А есть а - Айн Рэнд

– Добрый день, мисс Таггарт! – радостно приветствовал он ее. – Очень рад, что вы не сильно пострадали.

Она молча наклонила голову в знак приветствия. Этим жестом Дэгни как бы приветствовала былую утрату и боль того одинокого вечера, когда Эдди Виллерс с отчаянием на лице сообщил ей об исчезновении этого человека. Не сильно пострадала? – мысленно спросила она себя. Нет, очень сильно, но не в аварии, а в тот вечер, в пустом кабинете… Вслух же она сказала:

– Что вы здесь делаете? Ради чего вы бросили меня в самый трудный час?

Он улыбнулся в ответ, показав на каменное строение и вниз, туда, где, прикрытый кустарником, виднелся рукав водозаборника:

Моя задача обеспечивать работу водопровода, пода чу электроэнергии и телефонную связь.

Все делаете один?

Раньше один. Но за прошлый год мы так разрослись, что пришлось взять в помощь троих человек.

Откуда вы берете людей?

Ну, один – профессор экономики, оказавшийся не у Дел, потому что пытался доказывать, что нельзя потреблять больше, чем производишь, другой – профессор истории, оставшийся без работы из-за того, что утверждал, что эту страну создали отнюдь не приверженцы трущоб, а третий– профессор психологии, которому там не нашлось места, так как он убеждал, что люди способны мыслить.

И они работают водопроводчиками и телефонистами?

И вы не поверите, насколько хорошо.

А кто занял их места в колледжах?

Те, кого хотят там. – Он довольно рассмеялся. – Как давно я бросил вас, мисс Таггарт? Меньше трех лет назад? Я отказался построить для вас линию Джона Галта. И где ваша линия теперь? А вот мои линии появились и выросли: когда я взялся за дело, здесь была всего пара миль построенных Маллиганом линий, а теперь их сотни миль – водопровод, связь, и все в пределах этой долины.

Макнамара видел, как на лице Дэгни невольно вспыхнули интерес и удивление понимающего толк в таких вещах человека. Он расплылся в улыбке и, глядя на ее спутника, мягко сказал:

– Мисс Таггарт, что касается линии Джона Галта, то, если подумать, не я, а вы ее бросили. Я же следовал ей.

Она тоже взглянула на Галта. Галт следил за ее лицом, но на его лице она ничего не смогла прочесть.

Когда они отправились дальше вдоль берега озера, она спросила:

Вы намеренно выбрали этот маршрут? Вы показываете мне людей, которых… – Она запнулась, испытывая необъяснимое нежелание договаривать, потом сказала: – Которых я потеряла?

Я показываю вам людей, которых увел у вас, – твердо ответил он.

Вот почему, подумала она, он не чувствует себя ни чем виноватым; он угадал и высказал слова, которых она не произнесла, щадя его; он отверг добрые побуждения, которые расходились с его убеждениями, и, будучи твердо уверен в своей правоте, гордо высказал то, что она собиралась выдвинуть обвинением против него.

Вскоре они увидели впереди выдвинутый в озеро деревянный пирс. На залитых солнцем досках лежала, вытянувшись во весь рост и следя за целой батареей удочек, молодая женщина. Она обернулась на шум мотора, быстрым, быть может, даже слишком стремительным рывком поднялась с деревянного настила и помчалась им навстречу. На ней были брюки, закатанные выше колен на голых ногах. У нее были темные растрепанные волосы и большие глаза. Галт помахал ей рукой.

Привет, Джон! Когда ты вернулся?

Сегодня утром, – улыбаясь, ответил он и проехал мимо.

Дэгни обернулась и заметила взгляд, которым молодая женщина смотрела вслед Галту. И хотя в этом обожающем взгляде был спокойный отказ от надежды, Дэгни испытала неведомое ей доселе чувство – укол ревности.

Это кто? – спросила она.

Наш лучший рыбак. Она обеспечивает рыбой продовольственный рынок Хэммонда.

А чем еще она занимается?

Так вы заметили, что все мы здесь что-то совмещаем? Она писательница. Из тех, кого там не печатают. Она убеждена, что слова – порождение мысли.

Машина свернула на узкую дорогу, круто поднимавшуюся вверх, в заросли кустарника и молодых сосен. Дэгни поняла, что ее ожидает, когда увидела прибитую к дереву табличку со стрелкой, указывающую путь к перевалу Буэна-Эсперанца.

На скалистом ложе перевала лежали трубопроводы, стояли насосы, все было, как лозой, оплетено металлическими конструкциями и уверенно карабкалось вверх или спускалось вниз, а на самой вершине перевала гордо красовался щит, громадными буквами оповещающий окрестные папоротники и сосновые заросли: «Вайет ойл».

