованной толпе на космодроме, провожавшей Андронику. Тут был и. Квестор.

Андроника уже свыклась с шумом старинного города. Она устала, но выглядела веселой. Жизнь в трудных условиях, хотя и кратковременных, оказала благоприятное воздействие. Квестор чувствовал себя не в своей тарелке, но Андроника примирительно улыбнулась ему улыбкой, затверженной еще на первом курсе.

— Полагаю, все недоразумения заглажены. Я не зря говорил, что вы упорная девушка. И может, там, в Центре, вы как-нибудь замолвите за меня словечко. Осточертело мне все здесь, на Фаросе. Поработать бы на нормальной планете…

— Каждый выполнял свой долг. Мелкие же противоречия помогают в работе.

Доктор Фок насилу вырвался из мира корней и интегралов и подошел вплотную к Андронике. На лице его отражались мыслительные процессы, связанные с покуда еще неизвестной простым смертным теорией лишних чисел.

— Мы пришли прологарифмировать… пардон, поприветствовать вас вместе с моим секретарем и другом. Из всего уравнения мне только одно непонятно. Зачем понадобилось из-за такой легкой поломки, то есть, извините, болезни, посылать специалиста в эдакую даль? Разве на Фаросе нехватка техни… то есть

— И я вас благодарю, — сказал Протей. — Счастливого пути. После вашего вмешательства я чувствую себя работоспособнее и намного любопытнее.

— До свидания, до свидания!

Огромный корабль всасывал пассажиров.

В соседней кабинке снова покачивался специалист по древним культурам.

На этот раз Андроника была в приподнятом настроении. Она улыбнулась без всякой нарочитости и сказала негромко:

— Вот так совпадение! Опять летим вместе. Знаете ли, справка, что вы мне дали относительно имени Протей, помогла, даже очень помогла.

— Что ж, я доволен. Поздравляю вас с успешно сданным экзаменом. В обыкновенном происшествии вы сумели рассмотреть сложные проблемы. Робот при любых обстоятельствах должен оставаться другом людей…

— Вы, кажется знаток не только древних культур…

— Таковы обязанности, — пожал плечами «знаток не только древних культур» и лукаво посмотрел на Андронику. — Может ли Центр оставить неопытного стажера в лабиринте нерешенных этических противоречий между человеком и его творением? Я представитель Звездного совета, а заодно и экзаменационной комиссии. Счастливого пути и приятных сновидений, Андроника!

ДИМИТР ПЕЕВ

ГРАВИТАЦИОННАЯ ГРОБНИЦА

Небо, черное и бездонное, испещрено бесчисленным множеством огромных точек — их здесь больше, чем можно увидеть даже с обратной стороны Луны. И ни одно созвездие не напоминает земное. Конфигурации чуждые, угрожающие. Похоже, не золотые гвозди вбиты в черный бархат, а так — пустые дыры ни в чем. Только одна, ближайшая, очерчивает маленькие кружочки — иссиня-белая, косматая, слепящая. Но и она далеко, даже планеты ее не видно. Где-то здесь, в центре второго рукава Галактики, вдалеке ото всех звезд, планет, газовых и пылевых облаков, да, где-то здесь расположилось космически бездонное и безначальное Ничто — без верха и низа, без какой-либо опоры для тела и мысли. И если б кто-нибудь захотел вдруг отыскать отсюда наше Солнце, он не различил бы его, затерявшееся в далекой невесомости Млечного Пути.

Но именно здесь, где за сотни миллионов веков никогда не было ничего, вспыхнуло сияние — темно-фиолетовое, вмиг промчавшееся сквозь все цвета радуги, за неуловимую долю секунды блеснуло ослепительно белым и нырнуло в породившее его Никуда, оставив после себя шар — гигантский, металлический, реальный, как дыхание.

Для Космогатора это было шестое путешествие через нуль-пространственный туннель. И ни разу ему не удавалось уловить мгновение самого перехода — всегда рука его была на пусковой клавише, будто он лишь собирается дать команду для туннельного перехода, будто звездолет и не проник только что сквозь триллионы километров, будто не прошло никакого времени.

Мгновенный субпространственный переход — находка XXIII века — позволил человечеству вылететь на галактические просторы, таившие свой страшный риск. И не только оттого, что никто бы не смог сказать, где, в сущности, находится при субпространственном переходе звездолет (если понятие «где» вообще обладало там каким-нибудь смыслом), но и потому, что всякий раз ты мог нежданно-негаданно оказаться вблизи какой-нибудь звезды или даже внутри ее. Особенно опасно это было на этот раз, потому что звездолет должен был появиться в районе Черной ямы — первого коллапсара, до которого добралось человечество.

Звездолет вошел в круговую орбиту около гравитационного центра, и его бесчисленные сверхмощные и ультрачувствительные измерительные приборы нацелились на коллапсар. На экране возникали многоликие образы Черной ямы. Сомнений никаких быть не могло — всего в шестистах миллионах километров от них находился коллапсар — чудище космическое.

Первым взял слово Навигатор:

— Мы летим в идеально прозрачном районе. Это естественно — звезда-гигант, которая некогда существовала тут, еще находясь в нормальном состоянии, всасывала в себя любое вещество. Непосредственно нашему полету ничто не угрожает. За девяносто семь дней звездолет, если нужно, очертит идеальный круг около гравитационного центра. Наша орбитальная скорость поддерживается минимальной тягой, и в любой момент мы сможем начать отделение.

— А даст ли нам нечто новое орбитальный полет при таком расстоянии? — спросил Космогатор.

— Едва ли, — отвечает ему Астрофизик. — В сущности, мы и сейчас ничего не знаем, а пересмотрев кучи фотографий, я понял, что фотографировать Ничто вблизи столь же бесполезно, что и наблюдения издалека. Не даже если мы, учтя мощность двигателей, приблизимся на минимально допустимое расстояние, то и тогда, как я уже сказал, мы не узнаем ничего нового.