Тебе жить - Макс Касмалинский

КЕНТ. Брезгливая диалектика.

ВЕНИК (глядя в стол). Громко огрел словестною плеткой, теперь тихо преешь за ржавой решеткой. Ты помещен в барак этот скотский, где срок свой гвоздем выцарапывал Бродский. Тюремный хомут, та-та, та-та рожи… Поймут та-та-та чего-то попозже. (Поднимает голову). Я читал это все. Про Шекспира и Толстого. И помню эту метафору про детей. Листал листы. У меня, у родаков большая коробка советского самиздата. Я им баню топлю.

КЕНТ (Панычу). А, нет. Все-таки бэк-вокал.

ВАДИМ (машет рукой). Я на эксклюзив не претендую. Но расклад вижу так. (Пауза). Тоже так.

ВЕНИК. Волгоградский «Ротор». Где он сейчас?

ПАНЫЧ. Чего вдруг вспомнил?

ВЕНИК. Когда московский «Спартак» выигрывал по России, Вадик болел за волгоградский «Ротор». Лишь бы против. Вся его оппозиция — лишь бы против. Завтра скажут: мы — Запад, ура однополым бракам, Геринг станет первым мракобесом. В кокошнике.

ВАДИМ (улыбается). Так мы были кто? «Джамбулат против». Егора Летова слова: «я всегда буду против».

ПАНЫЧ. Еще и Егора приплел.

КЕНТ (Карине). Свой взгляд на Барсика.

АНКА (восхищенно). Как хорошо вы друг друга знаете! Замечательно.

КАРИНА. Они похожи. Они может даже один и тот же. Клоны.

ВАДИМ (скрывая раздражение). Тогда, Кариночка, становятся понятны и твои… короче, понятно все с тобой.

ВЕНИК (мрачно). Не только с ней.

КЕНТ (бодро). Позвольте резюмировать? Наливаем! (Встает). Резюмирую: несмотря ни на что, мы остаемся вместе, остаемся близкими… Нет, ближними. Кто такие близкие? Это родня, коллеги, партнеры, те, с кем волей-неволей общаешься. Ближние — это энергетический уровень, это совпадение эфирных колебаний, колебаний души. И можно по восемь лет не видеться, а потом встречаешься и — все опять совпадает. Ничего не может нарушить. Я вот имею с Герингом политические разногласия, с Панычем у нас (кладет руку на плечо Карины) вот это, а с Веником … поставленная на паузу кровавая вендетта, по причине количества сахара в кофе, но! Мы были, есть, остаемся, потому что есть нечто выше всего, нечто мистическое. Называют дружбой, дружба ли? Не знаю. Слово затертое. В общем, за нас. И за присутствующих дам!

КАРИНА. Спасибо, вспомнил.

Все выпивают.

ВАДИМ (после паузы). Если бы довелось исполнять прежним составом, я бы играл… (Панычу). Помнишь? Подвальный концерт.

ПАНЫЧ. Помню.

ВАДИМ. Дали мы там импровизации! И, по-моему, снимали. Снимали же! На камеру еще. Вот бы посмотреть. Антох, сохранились носители с того безобразия?

ПАНЫЧ. Где-то валяются.

ВАДИМ. Так может, найдем?

ПАНЫЧ. Зачем искать? Я и так могу сыграть.

КАРИНА. Сыграй, Антон.

КЕНТ. Еще не в той дозе. Нам до песен надо еще накернить раз несколько.

АНКА. Давайте! Давайте-давайте!

Паныч сходил в спальню, вернулся с гитарой. Быстро подстроил струны и запел, аккомпанируя гитарным боем. Анка встала и пританцовывала возле стула. Кент изображал игру на барабанах, Веник — на бас-гитаре. Вадим подпевал, сбиваясь на словах. Песню прервал металлический стук по батарее.

КАРИНА. Соседи.

КЕНТ. Время детское. Чего неймется?