Из отверстия трубы в огромный резервуар под горой сверкающей маслянистой струей стекала нефть – единственное свидетельство тайного напряжения внутри каменных недр, конечная цель всего этого сложного оборудования. Все это, однако, мало походило на привычную картину нефтяных разработок, и Дэгни поняла, что перед ней – явленная миру – тайна перевала Буэна-Эсперанца, поняла, что нефть здесь добывалась способом, который считался невозможным.

На гребне горы стоял Эллис Вайет и следил за циферблатом вмонтированного в скалу манометра. Заметив, что внизу остановилась машина, он крикнул:

– Привет, Дэгни! Спущусь к вам через минуту! Вместе с ним трудились еще двое: у насоса на полпути вверх работал плотный, грубоватый на вид мужчина, а у емкости внизу дежурил юноша. У юноши были светлые волосы и лицо, отличающееся необычайной чистотой линий. Дэгни не сомневалась, что уже видела это лицо, но никак не могла припомнить где. Юноша заметил, что она озадачена, улыбнулся и, видимо желая ей помочь, начал тихонько, почти неразличимо насвистывать первые такты Пятого концерта Хэйли. Это был молодой кондуктор с «Кометы».

Она рассмеялась:

– И все же это Пятый концерт Ричарда Хэйли, да?

Точно, – ответил он. – Но вы ведь не думаете, что я мог сказать это штрейкбрехеру?

Кому?

Я тебе за что плачу? – сказал, приблизившись, Эллис Вайет.

Юноша цокнул языком и бросился назад к рычагу, который на минуту оставил.

Я не мисс Таггарт, которая не могла бы тебя вы швырнуть за безделье.

Я ушел с железной дороги и поэтому тоже, мисс Таггарт, – сказал юноша.

Ты знала, что я увел его у тебя? – спросил Вайет. – Он был твоим лучшим кондуктором, а теперь он мой лучший вахтенный, но ни тебе, ни мне не удержать его у себя навсегда. Он первый ученик Хэйли.

Она улыбнулась:

Знаю, у вас здесь принято использовать на самой никчемной работе только аристократов.

Верно, все они аристократы, – сказал Вайет, – по тому что знают: нет никчемной работы, а есть никчемные люди, которых не устроит никакая работа.

Сверху на них, прислушиваясь к разговору, с любопытством смотрел крепыш – напарник юноши. Она всмотрелась в него, он выглядел как водитель грузовика, поэтому она спросила:

А вы кем были там? Наверно, профессором сравни тельной филологии?

Куда мне! – ответил он. – Я был водителем. – И добавил: – Но это было мне не по душе.

Эллис Вайет поглядывал вокруг с видом горделивого юнца, ожидающего похвалы, важностью хозяина, дающего официальный прием, и напряженным ожиданием художника на открытии своей выставки. Дэгни улыбнулась и спросила, указывая на оборудование:

Собственный метод?

М-да.

Тот, над которым ты работал там, на земле? – Последнее слово слетело у нее с языка непроизвольно, и она поперхнулась.

Он рассмеялся:

Да, там, в аду. На земле я здесь.

Сколько добываете?

Двести баррелей в день.

В ее голос вкралась нотка сожаления:

Это тот метод, с помощью которого ты когда-то рас считывал загружать пять нефтяных составов в сутки.

Дэгни, – с жаром произнес он, указывая на цистерну, – один галлон здесь мне дороже целого состава там, в аду, потому что здесь он мой весь, до последней капли, он целиком принадлежит мне. – Вайет поднял перепачканную руку, горделиво продемонстрировав жирные нефтяные пят на. Черная капля на кончике его пальца сверкала на солнце, как жемчужина. – Все мое, – сказал он. – Неужели они выколотили из тебя смысл этого слова, его ощущение? Тебе надо заново выучить это слово.

Ты зарылся в глуши, – слабо возразила она, – и выдаешь всего две сотни баррелей в день, а ведь мог бы зато пить нефтью весь мир.

Зачем? Чтобы кормить паразитов?

Нет! Чтобы заработать состояние, которого ты заслуживаешь.

Здесь я богаче, чем был в аду. Богатство нужно лишь для того, чтобы прирастала жизнь. А этого можно добиться двумя путями: производя либо больше, либо быстрее. Это– то я и делаю: я произвожу время.

То есть?

Я произвожу все, в чем нуждаюсь, работаю над совершенствованием своих технологий, и каждый сэкономленный час продлевает мою жизнь. Раньше, чтобы заполнить эту емкость, требовалось пять часов. Теперь – три. Я сберег для себя два часа, и мне нет цены, я словно отодвинул свой смертный час на два из каждых пяти отведенных мне часов. Два часа, свободные от одного дела, можно посвятить другому – два часа для работы, роста, движения вперед. Так я увеличиваю свои сбережения. Есть ли там, вовне, сейф, способный уберечь эти сбережения?