ПАНЫЧ. А теперь так. (Запел). Темная ночь, только пули свистят по степи, только ветер гудит в проводах, тускло звезды мерцают. (Раздалось два удара по батарее в ритм песни). В темную ночь ты, любимая, знаю, не спишь. И у детской кроватки тайком ты слезу утираешь. (В батарею опять подыграли). Как я люблю глубину твоих ласковых глаз (замолчал).

ВЕНИК. Хорошая песня все же.

ПАНЫЧ. Да, хорошая песня. Гениальная. А представьте, ее написал бы не член богемной тусовки Никита Богословский, а кто-то… Кто-то из провинции. Не узнали бы мы эту песню. (Убирает гитару за диван). Да наверняка и писали! Сочиняли, играли, может лучше, талантливее. Им — красный свет! И сейчас — нет, я не про себя — и сейчас в провинциальных городах поют, играют вещи в тысячу раз превосходящие то, что мы видим в мейнстриме… невиданное новаторство, поиск, эксперимент. И может уже создано что-то, переворачивающее обыденные представления, обрушающее штампы и клише, но никогда не выйдет это к широкой публике. В глуши, по мнению владельцев радио и студий, ничего родится не способно. В провинции — мрак, все таланты в двух городах. В трех-четырех. И все! Что странно, интернет не помогает, интернет тоже продвигает своих. Сколько талантов остается безвестными только потому, что их угораздило родиться, скажем, в Сибири, на Дальнем Востоке. Да, выбиваются, но выбиваются те, кто собрал чемоданы и уехал. С родины уехал, покорил Москву. Но не у всех такая возможность. Да что там! Не у всех такое желание — уехать… Курт Кобейн прокричал на весь мир из Сиэтла. Условный Коля Кабанов никогда не докричится из Якутска. Гибнут, гибнут, спиваются, или хуже — бросают, опускают руки, каменеют в семье, в работе, в быту. И мировая культура — да, мировая, всеобщая! — от этого становится скуднее. Я не только про музыку… Литература, живопись. Провинциальное признание? Вряд ли утешит художника. Но слушатель или зритель, читатель всегда отдаст предпочтение тем (показывает рукой в сторону) столичным, никогда своим. Музыка… звуковая волна рассеется в атмосфере, гениальные тексты провинции, поразят нескольких человек и забудутся, пейзажи и натюрморты будут утилизированы. Обреченный на безвестность уговорит себя тем, что искусство, мол, самодостаточно, творчество свободно, созидание само по себе ценно. Даже бесценно.… Но много ли стоит шеф-повар, который готовит, но сам же и ест? А как понять такому повару, что он гастрономический гений? Или бездарность, неважно. Кто-то из древних сказал: познай себя. Но есть такие области, где сам себя не познаешь, нужна обратная связь. А ее нет. (Пауза). Веник, сходи, дверь открой, тебе ближе всех.

ВЕНИК. Так не звонил никто.

ПАНЫЧ. А ты открой.

Веник, нехотя, встал и направился к входной двери.

КЕНТ. Не грусти, старик. Провинция еще себя покажет. Москва-то ихняя (мотает головой в сторону Вадима) тоже не рай. Не просто. И кстати, как принц чингизид по линии тещи, помню Москву захолустным улусом, в черт знает где нашей империи (обнимает Карину). Правильно я говорю?

ПАНЫЧ. Не в Москве дело! Дело в том, что наши, что мы, смотрим восторженно в центр. На их предпочтения, моду и тренды. К ним без критики, а своих не ценим.

АНКА. Уж кого-кого, а вас очень ценят.

КЕНТ. Голосок из фанатского сектора не может соврать.

5.

Шаркая тапочками, в комнату медленно вошел очень старый, но еще крепкий человек — Иван Акимович. Следом идет Веник, кажется, он страхует старика от падения назад.

ИВАН АКИМОВИЧ. Позывные услыхал, пришел.